У метро, у «Сокола» - Вячеслав Николаевич Курицын

икон этого… вот про которого фильм… Капитанша не помнила. Прохора Чернецова, да! Над Бадаевым Иван Брат посмеялся сначала, а потом снисходительно ему объяснил, что он, конечно, мечтает иметь, но вообще иконы Прохора Чернецова огромная редкость, реликвии. И даже по плечу потрепал. Честь для Бадаева.

— Вот и доказательство, что Бадаев интересовался иконами, — сказал Покровский. — И даже имел какие-то минимальные сведения о них. При этом его соседка хотела передать какую-то икону в музей, и эту соседку убили.

Жунев закурил. Спросил, видел ли Покровский фильм. Покровский видел. Тяжелый фильм, редко такие выпускают. Показано, как татаро-монголы сжигали русских живьем за иконы и колокола. Но тут дело не в том, кто видел фильм, а в том, что все о нем слышали.

— Если еще и опознает Бадаева козел этот… — Жунев почесал в затылке. — Я, честно говоря, нутром-то не верю в твою теорию…

Ну-ну. Давно уже Жунев верит, просто не спешит признаться.

Таинственный свидетель — знакомый Панасенко и, по логичному предположению Жунева, ночной криминальный волк, грабитель или вор — милостиво, как и обещал, соблаговолил. Трех часов должно хватить с гаком. Бадаев все время передвигается по территории ЦСКА, его уже показывали там дальтонику с «Большевика», а Перевалов во второй половине дня часто доступен у комиссионки «Электроника», эпицентра кружения фарцовщиков с Беговой.

Панасенко выдвинул сложную схему связи, чтобы информатора не выдать.

— Штирлиц хренов, — сказал Жунев. — Существует ли вообще этот человек, или он все из головы выдумает, рогуль хитрожопый?

— Но наблюдение-то мы поставим? — спросил Покровский.

— Ясный пень, вычислим невидимку, — грозно сказал Жунев.

Операцией Жунев вызвался руководить лично, и Покровский решил не лезть, дел и других полно. Особо срочно, прямо сейчас, Жунев просил сочинить хоть какой-нибудь отчет для министерства о розысках маньяка (не псевдоманьяка!). Подлубнов разрешил «максимально вкратце». Успокоить на некоторое время людей с Огарева, 6.

— Ну и в Щукине покушение раскрой, пока мы катаемся, — хохотнул Жунев.

Покровский сделал кислую физиономию, дескать, не было печали. Но да, деваться некуда — посидел с бумагами, отправился в больницу в Щукино.

Надеялся, пока ехал, что убийство (якобы уже происходящее вовсю!) только фантазия старушек с «Сокола». Вернее, их подруги Антонины Павловны, которая упала, протирая окошечко между кухней и ванной комнатой. И вот, скучая в узкой больничной койке, Антонина Павловна заподозрила, что ее соседку по палате, Риту Анатольевну, медленно убивает приходящая навещать ее крючконосая женщина.

Рита Анатольевна как раз отправилась на процедуры, и Антонина Павловна могла спокойно рассказать Покровскому о своих наблюдениях.

— Как хорошо, что вы откликнулись! Дело в том, что Рита Анатольевна должна была уже выписаться, а тут вдруг стало хуже, перебои с сердцем, и ее пока оставили. А я с ней поговорила, тут-то все случайно и открылось.

Что же произошло с Ритой Анатольевной?

— А ее, товарищ офицер, вдруг начала посещать старая знакомая, с которой раньше Рита Анатольевна была на ножах. Дело в том, что когда-то Рита Анатольевна у этой знакомой…

Антонину Павловну прямо вдруг передернуло всю.

— Что с вами? — забеспокоился Покровский.

