Рассказы о силе (Истории силы) - Карлос Кастанеда

Затем дон Хуан шаг за шагом описал, как он отвлек мое внимание от сновидения, заставив поверить в важность очень трудной деятельности, называемой им неделанием, и представляющей собой перцептуальную[33] игру фокусирования внимания на тех чертах мира, которые обычно остаются незамеченными, например, на тенях предметов. Дон Хуан сказал, что его стратегией было оставить неделание в стороне, окружив его самой строгой секретностью.

— Неделание, как и все остальное — очень важная техника. Но она не была основным моментом, — сказал он. Ты попался на секретности. Ты — балаболка, и вдруг тебе доверили секрет.

Он засмеялся и сказал, что может вообразить те трудности, через которые я прошел, чтобы держать рот закрытым.

Он объяснил, что разрушение рутины, походка силы и неделание были путем к обучению новым способам восприятия мира, и что они давали воину намек на невероятные возможности действия. По идее дона Хуана, знание отдельного практического мира сновидения делалось возможным при помощи использования этих трех техник.

— Сновидение — это практическая помощь, разработанная магами. Они не были дураками, они знали, что делают, и искали полезности нагуаля, обучая свой тональ, так сказать, отпускаться на мгновение, а затем схватывать снова. Это утверждение не имеет для тебя смысла. Но этим ты и занимался все время. Обучал себя отпускаться, не теряя при этом своих шариков. Сновидение, конечно, является венцом усилия магов, полным использованием нагуаля.

Он прошелся по всем упражнениям неделания, которые заставлял меня выполнять, по всем распорядкам моей повседневной жизни, которые он выделил для разрушения, и по всем тем случаям, когда он вынуждал меня пользоваться походкой силы.

— Мы подходим к концу моего пересказа, — сказал он. — Теперь нам нужно поговорить о Хенаро.

Дон Хуан сказал, что в день моей встречи с Хенаро был очень важный знак. Я ответил, что не могу вспомнить ничего необычного. Он напомнил, что в тот день мы сидели на скамейке в парке. Перед этим он говорил мне, что собирается встретиться с другом, которого раньше я никогда не видел. И когда этот друг появился, я узнал его без всяких колебаний среди большой толпы. Это и был тот знак, который заставил их понять, что Хенаро — мой бенефактор.

Когда он сказал это, я вспомнил, что мы сидели и разговаривали, а затем я обернулся и увидел небольшого поджарого человека, который излучал необыкновенную жизненную силу, грацию и просто самобытность. Он только что свернул из-за угла в парк. В шутку я сказал дону Хуану, что его друг приближается к нам, и что, судя по его виду, он наверняка является магом.

— С того дня и далее Хенаро советовал, что мне с тобой делать. Как твой гид в нагуале, он предоставил тебе безупречные демонстрации. Каждый раз, когда он действовал как нагуаль, ты получал знание, которое не поддавалось твоему разуму и обходило его. Он разрушил твою картину мира[34] (взгляд на мир), хотя ты и не осознаешь этого. В этом случае ты вел себя так же, как и в случае с растениями силы, тебе было нужно больше, чем это необходимо. Нескольких атак нагуаля достаточно, чтобы разрушить картину мира. Но даже до сего дня, после всех наступлений нагуаля твоя картина кажется неуязвимой. Как ни странно, но это твоя лучшая черта.

В конце концов, действия Хенаро должны были ввести тебя в нагуаль. Но здесь мы встречаемся со странным вопросом: что должно было быть введено в нагуаль?

Он движением бровей предложил мне ответить на этот вопрос.

— Мой разум? — спросил я.

— Нет, разум там не имеет никакого смысла. Разум отправляется на свалку в ту же секунду, как только оказывается за своими узкими границами.

— Тогда это был мой тональ, — сказал я.

— Нет, тональ и нагуаль являются двумя естественными частями нас самих, — сказал он сухо. Они не могут быть введены одна в другую.

— Мое восприятие? — спросил я.

— Вот тут ты попал, — закричал он, как если бы я был ребенком, который дал правильный ответ. — Теперь мы подходим к объяснению магов. Я уже предупреждал тебя, что оно ничего не объяснит, и все же…

Он остановился и взглянул на меня сияющими глазами.

— Это еще один из трюков магов, — сказал он.

