Сахалин - Влас Михайлович Дорошевич

Зверева, довести до такого состояния, когда смерть покажется благом.

 Наконец не следует забывать, что не всегда преступления на Сахалине совершаются по личной инициативе. Очень часто они совершаются по приговору каторги человеком, на которого пал жребий. Для такого человека нет выбора: исполнит или не исполнит он приговор каторги, - его одинаково ждет смерть.

 Я не собираюсь писать трактата о смертной казни вообще. Моя задача гораздо более узкая: сказать то, что я знаю о смертной казни на Сахалине.

 Но несомненно, что один из главных доводов, который приводят противники смертной казни, - "непоправимость наказания" в случае ошибки правосудия, - нигде не выступает так ярко, как именно на Сахалине. Нигде он не витает таким страшным призраком.

 Правосудие ошибается повсюду. Но вряд ли где так трудно избежать ошибки, как на Сахалине. Производить следствие там, где вы должны допрашивать без присяги, где ничто уже не грозит за лжесвидетельство, производить следствие в среде исключительно преступной, нищей, голодной, в среде, где люди продаются и покупаются за десятки копеек, где ложь перед начальством - обычай, а укрывательство преступников - закон, - производить следствие, творить суд в такой среде, при таких обстоятельствах особенно трудно.

 Тут труднее, чем где бы то ни было, узнать истину. И правосудию, окруженному непроходимой ложью, нигде так не легко впасть в ошибку.

 При таких условиях "непоправимость наказания" вселяет особенный ужас. Смертная казнь, это страшное, непоправимое, могущее часто быть ошибочным, двадцатитрехлетним опытом доказавшее свою несостоятельность в деле устрашения наказания, четыре года было спрятано в архив на Сахалине, и никому никакого худа от этого не вышло.  

Палачи:Толстых,Медведев,Комлев,Голынский,Хрусцель

Толстых

 - Здравствуй, умница!

 - Здравствуй, дяденька!

 - Кому, дурочка, дяденька, а твоему сожителю крестный отец! - весело шутит на ходу старый сахалинский палач Толстых.

 - Да почему же ты ему крестный отец?

 - Драл я ее сожителя, ваше высокоблагородие!

 - А много ты народа передрал?

 Только посмеивается.

 - Да вот все, что кругом, ваше высокоблагородие, видите, - все мною перепорото!

 Толстых лет под шестьдесят. Нона вид не больше сорока. Он бравый мужчина, в усах, подбородок всегда чисто-начисто бреет. Живет по-сахалински, зажиточно. Одет щеголевато, в пиджак, высокие сапоги, даже кожаную фуражку, - верх сахалинского шика. Вообще "себя соблюдает". Настроение духа у него всегда великолепное: шутит и балагурит.

 Толстых, - как и по его странной фамилии видно, сибиряк. На вопрос, за что попал в каторгу, отвечает:

 - За жану!

 Он отрубил жене топором голову.

 - За что ж ты так ее?

 - Гуляла, ваше высокоблагородие.

 Попав на Сахалин, этот сибирский Отелло "не потерялся". Сразу нашелся: жестокий по природе, сильный, ловкий, он пошел в палачи.

 Человек рожден быть артистом. Человек изо всего сделает искусство. Какой инструмент ему ни дайте, он на всяком сделается виртоузом. Сами смотрители тюрем жалуются:

 - У хорошего палача ни за что не разберешь: действительно он порет страшно, или вид только делает. Удар наносит, кажется, страшный...

 Действительно, сердце падает, как взмахнет плетью...

 - А ложится плеть мягко и без боли. Умеют они это, подлецы делать. Не уконтролируешь!

 Толстых научился владеть плетью в совершенстве. И грабил же он каторгу! Заплатят, - после ста плетей человек встанет, как ни в чем не бывало. Не заплатят, - держись.

 Человек ловкий и оборотистый, он умел вести свои дела "чисто": и начальство его поймать не могло и каторга боялась.

 Боялась, но в те жестокие времена палача, с которым можно столковаться, считала для себя удобным.

 - Знал, с кого сколько взять! - поясняли мне старые каторжане на вопрос, как же каторга терпела такого "грабителя".

 - Мне каторга, неча Бога гневить, досталась легко! - говорит Толстых.

 Окончив срок каторги, Толстых вышел на поселение с деньгами и занялся торговлей. Он барышничает, скупая и перепродавая разное старье.

 Его никто не чурается, - напротив, с ним имеют дело охотно.

 - Парень-то больно оборотистый!

 Когда я познакомился с Толстых, он переживал трудные времена: кому-то надерзил, и его на месяц отдали "в работу"; назначили рассыльным при тюрьме.

 - День денской бегаю. В делах упущенье. Хотя бы вы за меня, ваше высокоблагородие, похлопотали! - просил Толстых. - За что же меня в работу? Затруднительно.

 - В палачах, небось, легче было?

 - В палачах, известно. Там доход.

 - Что же, опять бы в палачи хотелось?

 - Зачем? Я и торговлишкой хлеб имею. Палач - дело каторжное. А я теперь - поселенец. Так, порю иногда по вольному найму.

 - Как "по вольному найму?"

 - Палача в прошлом вот году при тюрьме не было. Никто не хотел. А приговоров накопилось, - исполнять надо. Ну, и перепорол 50 человек за три целковых.

 - А правду про тебя, Толстых, рассказывают, что ты нанимался за 15 рублей насмерть запороть арестанта Школкина?

 Только посмеивается:

 - Сакалин, ваше высокоблагородие! 

Медведев

 Палач Корсаковской тюрьмы, Медведев, быть может, самое отвратительное и несчастное существо на Сахалине.

 Вся жизнь его - сплошной трепет.

 Проходя мимо тюрьмы, вы увидите у ворот приземистого, нескладного арестанта. Руки, как грабли. Большие оттопырившиеся уши торчат, как лопухи. Маленький красненький нос. Лицо - словно морда огромной летучей мыши.

 От ворот он не отходит ни шага. Это - Медведев "гуляет". Он все время держится на глазах у часовых и ни за что не отойдет в сторону.

 Будто прикованный!

 Медведев и в палачи пошел "из страха".

 В 1893 году он судился в Екатеринодаре за убийство хозяина постоялого двора, у которого служил в работниках. Убийство с целью грабежа. Хозяин, по словам Медведева, был ему должен и не отдавал денег.

 - По подозрению в убийстве! - говорит Медведев.

 И этот человек, вызвавшийся быть палачом, вешавший, - упорно отрицает, что он убил хозяина.

 - Не мой грех, да и все.

 После того, как мы познакомились больше, Медведев объяснил мне, почему он так упорно отрицает свою вину.

 - Не в сознании я судился.

 - Ну?

 - Ну, и положили мне наказание. А скажу, что я, пожалуй, еще наказание прибавят. Мне теперь говорить нельзя.

 В палачи Медведев пошел из страха перед каторгой.

 - Слыхал, что в каторге людей под земь сажают. Боялся я шибко. Потому и в палачи вызвался, - думал, в Рассее при тюрьме оставят.

 В тюрьме, где содержался Медведев, предстояла казнь двух кавказцев-разбойников.