Рыцари пятого океана - Андрей Рытов

— Отправим в Москву. Управление кадров найдет ему место.

Каравацкий был крут в решениях. На следующий же день он вызвал Храмченкова к себе, вместе с ним полетел в 779–й полк и представил нового командира личному составу части. А еще через день Храмченков уже вел своих бомбардировщиков на подавление артиллерийских позиций противника.

Спокойный, уравновешенный по характеру и смелый в решениях, Храмченков пришелся по душе летчикам и штурманам и провоевал в этом полку до Дня Победы. Командира отличала любовь к людям, чуткость к их нуждам и запросам. Он никогда ни на кого не кричал, но каждое его слово воспринималось как приказ и выполнялось безоговорочно. Подвести своего командира в полку считалось преступлением. Провинившийся получал осуждение всего коллектива.

На аэродроме меня встретили А. В. Храмченков и заместитель командира полка по политчасти М. И. Милещенко.

— Измерили взлетную полосу. Составили инженерный расчет. По всем данным, взлет с дополнительной нагрузкой должен получиться, — доложил командир.

И вот самолет, управляемый Скосыревым, поднимает для начала восемьсот килограммов бомб. Все обошлось благополучно. Потом начали прибавлять по пятьдесят килограммов. Остановились на тысяче. Длина разбега Пе-2 несколько увеличилась, но аэродром обеспечивал и такой взлет.

Эксперимент произвели и другие экипажи. Никаких ЧП не случилось. Четверть тонны дополнительного бомбового груза на голову врага с каждого самолета — здорово! Если цифру 250 умножить на число боевых машин всей дивизии, получится такой выигрыш, который равен мощности дополнительно введенной в строй эскадрильи.

Новаторы пошли еще дальше. Однажды заместитель командира эскадрильи капитан Сергей Пинаев поднял в воздух тысячу двести килограммов бомб. Почин полка Храмченкова мы распространили в других бомбардировочных частях. Корпус стал гораздо сильнее, чем прежде, хотя количество самолетов в нем не увеличилось.

Вскоре после этого воздушные разведчики доложили, что на большаке, ведущем к деревне Молодовое, Шаблыкинского района, Орловской области, растянулась колонна вражеских войск.

— Число машин подсчитали? — спросили разведчиков.

— Примерно до сотни танков и автомашин. Они подняли такую пылищу, что точно определить невозможно.

— Что ж, объект для удара подходящий. — Полковник Куриленко снял трубку и вызвал к телефону майора Храмченкова: — Подготовить самолеты к вылету!

— Всем полком? — переспросил Храмченков, еще не зная, по какому объекту предстоит нанести удар.

— Да, всем, — подтвердил командир дивизии и назвал место, где, по докладу разведчиков, находилась вражеская колонна.

— Места знакомые, — почему‑то вздохнул майор.

готовились к вылету, вражеская колонна успела втянуться в Молодовое и расположиться на отдых. Так было спокойнее: советские летчики вряд ли станут бомбить свое же селение.

Полк поднялся в воздух и взял курс на цель. Храмченков приказал бомбить танки с пикирования.

— Да поточнее прицеливайтесь, — наставлял он по радио экипажи.

Вот и деревня, где остановилась колонна неприятеля. Командир полка первым сбросил бомбы на зеленый квадрат сада, где отчетливо выделялись темно — зеленые коробки танков. Вспыхнули, запылали машины с крестами, а летчики все бросали и бросали смертоносный груз.

Когда самолеты отошли от цели, Храмченков приказал заместителю вести полк домой, а сам снова развернулся на селение, которое только что бомбили, сделал круг над ним, что‑то высматривая, и вернулся на аэродром, когда все другие уже успели зарулить на стоянку. Мрачный, неразговорчивый, он побрел в землянку, с трудом переставляя ноги. Вечером он не стал делать разбора полетов и вообще до утра не выходил из землянки.

— Что с командиром? — встревоженно допытывались у вестового летчики. — Не заболел ли?

— Заболеешь, — ответил сержант. — Он сегодня водил вас бомбить свою родную деревню. Там у него мать с отцом остались да две сестры…

Бомбардировка Молодовое не прошла для Храмченкова бесследно. Дня два ходил он как потерянный, на лбу появилась еще одна горестная морщинка. Он не знал, что сталось с отцом, матерью, сестренками: может, немцы угнали их на чужбину, может, расстреляли. И не дай бог, если погибли от бомб, которые сам он сбросил на родной очаг…

На следующий день погода выдалась ясная, и разведчики без труда определили: большинство домов в Молодовое не пострадало, танки же почернели от огня, а некоторые продолжали дымиться.

