Корона Меднобородого - Алексей Вячеславович Зубков

им любой выступ в горе — ступенька. Ты за наши бока крепче держись, не дадим тебе пропасть. Оглянись, там не Меднобородый?

Вдалеке на дороге появился толстый силуэт в короне.

— Он самый. Догонит нас?

— На своих широких лапах он даже ходит как утка, бегает еще хуже, а уж по горам лазать и вовсе не сможет. Мы быстрее него на ту сторону перелезем.

— А если он под землю спустится, там проскачет по черной дороге и нас на той стороне встретит?

— Плохо. Давайте тогда бежать не слишком быстро, чтобы он думал, что нас догонит.

Что-что, а бегать на длинные дистанции Радуня никогда не умела. Овечки повели ее по дороге, уходящей вверх в горы, и с бега очень скоро перешли на быстрый шаг. По пути пару раз попадались местные крестьяне и принимали девушку с овечками за пастушку. Правда, Радуня не говорила по-немецки и не понимала, о чем с ней заговаривают. Крестьяне же не говорили по-польски. Скорее всего, они пытались понять, что за странная дурочка в дорогом, но не праздничном, городском, но не местном платье гонит в бедные горные деревни пять красивых овечек неместной породы и ни одного барашка. К кому она там может идти и не заблудилась ли?

Меднобородого крестьяне и вовсе не замечали, как будто он им глаза отводил. Он сильно отстал, и за поворотами горной дороги потерялся из виду. Но овечки все еще слышали, как он шлепает по дороге, и чувствовали его запах.

— Нам на юг, — сказала старшая овечка, — Дорога слишком плохая, если пойдем по ней, попадем в конце концов в тупик. Там будет деревня с людьми, а мы и на пустой дороге привлекаем внимание. Срежем через горы.

Свернули в узкую долину между горами. Слева пологий склон, справа крутой, и под ним течет ручей. Кажется, оторвались. Поворот, долина заканчивается крутым обрывом, с которого в ручей ниспадает водопад.

На небе откуда-то сбежались тучи. Пошел мелкий дождик.

— Меднобородый колдует, — сказали овечки, — Вода придает ему сил. Бежим быстрее.

Первая овечка без труда поднялась по склону, который Радуня посчитала непроходимым для человека.

— Я тут все пальцы до крови обдеру, — сказала Радуня.

— Не бойся. Мы встанем на уступы, а ты цепляйся не за камни, а за нас, — ответили ей.

Овечьи ноги намного удобнее, чем скользкие камни. Девушка полезла наверх, не портя руки. Хорошо, что обрыв не такой уж высокий. Чуть выше трехэтажного дома.

На середине пути она услышала внизу громкий бульк и оглянулась. Из ручья под самым водопадом высунулась жабья морда с медной бородой и в короне.

— Попались! — крикнул подземный король.

— Быстрее! — шепнули овечки.

Радуня полезла быстрее, но Меднобородый опередил ее. Он собрал водопад в водяную веревку, полез по ней на руках, цепляясь клешнями, и одновременно с беглянками достиг плоского верха горы, откуда стекала вода.

— Все тут, — сказал он, — Сейчас я вас в такое превращу! И тебя тоже, глупая девчонка!

Старшая овечка с разбегу прыгнула ему в лицо. Радуня и не думала, что овцы умеют так ловко прыгать. Король отмахнулся от нее клешней, овечка отлетела в сторону.

Остальные напали на Меднобородого как стая собак. Молча, с разных сторон. Укусили за ноги, ударили копытами по широким ступням. Радуня так и стояла как дура, не зная, что делать. Как можно нападать с голыми руками на противника, у которого клешни длинные и острые как рыцарские мечи. Где взять какое-нибудь оружие, желательно, колдовское.

Подземный король отбил первую атаку, ловко отпрыгивая жабьими лапами и щелкая клешнями. Две овечки отползали, оставляя за собой кровавые следы.

Мелкий дождик, который начался еще на дороге, превратился в ливень. В небе прогремел первый гром. Радуня вспомнила, что что-то колдовское или похожее на оружие у нее есть. Перстень, который она сняла с коралла. И неизменный атрибут ключницы — связка ключей на поясе, к которой она привыкла за эти месяцы.

— Вам не победить владыку подземных вод в его стихии! — крикнул Меднобородый.

Трое оставшихся на ногах овечек отступили от него, но еще не сдались.

— Это не твоя стихия! — сказала одна из овечек, — Под землей нет дождя.

— Какая разница. Любая вода добавляет мне сил.

Радуня расстегнула пояс и хлестнула поясом со связкой ключей Меднобородого по голове. Овечки напали снова. Ни первая, ни вторая атака не прошли зря. Они оттеснили врага ближе к краю обрыва, и тот не видел, что в паре шагов за спиной — пропасть.

Подземный король отбился от овец клешнями, а в связку ключей выстрелил своим липким жабьим языком и втянул ее в рот. Радуня не успела выпустить пояс, ее дернуло вперед, она оступилась и упала на раненую овечку.

Перед глазами оказалась левая рука с перстнем. Радуня зачем-то повернула его. Овечки превратились в веретенца. В воздухе, несмотря на дождь, запахло как после грозы. Меднобородый успел улыбнуться, и тут его ударила молния. Прямо в корону.

— Уф. Бодрит, — сказал он, пошатываясь, как пьяный, и прикоснулся рукой-клешней к короне.

Радуня схватила с земли веретено и ткнула острым концом пониже ребер между разошедшимися в бою полами кафтана. Может быть, простая деревяшка, даже острая, не пробила бы толстую шкуру под рубашкой тонкого полотна. Но колдовские предметы куда сильнее таких же обычных. Веретено вонзилось до середины.

Меднобородый сделал шаг назад, к обрыву, и удивленно квакнул, скосив глаза вниз. Но жабья голова на жабьей шее не дала ему увидеть, чем в него попали.

Радуня поняла, что веретено не нанесло такой уж серьезной раны, и что король-чародей восстанавливался после любых ранений. Вот дура. Может овечки смогут найти слабое место, когда он уже ранен?

Девушка повернула перстень на пальце, и веретенца снова превратились в овечек. Даже то, которое она до середины воткнула в грудь Меднобородого.

Кощей треснул во все стороны, когда у него в груди вместо тонкой деревяшки оказалась половина овцы. Из зеленого стал черным, потом пепельным, сделал два шага назад и упал на уступ посередине обрыва. Корона еще в полете сорвалась и зазвенела о камни внизу.

Радуня перекрестилась и прочитала «Отче наш». Дождь прекратился.

На краю обрыва стояла наполовину перемазанная кровью овечка с кровавым куском мяса в зубах.

— Тьфу! — овечка выплюнула мясо и несколько раз с отвращением наступила на него копытцами, — Я, конечно,