— О чем ты говоришь? Какой еще трюк? — спросил я встревожено.

— Объяснение магов, конечно. Ты увидишь это сам. Но давай продолжим. Маги говорят, что мы находимся внутри пузыря. Это тот пузырь, в который мы были помещены с момента нашего рождения. Сначала пузырь открыт, но затем он начинает закрываться, пока не запирает нас внутри себя. Этот пузырь является нашим восприятием. Мы живем внутри него всю свою жизнь. А то, что мы видим на его круглых стенках, является нашим собственным отражением.

Он наклонил голову и взглянул на меня искоса, потом усмехнулся.

— Ты глупишь, — сказал он. — Здесь тебе полагается задавать вопрос.

Я засмеялся. Так или иначе, его предупреждения об объяснении магов, плюс представление внушающих благоговейный ужас масштабов его осознания начали, наконец, оказывать на меня свое воздействие.

— Что за вопрос мне полагалось задать?

— Если то, что мы видим на стенках, является нашим отражением, значит то, что отражается, должно быть реальной вещью, — сказал он, улыбаясь.

— Это хороший довод, — сказал я шутливым тоном.

Мой разум мог легко принять этот аргумент.

— Это отражение является нашей картиной мира, — сказал он. — Эта картина сначала является описанием, которое дается нам с момента нашего рождения, пока все наше внимание не оказывалось захваченным им, и описание не становится картиной мира.

Задачей учителя является перестроить эту картину, подготовить светящееся существо к тому времени, когда бенефактор откроет пузырь снаружи.

Он сделал еще одну рассчитанную паузу и еще одно замечание относительно отсутствия у меня внимания, судя по моей неспособности вставить подходящее замечание или вопрос.

— Каким должен быть мой вопрос?

— «Почему пузырь должен быть открыт?» — ответил он.

Он громко рассмеялся и похлопал меня по спине, когда я сказал: — Это хороший вопрос.

— Конечно! — воскликнул он. — Он должен быть хорошим для тебя, потому что он — один из твоих собственных.

Пузырь открывается для того, чтобы позволить светящемуся существу увидеть свою целостность, — продолжал он. — Естественно, что назвать это «пузырем» — только способ говорить. Но в данном случае это точный способ.

Деликатный маневр введения светящегося существа в его собственную целостность требует, чтобы учитель работал внутри пузыря, а бенефактор — снаружи. Учитель реорганизует картину мира. Я назвал эту картину островом тональ. Я сказал, что все, чем мы являемся, находится на этом острове. Объяснение магов говорит, что остров тональ создан нашим восприятием, выученным фокусироваться на определенных элементах. Каждый из этих элементов и все они, вместе взятые, из нашей картины мира. Работа учителя, поскольку речи идет о восприятии ученика, состоит в перенесении всех элементов острова на одну половину пузыря. К настоящему времени ты, должно быть, понял, что чистка и перестройка острова тональ означает перегруппировку всех этих элементов на сторону разума. Моей задачей было дезорганизовать твою обычную картину мира; не уничтожить ее, а заставить ее вновь собраться на стороне разума. Ты сделал это лучше чем любой из тех, кого я знаю.

Он нарисовал воображаемый круг на камне и разделил его пополам вертикальным диаметром. Он сказал, что искусством учителя было заставить своего ученика сгруппировать всю свою картину мира на правой половине пузыря.

— Почему правая половина? — спросил я.

— Это сторона тоналя, — сказал он. — Учитель всегда обращается к ней и, с одной стороны, познакомив своего ученика с путем воина, он заставляет его быть разумным, трезвым и сильным характером и телом. А с другой — он сталкивает его с немыслимыми, но реальными ситуациями, с которыми ученик не может справиться. Таким образом он заставляет его понять, что его разум, хотя и является чудеснейшей вещью, может охватить лишь очень маленькую площадь. Как только воин сталкивается с невозможностью все охватить разумом, он сходит со своей дороги, чтобы поддержать и защитить свой поверженный разум. Чтобы добиться этого, он соберет все, что у него есть, вокруг него. Учитель следит за этим, безжалостно подхлестывая его, пока вся его картина мира не окажется на одной половине пузыря. Другая половина пузыря — та, что очистилась, теперь может быть востребована тем, что маги называют волей.