Рыцарь ночи - Лазарева Ярослава

— Все хорошо, — приговаривал он, гладя мои волосы, — все уже позади.

— Я так благодарна тебе, что ты вмешался, — шептала я, уткнув лицо в его плечо.

— На то были свои причины, — ответил он. — И хоть я дал тебе слово, что не появлюсь, пока ты не примешь окончательного решения, но тут не было другого выхода. Я знаю, как тебе дорог твой друг и как тяжело бы ты переживала, если бы с ним что-нибудь случилось. Поэтому решил спасти его… только ради тебя!

— Это так странно, — пролепетала я. — Ведь ты вампир и по идее не должен пытаться спасти самоубийцу.

— Не должен, — согласился Грег. — Но навряд ли твой друг быстро бы умер. Потолки в современных квартирах низкие, он задевал ногами за пол, к тому же вцепился в петлю руками. Это вам не дома прошлого века, когда строили совершенно по-другому… — добавил он и замолчал.

И я мгновенно вспомнила один из своих снов, когда видела Грега в заброшенном доме. Вспомнила и девушку по имени Зиночка. Я отстранилась от него и заглянула ему в глаза.

— Ты хочешь знать, — мягко проговорил Грег.

— Меня мучает неизвестность, — ответила я. — Поэтому лучше мне все узнать. Я больше не могу так жить. И я не могу без тебя, — добавила я.

— Но ведь ты уже знаешь, кто я, кто моя сестра. Ты не боишься, — констатировал он.

— Просто я люблю, — сказала я и вытянулась на диване, положив голову ему на колени и глядя на него снизу.

— Я тоже люблю тебя, Лада, — грустно произнес он и легко поцеловал мой лоб.

— Поэтому расскажи мне все! — попросила я. — Я хочу знать! Как ты стал таким? Тебя укусили?

— Понимаю, что ты проштудировала Интернет, — заметил Грег и улыбнулся. — Но наша история несколько иная. Все дело в родовом проклятии. Когда-то очень давно один наш прадед наложил его на всех самоубийц нашего рода. И почему я не верил в это?! — с горечью воскликнул Грег. — Но я жил в такое время, когда даже вера в бога отрицалась, все высмеивалось, традиции рушились, в головах царил полный хаос. А в нашей семье из поколения в поколение передавалось предание об этом проклятии. Прадед хотел таким образом уберечь потомков от страшного греха самоубийства. Он даже зафиксировал это в документе, который бережно хранился и тоже передавался из поколения в поколение. Из него следовало, что все самоубийцы нашего рода обречены на вечные мучения, причем не где-то там в загробном мире, а здесь, на земле, в образе вампиров. Думаю, что это был очень действенный способ, так как в течение почти тринадцати веков у нас было всего несколько самоубийц. Первым из них стал тот, кого мы называем дедом, хотя, как ты понимаешь, это наш далекий предок. Его зовут Атанас.

— Как?! — вскрикнула я.

— Атанас, — повторил Грег и замолчал, словно к чему-то прислушиваясь.

Но я изо всех сил постаралась выбросить из головы письмо Дино и думать о чем-нибудь другом.

— Я чисто машинально пытаюсь прочесть твои мысли, — признался Грег. — Но знаешь, хочу избавиться от этого. Мне это уже не нужно, ведь твое сердце открыто для меня, а твоя душа настолько чиста, что иногда напоминает мне кристальную воду горного ручья.

Я улыбнулась, услышав такое признание, и нежность впорхнула в душу лазоревым мотыльком.

— Атанас — это греческое имя, — продолжал он, — и оно означает «бессмертный». Если бы родители знали, с какой осторожностью нужно выбирать имена своим детям, то не руководствовались бы только модой. Взять хоть Ренату. Ее имя означает «возрожденная». И ведь она действительно словно бы возродилась, когда утонула, а затем превратилась в вампира и выплыла на берег.

— А мое имя в дохристианской Руси носила богиня любви, — сказала я, увидев, что Грег замолчал и помрачнел.

— И это верно, — прошептал он и улыбнулся, — ты полна любовью, ты — сама любовь!

