Подмененная - Виктория Холт

Белинда вызывающе посмотрела на меня.

— Мы хорошо играли! — воскликнула она, — Это была настоящая картина… как у королевы на свадьбе.

— Не правда, — сказала я. — Это было очень глупо.

Немедленно переодевайтесь. Ли…

Ли и мисс Стрингер устремились вперед. Ли взяла за руку Белинду, мисс Стрингер — Люси, и они тут же исчезли.

В кухне стояла тишина. Я повернулась и пошла вслед за, ними по лестнице.

Я пришла поговорить с миссис Эмери в ее личной гостиной.

— Вот такая эта мисс Белинда, — сказала она. — Никогда не знаешь, чего от нее ждать. За ней нужен глаз да глаз. Всюду свой нос сует.

— Откуда она знает про ту комнату?

— А откуда они обо всем знают? И у стен есть уши, а уж у мисс Белинды ушки в десять раз больше, чем надо. Глазки так и бегают: а это что? А это откуда?

И со служанками постоянно болтает. Я не могу это прекратить-. При мне они, конечно, на такое не решаются, но за моей спиной каждая готова посплетничать.

— Слава Богу, что не было миссис Лэнсдон.

— Да, некрасиво бы получилось.

— Миссис Эмери, но откуда она могла такое узнать»?

Миссис Эмери покачала головой:

— Знаете, в доме мало такого, о чем прислуга не могла бы узнать. Все на виду… мы видим, как он относится к этой француженке, и знаем, как он жил с вашей матушкой. Ее он обожал. Они оба были как одно… Весь дом об этом знал, и, когда она умерла, это его подкосило. Вот и комнату эту он сохранил.

— Не нравится мне это, миссис Эмери.

— Если б только вам не нравилось, мисс Ребекка!

Ведь уже разговоры пошли. Поговаривают, что в комнате живет ее привидение. Приказано, чтобы, кроме меня, никто туда не заходил. Да сказать по-честному, мне было бы и не заставить никого другого заходить туда… а тем более в одиночку. Я считаю, если дверь открыть, вещи вынести, кое-что там переставить, гораздо лучше было бы. Эта комната, как гробница, мисс Ребекка… а когда такое творится в доме, простому народу всякое может привидеться.

— Вы совершенно правы, миссис Эмери, но что же мы можем поделать?

— Ну, это уж решать ему. Если бы он постарался забыть ее, создать нормальную жизнь для нынешней миссис Лэнсдон… вы, наверное, понимаете, что я имею в виду.

— Да, я понимаю.

— Если бы кто объяснил ему… — Взглянув на меня, она вновь пожала плечами. — Я-то думаю, кроме вас — некому. Но мне известно, какие у вас отношения. Вас не назовешь любящей дочерью и нежным папашей.

Я подумала: «Вся наша жизнь прозрачна для слуг.

Они замечают все происходящее. В этом доме понимают, что Селеста страстно влюблена в своего мужа, а он отвергает ее, так как до сих пор настолько любит свою покойную жену, что сотворил из нее кумира и проводит ночи в той комнате, куда запрещен вход нынешней миссис Лэнсдон».

— Поживем — увидим, — сказала я. — Возможно, подвернется подходящий момент и я смогу завести подобный разговор.

Она покивала:

— Нехорошо будет, пока ее комната заперта. Я. всегда это говорила и на том буду стоять. Не нравится мне это, мисс Ребекка. Совсем не нравится.

Я была согласна с ней. Мне это тоже не нравилось.

Белинда стала очень замкнутой. Она почти не разговаривала со мной, и мисс Стрингер сказала, что справляться с ней стало еще труднее.

Люси тоже была подавлена. Она была чувствительным ребенком и расстраивалась, считая, что я рассержена на нее. Я объяснила ей:

— Я не сержусь. Просто хочу, чтобы ты поняла: невежливо передразнивать людей. Ничего плохого нет в том, чтобы изобразить королеву, архиепископа Кентерберийского или лорда Чемберлена, потому что все они далеко, да и времени прошло очень много с тех пор, когда королеву подняли с постели и объявили, что она становится королевой, когда ее короновали и она вышла замуж. Но изображать близких людей — совсем другое дело. Этим можно их обидеть.

Она все поняла и раскаялась.

Белинде понадобилось несколько дней, чтобы прийти в себя, но, в конце концов, уныние покинуло ее.

Я заметила мисс Стрингер, что девочка, кажется, отказалась от своих театральных амбиций. Мисс Стрингер сказала:

— Это было мимолетным капризом, вызванным миссис Карстон-Брауни и ее живыми картинами.

Я с ней согласилась.

Как-то раз, когда дети находились в саду с Ли, я присоединилась к ним. Вскоре к нам, задыхаясь, подбежала одна из служанок:

— Мисс Ребекка, там этот новый мальчик-садовник рубит старый дуб.

— Это невозможно! — воскликнула я. — Дерево слишком большое.

Я побежала по лужайке к тому месту, на которое так часто смотрела из своего окна. Мальчик всего лишь подрезал ветки.

— Кто тебе велел это сделать? — спросила я.

— Никто, мисс. Я просто думал, что его надо привести в порядок.

— Мы не любим, когда трогают старый дуб.

Служанка, которая, прибежала, чтобы сообщить о происходящем, сказала:

— Привидениям это не понравится.

Мальчишка с раскрытым ртом уставился на дерево.

— Есть в этом доме старая легенда, — сказала я. — В общем, я думаю, не стоит его трогать. Конечно, если мистер Кемпс решит, что это необходимо, пусть он обратится к нам. Но пока оставь дерево в покое.

— Я б ни за что его не тронула, — сказала служанка. — Хорошо, что я вовремя его заметила, мисс Ребекка. Надо же была додуматься трогать это дерево. Бог знает, что могло бы случиться.

— Значит, оно заколдованное? — спросила Люси.

— Ну, это просто сказки.

— Какие сказки? — поинтересовалась Белинда.

— Кто-то что-то рассказывал. Я уже забыла.

— А привидения не любят, когда люди забывают про них, — сказала Белинда. — Тогда они приходят и пугают, чтобы их не забывали.

— Все это чепуха, — сказала я. — Не покататься ли нам верхом всем вместе?

Пришел ноябрь. — осенний месяц туманов, и дни стали такими короткими, что после четырех часов уже темнело.

С тех пор как помощник садовника решил подрезать ветви старого дуба, началось возрождение суеверий. Одна из служанок клялась, что заметила в окне запертой комнаты какую-то тень. Она с воплями в6 жала в дом. Некоторых слуг трудно было заставить выйти из дому с наступлением сумерек и тем более приблизиться в такое время к дубу.

На меня это тоже начинало действовать, и часто вечерами я поглядывала в окно, почти надеясь увидеть там леди Фламстед или ее дочь… и многое я отдала бы за то, чтобы увидеть свою маму.

Я много размышляла над тем, что миссис Эмери говорила о запертой комнате. Можно ли остановить распространение небылиц в таком доме, где все погружены в нездоровую атмосферу, созданную мужем, не любящим свою молодую жену и продолжающим оплакивать ту, которую потерял? Я понимала его страстную одержимость; я и сама испытывала нечто подобное, потому что была не в состоянии забыть ее, но Бенедикта я все же осуждала. Возможно, все это объяснялось тем, что мы жили в доме теней, где прошлое вторгалось в настоящее, где ни он, ни я не могли принять жизнь такой, какая она есть, и оба изо всех сил стремились к невозможному — к возвращению в те дни, когда с нами была мама.