Игра магий - Николай Басов

— Трактирщик, мне за этого сосунка не платили, если хочешь его жизнь, делай все сам. По нашему договору я всего-то должен его обезоружить.

— Да, — кивнул Сапог, — ты свое отработал, все правильно… Дальше — мы сами как-нибудь.

— Сапог, наш спор всего лишь о деньгах, — запричитал юноша, не поднимаясь от ужаса на ноги, а отползая на спине к стенке, которая могла бы поддержать его плечи, но не могла защитить его. — Ты же знаешь, Сапог, что… я верну в два раза больше, если захочешь, в три раза!

Сапог подошел к нему поближе, взглянул с высоты своего роста.

— Ха, да кто тебе поверит, мальчишка? Стоит тебя отпустить, ты вернешься домой, и целая банда прислужников тут же примется за меня, только уже не так, как было, не с кулаками они придут, а с мечами и боевыми дубинками.

— Сапог, я буду молчать… Просто заплачу — и все забуду. Даю слово!

— Ты, когда играл и делал у меня ставки, тоже слово давал, а потом… Нет, Банат, полагаю, пришло время платить. И уже не деньгами.

— Послушай, — обратился этот самый Банат, или как его там на самом деле звали, к наемному убийце с черным клинком, который тот очень бережно, будто стеклянный, убирал в ножны под плащом, — наемник, ты же все делаешь за деньги, да? Ты должен понимать, что я богат, что моя семья богата, я предлагаю тебе столько, сколько тебе не платили до сих пор никогда — я в этом уверен… Даю сто золотых, сто! Если ты уведешь меня отсюда.

Ситуация как-то подвисла в воздухе, наемник так же спокойно убирал теперь свой кистенек, но почему-то не возникало сомнений, что он может появиться в его кулаке гораздо быстрее, чем стрела долетит от того места, где стояла Нашка, до его черной и внешне такой неопасной фигуры.

— Сапог, ты же только пугаешь. — С этой идеей, внезапно пришедшей ему в голову, парень почувствовал себя чуть уверенней. Он даже попытался подняться на ноги, опираясь ободранными теперь ладонями о стену. — Ты же только пугаешь, да? А ведь ты все равно отпустишь, потому что из-за какого-то долга…

— Ты много должен.

— Я верну, клянусь, ты же знаешь.

На миг показалось, что парень прав, что Сапог и впрямь раздумывает. Или не может решиться. Но Кореня, приковылявший наконец, и Гус ждали, и вот в их-то ожидании было что-то очень нехорошее. Сапог посмотрел на них, вздохнул и отчетливо проговорил:

— Мне уже без надобности, Банат, мне нужно, чтобы другие знали, что за невозврат долга бывает. Что и таких благородных, как ты…

— Так, спокойно… — проговорила Нашка, но уже не успела.

Собственно, удары, которые почти одновременно нанесли Кореня и Гус, не были сложными. Это действительно было просто, даже наклоняться им не пришлось, потому что Банат этот уже почти выпрямился, и, может, именно этого-то оба головореза ждали… А может, они заторопились, потому что Нашка заговорила.

Банат этот умер сразу — не мог не умереть, потому что длинные ножи обоих головорезов Сапога пронзили несчастного должника насквозь, ведь на нем не было никакой защиты, даже самой простенькой и тонкой кольчужки, — Нашка увидела это едва ли не вернее, как если бы вся улица была залита самым ярким солнечным светом.

Как поняла и то, что Сапог соврал, обманул ее, как их обманули, когда пригласили выступить на арене якобы для потешного, без смертельного исхода боя с гладиаторами Модро…

5

Картинка в голове у Нашки сложилась вполне ясная и донельзя отвратительная. Сапогу, как выяснилось, не нужно было ни с какой бандой разбираться, а нужен был именно этот вот, патлатый, ухоженный, из благородных. А ее наняли убить тех, кто его охранял… И этот, убийца, который там странно жмется, не хочет сделать следующий шаг, а ведь девицу, вероятно, такую, за которую ему ни перед кем отвечать не придется, убрал сразу, и рука не дрогнула… Значит, Сапог все продумал. Он именно ее, Нашку, и сделает в этом убийстве Баната ответчицей.

Она всех оглядела, наемник с черным клинком смотрел уже на нее, только на нее, с интересом и некоторым даже сомнением, не зло, в общем, смотрел, но она-то знала уже, чего стоит эта его внешняя беззлобность и кажущаяся отстраненность. И все же она спросила его:

— А ты, дядька, все деньги, что тебе за эту работу причитаются, получил?

Наемник все понял, быстрее всех прочих, да и не могло быть иначе, в своем ремесле он пережил многих, наверное, именно потому, что понимал все, что видел, не так, как даже Нашка понимала, а почти наверняка — точнее и с огромным, прямо-таки невозможным чувством опасности. Он стал вытягивать свой меч и при этом склонился, присел даже, чтобы уменьшить свой и без того не слишком выдающийся рост, чтобы представлять собой меньшую по площади мишень. А может, он знал еще одну хитрость, которая вообще-то мало кому приходит в голову: если резко присесть, тогда почти все точные броски становятся затруднительными, потому что спереди оказываются слои одежды, руки и ноги, а еще плечом удается здорово прикрыться, почти полголовы можно спрятать, уж шею-то точно удается утопить при такой вот стойке…

И все же в этом его сворачивании, будто змея в клубок сжимается, был один существенный просчет. При такой позиции гораздо дольше приходилось доставать меч. Вот этого, пожалуй, и не учел этот дядька, как его назвала Нашка. Хотя, если бы он столкнулся не с быстричкой, а с обычным бойцом из местных, его бы прием отлично сработал. А так вышло вот что: первый сурикен, который Нашка швырнула в его уже почти втрое уменьшившуюся фигуру очень быстро, он отбил, а вот второй — Нашке самой стало удивительно, насколько она медленно и тщательно прицеливается, по всей науке бросковых приемов отводит руку, и как верно, чуть-чуть, всего-то на полшага перемещается, чтобы левый глаз наемника был виден особенно точно… — второй сурикен он отбить уже не успел.

Звездочка вошла неглубоко, пожалуй, не до смерти его поразила, зато попадание это вызвало такую мучительную, зверскую, невообразимую боль, что наемник заныл, повышая голос, и упал назад, даже меч у него заскрипел-зачертил острием по мостовой, но он его не выпустил, только как-то отодвинул от себя, может, сделал выпад, неосознанный, неприцельный, будто механическая игрушка… А левой он уже пробовал выдрать сурикен и не видел ничего, потому что зачем-то дергал его не вперед, а вбок, делая рану обширней и глубже.

— Ты че?… — заговорил Кореня и больше ничего произнести не успел.

Он уже падал, потому что бросковый нож Нашки торчал у него чуть ниже кадыка. Собственно, этот ее бросок вышел не очень надежным, она собиралась в подшейную ямку попасть, но ту закрывала рубаха из плотной кожи, вот Нашка и бросила свой первый метательный нож чуть выше, а это… В общем, это был не самый лучший удар, в принципе — неточный, оставляющий противнику много времени, чтобы еще что-то сделать, умирая. Но Кореня уже не был на это способен. Он упал лицом вперед, может, вогнал себе Нашкин нож еще глубже и стал кататься с левого бока на правый… Он хрипел, он булькал, как разрезанный бурдюк, он колотил ногами по брусчатке, но вот выговорить больше не мог ни единого слова. Кажется, он задыхался.