Между Явью и Навью - Мазин Александр Владимирович

– Так надо, – настояла она. – Ты нужен всем.

– Кому?

– Землям. И людям. Ешь.

– А ты почему не ешь? – спохватился боярин. – Сама поди не ела со времени, когда я ускакал.

– Я уже не буду испытывать голода, боярин.

– Что это значит?

– Ты все верно понял, Лис. Не осуждай, а послушай: я была известной шаманкой. Лет мне – больше, чем можно подумать. Дочь Иблиса, я жила много жизней, но только ты смог показать, как жить верно. Своей жизнью. Печенеги, от которых ты спасал, – меня убили. Оставалось жизни лишь один вдох, который ты мне, того не ведая, подарил. Теперь – я его отдаю. Я гадала – как можно тебя отблагодарить? Момент настал. Не перебивай – это мое решение. Такие, как я, больше не нужны. Людей больше незачем наказывать и пугать нами. Таких, как ты, – немного, но людям вы сейчас нужнее. Мое решение, Лис: я отдаю тебе всю оставшуюся силу и жизнь – пусть это поможет тебе. Голос Иблиса – я больше не слышу. Теперь я слышу Тенгри – бога Неба. Он говорит, что ты сможешь поговорить со мной в трудные времена. А теперь тебе пора. Очень пора.

Все вновь завертелось и закружилось, словно подхваченное вихрем.

Лис вздрогнул, словно от падения с большой высоты, огляделся. Мертвые глаза степнячки смотрели на него совсем близко. Прижавшаяся к его груди, она была бездыханна и величественна. Ран нет на его теле, а рядом кто-то ревет. То, что когда-то было другом, теперь похоже на него лишь отдаленно: широченная грудь, ручищи не меньше чем у сраженного песьеглавца. На ногах – копыта, и четыре здоровенных рога украшают безобразную клыкастую голову, уже совсем нечеловеческую. Демон ревел, пытаясь вырвать засевшую стрелу из глаза. Лис рывком бросился на врага.

– Хозяин! – орет нежить.

Тварь не глядя выбрасывает руку с мечом в сторону врага – ее Лис и отсекает первым ударом.

– За Лису!

– Как? – ревет тварь. – Почему ты просто не сдохнешь, червь?

Тяжелая лапа целит в голову, а Лис, поднырнув под нее, всаживает обломок меча меж ребер:

– Это за меня.

Демон взмахнул тяжелой башкой, едва не вспоров десятнику рогами грудь и живот, – боярин отпрыгивает в сторону раненого глаза. Беспощадный меч как божье воздаяние падает на ногу, перерубая ее.

– За Святослава! – орет он, перекрикивая тварь.

Существо падает на колени, что-то меняется в ее облике: гигантские мышцы сжимаются, уменьшаясь, кости с хрустом перестраиваются, рога-клыки втягиваются – перед Лисом вновь покалеченный и окровавленный Ратмир.

– Лис! – В этом одном слове тоски больше, чем в десятке предсмертных криков. Там, за стенами церквушки, идет бой: нежить мечется по зданию в поисках спасения.

– А это за Русь! – Меч мелькает в последний раз, голова, отлетев, бьется об стенку. Выпученные глаза гаснут.

– Поднялся! Восстал!

– Не держит слова ваш клятый хозяин. Не знает ни черта. Вот и вам натрепал, что Русь обречена и победа уже за вами. Выходит – и в этом мог трепаться!

В зал врывается гридь, с обнаженными мечами и копьями, а впереди…

– Лесобор? Старый бес! Я был уверен, что ты утек. – Лис улыбается оборотню как родному.

– Это ты – старый бес, – возражает волколак. – Нашел разъезд – думал, не поспеем.

Лис окровавленным мечом указывает на жавшегося к стене перепуганного упыря с соплеменниками и нескольких ведьм. При виде меча, указывающего на него, упырь верещит пронзительным воплем, выставляя в защите когтистые лапы. Из его глаз течет зеленоватая гнусь, лишь отдаленно напоминающая слезы.

– Надо доделать, – говорит Лисослав, встряхивая мечом, и направляется к оробевшей нечисти.