— Да вид у нее жуткий. Крючконосая, глазки маленькие, злые. Сама черная, а глаза ярко-зеленые, горят прямо из черепа. Когда-то они с Ритой Анатольевной полюбили одного молодого человека. И он выбрал Риту Анатольевну, а ее подруга… Ну вы понимаете, как это может быть обидно.

Покровский кивнул.

— Они много лет не разговаривали, — продолжала Антонина Павловна. — А тут эта крючконосая вдруг заявляется и говорит, что жить уж мало осталось и что надо забыть о старых распрях. И давай к Рите каждый день ходить. И пирожки носит, и не как пирожки принесут нормальные, десять штук, а такие миниатюрные, по две-три штучки, и заставляет Риту их сразу съесть. А какой резон заставлять сразу съесть?

— Думаете, накачивает ядом? — догадался Покровский.

— Вы бы ее видели! Баба-Яга! Вот я и расспросила Риту Анатольевну, когда та начала приходить, и выходит так, что тогда и пошли у Риты Анатольевны осложнения.

Вот будет фокус, если старушка права и они сейчас раскроют покушение на убийство. Фокус, переходящий в покус.

— А с Ритой Анатольевной вы не говорили про это?

— Нет! Она-то рада, это, говорит, Божье чудо и счастье, что Баба-Яга ее простила… А она не простила, она — наоборот! Я своим фронтовым подружкам рассказала, а они молодцы, что вам рассказали, и вы молодец, что поверили…

Разволновалась. Устала, прикрыла глаза. Вскоре открыла, но смотрела не на Покровского, а на потолок, белесым отсутствующим взором. До этой секунды звучала очень уверенно, теперь сбилась. Что… Старая женщина, две войны, ранения, контузии… Сейчас травма.

Покровский тоже посмотрел на потолок. Чистый, недавно побеленный, посреди потолка матовый белый шар, не такой чистый, пошедший трещинками, а если вглядываться — трещинки темнеют, увеличиваются, пульсируют. Неизвестная матовая планета, оплетенная сетью черных рек, в глубинах которых, может быть, прямо сейчас зарождается жизнь — колыхание черных водорослей, мельчайшие пузырьки воздуха снуют между ними, реки прочерчиваются, набухают…

— Мне трудно долго разговаривать, извините, — сказала Антонина Павловна очень спокойным разумным тоном, вернула Покровского к реальности.

Смотрела на него усталыми глазами, полными красных склеротических жилок. Желтая кожа лица, там и сям пятна грязновато-кирпичного цвета… Лицо все будто бы состоит из маленьких-маленьких смятых мешочков, волосы почти мертвые, с одной стороны головы и череп просвечивает сквозь шевелюру, если можно ее так еще называть — пучками уже волосы, кустиками, будто подбитые молью.

Видно под простыней отекшую ногу — тяжелые синие бугры вен, похожа на сосну, с которой только что содрали кору, местами преувеличенная гладкость, но что-то сочится… смола, не прикоснешься… и тут же провалы разноцветных сучков, налившихся тромбов, словно человек на глазах превращается в дерево, уходит в природу.

Ничего, у Покровского такая профессия, что есть шанс не дожить до старости.

В конце концов, труда не составит проверить пару крохотных пирожков. И, следуя тактике Антонины Павловны, с подразумеваемой покушаемой пока не беседовать, не нервировать. Достаточно с врачом разработать план действий. Вот и он застыл в проеме двери, узнал о нетипичном посетителе, который проник через младший персонал, не заглянув к руководству.

Врач широкоплечий, монголоидный, очки грозно блестят. Покровский сделал ему знак, что сейчас подойдет, тот нахмурился, что не он, а ему задают ритм общения, поджал губы, но не стал обострять. Кабинетик у врача крохотный. Висит репродукция «Московского дворика». Лежат гантели: крест-накрест, точно как у Бадаева лежали. Выслушал, хмыкнул.

— Детективов там у себя перечитали?

— Мы как раз «там у себя» детективов не читаем, — возразил Покровский.

Согласился, что в