Дочь того самого Джойса - Аннабель Эббс

только что подъехали, – сообщила я и неопределенным жестом показала на серое небо. – На ней платье от Шанель.

Я немедленно пожалела о своих словах. Мама поспешила к окну, чтобы оценить наряд миссис Флейшман, и стала возиться с защелкой, поглядывая на вход в отель. В этот самый момент я увидела нечто, что заставило меня сжаться и покраснеть. Потому что – самое ужасное – мама увидела это тоже.

Джорджо стоял и небрежно теребил деньги, что дала ему миссис Флейшман, – не то пересчитывал, не то проверял, правильные ли это купюры. Она же, соскучившись, вдруг засунула ручку своего зонтика из слоновой кости в нагрудный карман его пиджака. Мама ахнула:

– Что, ради всех святых, она вытворяет! Она же порвет ему новый костюм!

Я попыталась оттеснить маму от окна, но было слишком поздно. Кроме того, я и сама словно примерзла к полу. Я не могла пошевелиться. Не могла даже моргнуть. В ужасе мы обе наблюдали, как миссис Флейшман зонтиком подтянула Джорджо к себе. Даже он, кажется, слегка удивился и вроде бы показал на наше окно, но, опять же, было слишком поздно. Она привлекла его к себе, вытащила из кармана ручку зонтика и обвила руками его шею. А потом уткнулась в нее носом, ласкаясь, и вот уже ее руки были у него под пиджаком, гладили его спину… Все было так очевидно, что, сколько бы я ни напрягала мозг, никаких объяснений или оправданий мне бы все равно придумать не удалось.

– Господи боже мой! Святая Мария, матерь Иисуса! Сколько это продолжается? – Мама повернулась ко мне, брезгливо изогнув верхнюю губу. – Джим! Быстрей иди сюда! Джорджо и миссис Флейшман… они… они… – Она издала приглушенный то ли крик, то ли стон.

Баббо приковылял к окну и выглянул наружу.

– Они – что?

– Любовники, – сказала я с мрачным удовлетворением. Пусть хоть один раз мама будет недовольна Джорджо, а не мной. В кои-то веки не я поступила нехорошо. Теперь неприятности ждут Джорджо, а не меня. И миссис Флейшман тоже. И большие неприятности! Я мысленно поблагодарила миссис Флейшман за развязность.

– О, – мягко произнес баббо. – Но ведь я ничего не вижу. Они предаются преступной страсти на ступеньках отеля?

– В этом нет ничего смешного, – задыхаясь, выговорила мама. – Она моего возраста, и замужем, и у нее есть ребенок!

– Но она богата. – Баббо деликатно кашлянул и принялся протирать очки носовым платком, крепко сжимая их костистыми пальцами.

– Да, и что же? Она завлекла нашего Джорджо!

– Несомненно, ему скоро прискучит ее денежное очарование.

– И ее морщины и дряблая плоть, – горько добавила мама.

– Ты права, Нора. Париж кишмя кишит прелестными юными леди. Предлагаю не обращать на это внимания, и пусть все идет своим чередом.

– Если ты думаешь, что я ничего не собираюсь им сказать, то ошибаешься. Я не потерплю здесь никаких пакостей, прямо в этом отеле, у меня под носом! – Мама сдавленно всхлипнула и сердито потерла глаза кулаками. – Мой Джорджо! Так вот почему он стал так редко бывать дома! А эта женщина – одеваться так, будто она сладкий пирог ему на десерт! О, мой Джорджо!

– У нее муж и сын, и она вполне этим удовлетворена. Конечно же Джорджо скоро надоест соревноваться с ее семьей. – Баббо ласково положил руку маме на локоть и попытался отвести ее от окна. Но она упорно оставалась на своем месте, утирая слезы и не сводя взгляда со ступеней отеля. Теперь миссис Флейшман положила голову Джорджо на грудь, словно доктор, слушающий сердце больного.

– Ведь она ничто, только старая проститутка! Шлюха… Дряхлая овца, что хочет прикинуться молодым ягненком. И ни унции стыда! – Мама отняла у баббо платок и прижала к своим покрасневшим глазам.

– Ну будет, будет. Все пройдет и забудется. Давай не станем вмешиваться, Нора. Мы с тобой забыли, что ему уже двадцать три.

Тут мама будто впервые вспомнила о моем присутствии и резко повернулась ко мне:

– Все это творилось за моей спиной, и ты это знала! Ты знала!

– Тише, Нора. У моей Кассандры могло быть какое-то предчувствие, однако не ее вина, что Джорджо крутит амуры с миссис Флейшман. Если это вообще правда. – Баббо поводил руками в воздухе, делая успокаивающие жесты, но его слова, кажется, разъярили маму еще больше.

– Ну, и сколько это продолжается, Кассандра? – Она злобно усмехнулась. – Отвечай! И чем именно они занимаются? Они совокупляются? Да?

– Нора!

– Она меня обманывала. Она делала все, чтобы я ничего не замечала. Она врала мне! Моя родная дочь! Скажи мне, Кассандра, они е…

– Нора! Угомонись! – Баббо произнес это так властно и жестко, что мама тут же с низким, хриплым стоном упала ему на грудь.

Я отскочила, шокированная и изумленная. Никогда в жизни я не слышала от мамы подобных слов. Моя кровь, кажется, остановила свой бег и превратилась в лед. Я ощутила, как все больнее и больнее прикусываю язык. Что-то внутри тошнотворно тянуло, давило на сердце, желудок… на все. Ее ярость, образ Джорджо… совокупляющегося, е… нет, я не могла повторить этого за ней. Меня сейчас вырвет, подумала я.

– Она очень расстроена, – сказал баббо поверх маминой головы одними губами. Она продолжала рыдать. – Иди и предупреди своего брата.

Миссис Флейшман оставалась с нами пять дней, и все это время мама обращалась с ней крайне холодно и высокомерно. За столом она весьма красноречиво, напоказ суетилась вокруг Джорджо, беспокоилась о том, чтобы он достаточно ел, подзывала официантов, чтобы его стакан никогда не оставался пуст, бегала за его сигаретами, если он забывал их в комнате, бросалась поднимать салфетку, если вдруг он ронял ее на пол. Но ее отношение к миссис Флейшман не менялось – ледяное отвращение. Кроме того, ее молчание говорило больше, чем сотни слов. Каждый вечер Джорджо уходил рано, с миссис Флейшман под руку, говоря, что у него неожиданно назначенный конкурс вокалистов, к которому требуется серьезная подготовка. Явная ложь, но я не могла его в этом винить. Со мной мама вела себя как с предательницей, которая причинила ей ужасную боль. Однако Кассандрой она меня больше не называла, как и не произносила этого ужасного слова на букву «е». Во всяком случае, в моем присутствии.

К тому времени погода улучшилась, небо очистилось от туч, и мне не терпелось выйти на пляж, чтобы потанцевать. Но каждый раз, когда я пыталась улизнуть из отеля в одиночку, я оказывалась страшно нужна маме, или баббо, или кому-нибудь из «льстецов». Было жизненно необходимо помочь маме выбрать