Анна Мезенцева

Травница

Разумом остра, мыслью быстра; ходит меж бедами, что знает, что ведает; пальцы тонки, голос звонкий, легок шаг; носит смерть в руках. Бояново пророчество. Стих седьмой 1

Зорка бежала по запутанной веренице клетей, переходов и светлиц. Хоромы изборского князя казались огромными и отстроенными безо всякого порядка. Из-за спины доносился топот, орали: «Посторонись!» Травница метнулась сквозь сени и выскочила в полутемную горницу. Миновала и ее, стукнулась плечом в дверь – заперто! Где-то рядом испуганно завизжала баба. Зорка сунула руку в суму и принялась вслепую перебирать склянки и мешки. Нащупала нужный – холщовый, с завязкой из тесьмы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

От щепотки расковника во все стороны полетели искры. Дохнуло паленым, брякнул упавший засов. Зорка толкнула створку и помчалась дальше. Молельная, трапезная, еще один переход, пропахший плесенью и огарками от свечей. Через окно не пролезть, слишком маленькое, даже для ее узкого, как у отрока, тела.

Следующая хоромина выглядела богаче других – с расписным потолком и лавками, покрытыми разноцветным сукном. Наконец-то нашелся выход во двор. Но Зорка не успела в него нырнуть – с улицы послышались голоса. Что делать? Куда бежать?

В последний момент травница скользнула на пол, перекатилась к стене и дернула книзу полавочник. Замерла, пытаясь унять стучащее сердце. По лестнице поднялось несколько человек. В щели под сукном мелькнули красные сапоги, за ними – подол монашеской рясы. Последним в хоромину вошел некто с посохом в руках. Травница присмотрелась. Основание древка покрывали нарисованные языки огня и руны, славящие Семаргла. Жрец? Что за диковинная тройка?

Со стороны трапезной скрипнула дверь, запыхавшийся голос произнес:

– Девку… чтоб ее… не видали?

– Какую девку? – басом прогудел обладатель сапог.

– Тощую, чернявую, коса висит как крысячий хвост. Одета в рубаху и штаны, на плече сума.

– Нет тут никого, мил человек, – приветливо ответил монах. – Мы бы непременно…

Но его перебил крик: «Там она! Обыскать!»

– Ты кого это обыскивать собрался, недоносок? – Бас зазвучал глуше и страшней. – Не меня ли? Опоясанного гридня великого князя Мстислава?! Вон отсюда!

Дверь захлопнулась, Зорка перевела дух. А гридень, наоборот, только начал распаляться. Красные сапоги закружили по просторной хоромине.

– Что за народ… Весь день исподтишка гадят. Девку какую-то удумали… Когда Навье войско на землю придет, ератники да шептуньи не будут разбирать, кто тут кривич, а кто рус. У всех души высосут, ни старых, ни малых не пощадят. Но нет! Всяк о своей выгоде печется!

– Стоит ли удивляться, что нам не рады? Изборск, как и Плесков, всегда поддерживал Ярослава.

Методом исключения выходило, что последние слова принадлежали жрецу. Он хотел добавить что-то еще, но монах воскликнул:

– Амулет! Амулет светится! Избранный где-то рядом…

«Избранный? – повторила про себя Зорка. – Кем и куда?» К скудному вечернему свету, падавшему сквозь окно, и вправду добавилось непонятное сияние. Мягкое, серебристое и вроде как дрожащее, словно от сквозняка.

Жрец выглянул на лестницу и крикнул во двор:

– Эй! Кто хочет узнать свое счастье? Нет, ты уже был. Ты тоже. Есть кто новый?

– Я! Меня испытай! – отозвался какой-то парень, по ступеням бодро застучали шаги.

– Эк повезло! – Настроение у гридня мгновенно переменилось. – Я уж подумал: не напутали мы чего? Столько людей без толку перебрали. Но, видно, боги нам благоволят.

– Есть только один Господь, Иисус Христос, источник всякой животворящей силы, – наставительно заметил монах. – А в пророчестве Бояна сказано ясно: избранник находится здесь, в Изборске. Входи, сын мой, не стесняйся.

Черный подол подплыл к бедняцким лаптям, куда для тепла натолкали сена. Послышался шорох ткани и что-то вроде шлепка по руке.

– Нет… Не годится.

Лапти, досадливо топая, исчезли в обратном направлении.

– Может, кто из теремных? – пробормотал гридень. – Недоносок, что давеча заходил?