Судьба и книги Артема Веселого - Гайра Веселая

Основное место занимают фрагменты романа «Россия, кровью умытая», над которым Артем Веселый работал свыше 10 лет. В нем автор пытается показать 1918–1919 гг. на Кубани и на Дону.

Как же показывает это историческое время Артем Веселый? […]

Веселый видит в революции только кровавую стихию, только бунт. По его мнению, «в России революция — вся-то Расеюшка огнем взялась да кровью подплыла» — и только.

Он не видит огромной роли и влияния коммунистической партии в партизанском движении. Для него партизаны — это разрозненные, взбунтовавшиеся, мелкие отряды. Сегодня они за большевиков, завтра за Махно и т. д. Веселый опоэтизировал анархистов и опорочил большевиков. […]

«„Философия“ книги Веселого вполне отчетлива: он пытается доказать, что во время гражданской войны столкнулись два непримиримых лагеря, но не пролетариат и буржуазия, а пролетарский город и крестьянская деревня. Особенно ясно эта „идейка“ раскрылась в рассказе „О городе Клюквине и деревне Хомутовке“.[…]

Роман А. Веселого „Россия, кровью умытая“, как и вся его книга, — клевета на нашу героическую борьбу с врагами, пасквиль на бойцов и строителей молодой республики Советов.

Но кто же создал славу произведениям Артема Веселого? Кто были его адвокаты в литературе? Мы поинтересовались и этим.

Во втором томе „Литературной энциклопедии“ об Артеме Веселом писали как об „оригинальнейшем из современных писателей“.

Троцкист Воронский сравнивал его с Фурмановым и Фадеевым.

Вячеслав Полонский в 1930 году писал об Артеме Веселом:

„В Артеме Веселом есть черты, напоминающие Максима Горького. Но в нем нет горьковской скорби. Артем больше революционер, чем Горький, и ближе к революционному мужику, на которого Горького смотрит сквозь очки, покрытые пылью времени“…

Еще в 1936 году в первом номере журнала „Знамя“ критик Перцов писал: „„Россия, кровью умытая“ занимает в советской литературе своеобразное и значительное место, потому что это произведение явилось одной из первых попыток „безгеройного“ повествования, неизбежно одностороннего, скрадывающего роль личности, но впервые восстанавливающего массу в ее исторических правах“.

Так создавалась слава писателя Артема Веселого. Эту „славу“ ему создал троцкист Воронский при попустительстве близоруких редакторов и издателей. По их следам, в силу укоренившейся репутации, пошли и другие критики, которые стремились пороки А. Веселого возвести в добродетели, просмотрев в его произведениях явную клевету» 2.

Рецензия, озаглавленная «Клеветиническая книга», безусловно, может быть названа политическим доносом.

5 июня 1937 г.

№ 57717

СЕКРЕТАРЮ ЦК ВКП(б)

тов. СТАЛИНУ

Прошу Вашей санкции на арест литератора Артема Веселого (КОЧКУРОВА Николая Ивановича) в связи с выявленной его контрреволюционной троцкистской деятельностью.

А. ВЕСЕЛЫЙ член ВКП(б), член союза советских писателей; в 1927–1928 гг. был связан с московским троцкистским центром, по заданию которого написал контрреволюционную повесть «Босая правда». Эта повесть нелегально распространялась среди участников организации и использовалась ими для троцкистской пропаганды. […]

По последним агентурным данным, Артем ВЕСЕЛЫЙ тесно связан с контрреволюционно настроенным писателем БАГРОВЫМ В. А. (г. Куйбышев). Совместно с БАГРОВЫМ А. ВЕСЕЛЫЙ намеревался писать поэму, восхваляющую расстрелянных участников троцкистско-зиновьевского центра («Гибель славных»), намечавшуюся ими к изданию за границей.

Народный комиссар внутренних дел Союза ССР

Н. ЕЖОВ

Публикаторы документа делают примечание:

На первом листе имеется резолюция: «За. Ст. Арх.».

«Сообщено Ежову 6. VI. 19 ч. 15 мин.» 3.

Из записок Гайры Веселой

В путешествие по Волге летом 1937 года отец готовился, как всегда, на Покровке. Составлен список вещей, смазана охотничья двустволка.

Мама просит: «Плывите поближе к берегу».

Заяра ходит надутая, обижена, что папа не берет ее в поездку. Я выступила ходатаем, но отец был непреклонен: «Мала». Обещал обязательно взять ее в другой раз.

Еще в прошлую поездку отец дал нам толстую тетрадь в коричневой коленкоровой обложке и велел записывать впечатления (тетрадь сохранилась в архиве отца). Этим летом мы продолжали свои записи, к сожалению, слишком короткие (выделены курсивом). Тетрадь, по подсказке отца, озаглавлена «Вкусный отдых».

6 июня отъезд из Москвы.

В поезде отец сказал нам с Фантой, что на этот раз мы поплывем не от Кинешмы, как в 35 году, а от Уфы. «Верховья Волги вы видали — теперь посмотрите Белую и Каму».

В Ульяновске к поезду пришел наш знакомый по прошлому путешествию Аркадий Троепольский. Они с отцом ходили по перрону, разговаривали.

8 июня приехали в Уфу. Вещи сдали в камеру хранения, а сами поехали на автобусе в город, чтобы переночевать в гостинице. Свободных мест не оказалось, отец нанял извозчика, и мы поехали к Белой. У бакенщика купили лодку, отец из города привез вещи, и мы поплыли.

После Волги Белая показалась нам не слишком широкой. Однако вскоре мы полюбили ее быстрое течение, прозрачную воду, зеленые берега, радовали богатые уловы.

Плыли большей частью под парусом, иногда отец сажал нас вдвоем на корму и давал править кормовым веслом.

В безветрие садились с Фантой на весла: одна бралась за правое, другая — за левое.

В тетради несколько строк, написанных отцом:

Белая, июнь, 9-го.

Гайра, глядя на моторную лодку, мечтательно говорит: — И грести не надо.

Была жара, мы сидели на берегу под деревом.

Постепенно берега раздвигались, Белая стала шире, течение замедлилось.

Подплыли к Стерлитамаку. Отец обращал наше внимание на все изменения в поведении реки, хотел, чтобы мы вели путевой дневник, но, как и в прошлое путешествие, дальше двух-трех страниц дело не пошло…

Отец ушел в город. Вернулся мрачный.

В руке у него была свернутая в трубку газета. Прыгнув в лодку, сказал: «Тухачевского расстреляли».

Больше ничего не добавил, а мы не стали приставать с вопросами.

Перед выходом в Каму встали на долгий стан, отец охотился, жарил на углях костра куликов.

Кама встретила нас сильным попутным ветром. Отец любил иногда, когда лодка шла на большой скорости, лихо провести ее в каком-нибудь метре от бакена…

К этому времени я уже два раза перечитала «Гуляй Волгу». Как-то спросила, почему он написал «Кама — урывистая вода», почему не «порывистая». Отец ответил: «Это слово мне попалось у Даля. Урывистая вода, урывистый ветер…»