Он нежно погладил мои волосы. Я взяла его руку, сплела свои пальцы с его. Он замер. Потом тихо продолжил:

— Затем еще один наш предок, по имени Порфирий, стал таким же образом вампиром. Мы называем его отцом. С ним это произошло в шестнадцатом веке. Порфирий сейчас живет в Лондоне. В XVIII веке настала очередь Ренаты. Я замыкаю эту цепочку. Как ты понимаешь, все мы кровные родственники, просто из разных поколений.

— Но зачем ты это сделал? — осторожно спросила я. — Тем более сам говоришь, что знал о проклятии.

— Знал, — печально сказал Грег. — Но считал, что все это допотопные сказки. Я ведь родился в 1905 году. Ты наверняка из уроков истории представляешь, что это было за время. Смута, одна революция сменяет другую, полное отрицание чего-либо духовного, выгодное властям, материализм, атеизм, а я молод, полон веры в светлое будущее новой страны. А тут какое-то родовое проклятие, какие-то казавшиеся мне смешными и нелепыми страшилки. В возрасте восемнадцати лет я считал себя умным, талантливым, передовым, или, как сейчас говорят, продвинутым, я писал стихи, моим идеалом был Маяковский, к тому же я был по-юношески горяч и обладал взрывным темпераментом. Полутонов я тогда не признавал и был максималистом во всем.

Грег замолчал и начал нежно, едва касаясь, гладить мой лоб, потом брови и веки. Мои глаза закрылись…

…Я оказалась на какой-то узкой улице. Воздух был влажным, мягкий закатный свет становился все синее и постепенно переходил в фиолетовые сумерки. Я медленно шла по улице вслед за парочкой. И я знала, что это Грег и Зиночка. Они громко спорили о чем-то, при этом Зина размахивала веточками вербы, покрытыми распускающимися пушистыми почками. В руке у Грега также был пучок вербы. Я максимально к ним приблизилась.

— Бабка мне наказала веток нарвать! А вот зачем? — смеясь, говорила Зина. — Отсталый она элемент и все твердит про Вербное воскресенье, все пытается мне рассказать библейские сказки.

— Да, мои тоже втихаря к нему готовятся, — ответил Грег. — Но я домой и носа не показываю. У товарища одного обосновался. Они еще и Пасху отмечать вздумают! Стыд один!

— Что ж делать! — вздохнула Зина. — Они в ранешнее время воспитывались, попы им всю голову задурили. И не хотят они в новое верить.

— Да и ты, видно, в свою родню пошла, — заметил Грег. — Тоже очень недоверчивая девушка!

— Ты это о чем? — лукаво поинтересовалась она и отошла на шаг.

— О моей любви! — взволнованно ответил он, хватая ее за руку.

И я вновь почувствовала укол ревности. Зина вырвалась и отбежала к краю тротуара. Какое-то время они шли молча. Переулок закончился, мы очутились на показавшейся мне огромной площади. В центре возвышался храм Христа Спасителя. Я не отрывала глаз от Грега и Зины, но все-таки успела увидеть, как отличается это место от привычного мне. Площадь была явно больше, возможно, так казалось из-за отсутствия плотной застройки высотными многоэтажками, к которым я привыкла в современной Москве. Набережная была огромной, и она простиралась вплоть до Большого Каменного моста, неподалеку от храма виднелся сквер. Машины моделей 20-х годов проезжали крайне редко и, как мне казалось, медленно, и от этого улицы выглядели пустынными. Прохожих также почти не было. Но я не успевала осмотреться, так как все мое внимание было сосредоточено на идущей впереди паре. Зная о том, что я как бы не существую в этом мире, я двигалась в двух шагах от них.

Когда мы поравнялись с храмом Христа Спасителя, Зина начала рассказывать о том, что в этом храме открылся второй поместный собор обновленцев[21] с разрешения власти. Она говорила с воодушевлением. Но Грег отвечал ей очень вяло. Видно было, что его это мало интересует.

— Очень ты несознательный, Гриша! — заметила Зина после довольно продолжительной паузы. — Я тебе, можно сказать, политинформацию провожу единолично, а ты даже не слушаешь! Хватит в облаках витать!

— Я слушаю, — ответил он. — Только непонятно, зачем нам попы, пусть даже и с обновленным сознанием. Ты же сама постоянно твердишь, что нет ни бога, ни черта, что скоро все церкви снесут с лица земли, и вдруг с упоением рассказываешь мне о каком-то церковном течении.