Это известие несколько успокоило Храмченкова. Он сразу же просветлел и тут только сказал, как тяжело ему было первым сбрасывать бомбы на родную деревню. Правда, он пока еще не знал, пострадали или нет его родители. Но то, что дома уцелели, вселяло какую‑то надежду.

Вскоре наземные войска, тесня противника, продвинулись на запад и освободили деревню Молодовое. Только тогда Храмченков признался командиру дивизии, каких душевных мук стоила ему минувшая бомбардировочная операция.

— Что же ты сразу не сказал? Можно было направить туда другой полк, — сочувственно отозвался Куриленко.

— Что поделаешь, война, — обронил Храмченков. — Люди не то потеряли…

— Но отец‑то с матерыо там оставались или эвакуировались?

— Не знаю.

— Вот что, Афанасий Викторович, бери По-2 и лети в свое Молодовое, — предложил командир дивизии.

Храмченков просиял. О родителях и сестрах он ничего не слышал с начала войны.

— Спасибо, — признательно проговорил майор.

Позже я встретился с Храмченковым и спросил, живы ли его родные.

— Живы, — вздохнул он. — Полдеревни немцы угнали в Германию. Отец чудом избежал расстрела. Ведь у него три сына, и вое воюют. Спасибо, односельчане заступились.

— Ну, а дом цел?

— Какое там, — махнул рукой Храмченков. — Землянки и то путевой н4,т. Приземлился я на окраине села, оставил самолет под присмотром ребятишек и пошел разыскивать свой дом. На его месте землянка. Спустился в нее по шатким ступенькам, а там, на полу, мальчик сидит. Спрашиваю:

— Ты чей?

— Мамин.

— А отец где?

*— На войне.

— А как отца звать?

— Папа.

Так я ничего и не выведал. Потом увидел на печке самовар. Пузатый такой, с вмятиной на боку. Узнал. Наш фамильный самовар. Еще от бабки остался.

Вышел на улицу, вижу: старушка идет с речки, белье на коромысле несет. Узнал: мать. Так и обомлела ста — рая… Успокоил ее, помог донести ношу. А вскоре и отец с поля вернулся, сестры пришли.

Пробыл я с ними часа два, распрощался — и к самолету. Провожали всей деревней. По пути отец рассказывал, как недавно наши бомбили немецкие танки в саду, какая паника там была. Я не сказал, что сам принимал участие в этом налете, не стал расстраивать односельчан.

Слушал я Храмченкова и думал: «Ведь мог же он попросить комдива, чтобы тот освободил его от вылета. Л не сделал этого. Значит, чувство воинского долга оказалось выше собственных переживаний».

— А малыш‑то чей был в отцовской землянке? — спросил я майора.

— Соседский. Теперь малышня смелая пошла, — сказал Храмченков. — Вот и у нас в полку прижился один паренек. Знаете?

— Знаю.

Я увидел его около самолета в окружении техников. То ведро с маслом им поднесет, то какой‑нибудь инструмент подаст. На вид ему лет одиннадцать — двенадцать. Худенький, с тоненькой шейкой, похожей на былинку.

— Откуда у вас такой герой? — спросил я инженера.

— На днях прилетел транспортный самолет от партизан. Женщин, детей и больных на Большую землю вывозил. Вышел из самолета и этот мальчик. Жалко мне стало его: родителей, оказывается, нет, круглый сирота. «Хочешь у нас остаться?» — спрашиваю. Он смутился, покраснел и задает вопрос: «А можно?» — «Конечно, можно». — «Тогда останусь», — сказал Миша.

Мальчишка смышленый оказался. Перешили на его рост гимнастерку и брюки, сапоги подобрали. Теперь вот помогает самолеты готовить, — улыбнулся инженер.

— Что вы думаете делать с пареньком? — спросил я Храмченкова.

— В Москву бы надо отправить, в спецшколу, — задумчиво проговорил майор. — Рано ему к фронтовой жизни привыкать. Да и небезопасно. Довольно того, что в партизанском отряде побыл.

Спустя несколько недель мы отправили Мишу в Москву. Где‑то он теперь, сын авиационного полка?

Из этой же беседы с майором Храмченковым я узнал о драматическом случае с экипажем Хохолина.

При подходе к деревне Молодовое крупный осколок зенитного снаряда оторвал Хохолину ступню по щиколотку. Кровью залило пол кабины. Превозмогая страшную боль, он все же не свернул с курса. Управляя одной педалью, с трудом вывел самолет на скопление танков, а штурман сбросил бомбы.