Степан Разин - Андрей Николаевич Сахаров

выскочили новые люди, закричали про Волгу, про богатые города, про волжских бояр и купчин. И завопил круг: «Любо!» А Разин молчал. Выходили один за другим в круг голутвенные есаулы и казаки, кричали из задних рядов и все про Волгу.

Радовался Разин, а виду не подавал, смотрел, что скажет войсковой атаман, а войсковой атаман молчал, молчала и старшина. Тогда Разин поднялся нехотя, спросил:

— Так куда же любо идти вам, казаки? И закричал круг:

— На Волгу любо! На Волгу! Посмотрел Разин на войскового атамана.

На том и закончился черкасский круг. В тот же день ушел Разин в Кагальник.

Там он пробыл недолго и уже в начале мая перешел в верховой городок Паншин. Здесь Разин продолжал собирать силы, строить струги, сюда продолжали идти к нему голутвенные казаки со всей Донской области и из других мест. После Николина дня вешнего[26] в Паншин пришло большое пополнение: со многими казаками прибыл атаман Василий Ус. Рвался Василий к Разину еще в 1668 году, но не пропустили его тогда на Волгу домовитые казаки, вернули с пути, погнали на государеву службу в белгородские полки. Теперь на Дону были другие порядки, домовитые сидели по своим углам, и никто не мог помешать Усу собрать ватагу и идти туда, куда ему хочется. Прошел Ус через городок Чир на судах по Дону, привел с собой казаков и черкас.

Радостно встретил Разин Уса, как родного брата, не ревновал его к прошлой славе, сразу приблизил к себе, дал ему начальство над всеми конными казаками, определил своим первым есаулом. Да и что им было делить, оба натерпелись от воевод, оба вели за собой голутвенных людей, обоих знали и любили простые люди, и не делить славу былую и настоящую надлежало им, а быть во всем заодин. Это понимали оба. Сколько уже казацких походов рушилось из-за вражды и зависти атаманов друг к другу, но то были обычные походы за добычей, за зипунами. Здесь же на невиданное дело поднимал Разин казаков, вел их на Русь против бояр и воевод, и каждый, кто шел с ним, умерял свои страсти, жался поближе к атаману. Да и Разин после персидского похода стал по-иному смотреть на свое войско. Уже не прежняя казацкая вольница, бесшабашная и разгульная, подчинявшаяся атаману лишь на время, окружала его; поход кончился, а войско осталось. Поруки, которые брал Разин с казаков, уходивших по домам, не оставались пустым словом. Все отпущенные в срок возвращались на свои места, вставали в свои сотни. Все строже становились порядки в разинском войске, и кто поднимался с атаманом в новый поход, должен был эти порядки соблюдать: не пить без дела, людей зря не обижать, слушаться своих сотников и есаулов, не приставать к женкам и девкам и не насильничать. Кряхтели казаки, но порядок блюли, потому что видели в этом свою силу, да и Разин крут и скор стал на расправу.

Василий Ус со своими казаками быстро пришелся ко двору разницам, и хотя было среди пришедшей голутвы немало отчаянных голов, но и они поумерили свой пыл в разинском стане.

Шумел по Паншину казацкий табор, забросили казаки свои землянки на острове, вылезли на свет божий, приоделись, оружие почистили. Тесно и весело стало в Паншине.

Через неделю после Николина дня собрал Разин новый круг. Шли по его посылкам люди на круг не только из Паншина и Кагальника городков, но и со всего верховья Дона казаки и работные люди. Собрался круг ни берегу Дона, под городком на Ногайской стороне.

Густо и тесно сидели люди друг к другу, и все же было их столько, что задним не слышно было, что говорит за атаманским столом. Шепотом передавали люди я задние ряды все, что говорил атаман, и снова тишина пописала над площадью.

На этот раз Степан не скрывался, не хитрил и не луки пил, проверил он казацкие мысли уже в Черкасске, и многое теперь для него было ясным: если уже казацкий круг в столице Войска Донского завопил про Волгу, то что же скажут тогда тысячи работных, беглых, «голых» людей — вчерашних крестьян и посадских, которые спали и видели, как они отомстят своим обидчикам и насильникам, как рассчитаются за все крепостные тяготы, батоги, рогатки!

Говорил Степан коротко. Сдвинул мохнатую шапку на затылок, вытер пот со лба, крикнул зычным голосом:

— Казаки! Куда двинем свое войско? Любо ль вам идти с Дона на Волгу, а с Волги — в Русь против государевых изменников и неприятелей, чтоб вывести из Московского государства всех изменников бояр и думных людей и в городах воевод и приказных людей?

— Любо! Любо! — закричал весь берег, закачался, ев махал руками.

Разин подождал, пока стихнут крики, и продолжал. Он говорил о том, что бояре на Москве извели и уморили до смерти великую государыню царицу, и великую княгиню Марию Ильиничну, и благоверных царевичей Алексея Алексеевича и Семена Алексеевича, что недобры к ним, донским казакам и всем черным людям, боярин князь Юрий Алексеевич Долгорукий, князь Никита Иванович Одоевский, думный дьяк Рементий Башмаков и стрелецкий голова Артамон Матвеев. На Дон к ним, верховым казакам, жалованья не присылают, и голодом их мирят, и черных людей по всей Руси мучают и притесни ют. А им, казакам, надлежит тех всех бояр и иных мучителей извести и дать повсюду свободу всем черным людям.

Все знал, все сведал Разин — и то, что незадолго перед началом похода действительно умерли сразу друг за другом царица и два ее сына, и то, что настрадались казаки и на Москве, и по донским городкам от самоуправства Долгорукого, Одоевского, Матвеева, Башмакова. При одном имени Долгорукого заревела казацкая ватага, заволновалась. Сколько среди сидевших на берегу людей бежало из вотчин Долгорукого, скольких из них приказывал князь Юрий пытать и забивать в кандалы, сколько было бито батогами и кнутом по его селам и деревням. Хорошо помнили казаки и других своих обидчиков. Но не забыл упомянуть Степан и про тех, кто был ласков к казакам, — Григория Черкасского, Ивана Воротынского, добрых воевод, бояр справедливых и отзывчивых.

Один за другим выходили казаки и черные люди в круг, поминали старые обиды, нанесенные им на Руси, честили своих обидчиков, звали на Волгу и на Русь дать волю простым людям. Кричал круг им: «Любо!», верил, что изведут они, казаки, на Руси всех плохих бояр, всех изменников воевод, неправедных судей, дойдут до царя, донесут до него всю правду,