Нестандартный ход (СИ) - De Ojos Verdes

И внезапно, абсолютно точно считав на себе внимательный взор, вскинула голову и встретилась с глазами уже бодрствующего Разумовского, с интересом наблюдающего за ней. И замерла. Выражение его лица было нечитаемым даже сейчас. Ни призыва действовать, ни намека остановиться. Зато в глубине взгляда вдруг зажглось нечто дерзкое, темное.

— А казалась такой приличной девочкой, никогда не думал, что увижу тебя в этой плоскости, — его голос бьет по нервам своей хрипотцой и источаемым вызовом-припоминанием её собственной реплики.

Элиза медленно выгибает бровь, попутно сжимая ладонь сильнее, и этим усиливая пульсацию напряженного члена. И миллиметр за миллиметром, сохраняя острый зрительный контакт, опускается на него губами.

Не на ту напал, Роман Аристархович. Не на ту.

Вбирает осторожно совсем чуть-чуть, понятия не имея, что делать дальше.

И видит, как смыкаются веки мужчины, а пресс сокращается, каменея вмиг.

От этого зрелища внутренности завязываются узлом — дикая сладкая победа, волной вспыхнувшего возбуждения выброшенная в организм. Но возбуждение ничего общего с физиологией не имело. Не было похожим на вчерашнее. Это воодушевление и желание доказать, что тоже умеет доставлять удовольствие. А от того, как спокойно и благородно Рома предоставил ей карт-бланш, сметает все остаточные сомнения.

И снова включаются беспощадные инстинкты.

Девушка бессознательно тянется свободной рукой к проявившимся на животе кубикам и царапает их ногтями — пусть и короткими, ровными, но и этого достаточно, чтобы оставить алые борозды на его белой коже. В комплект тем, что красовались на плечах и…стопроцентно — на спине.

Четкое осознание — ей нравится сиюминутная власть над ним. Даже если он сам подарил такую эксклюзивную возможность…

Элиза откидывает назад мокрые после душа волосы, чтобы не мешали.

И неожиданно тоже закрывает глаза. Так легче настроиться и слышать, что диктует подсознание. Погрузить плоть в жаркий вакуум рта, ощутить нейтральный вкус, удостоверившись, что ей точно не противно, и включиться в процесс… Помогая себе рукой, присоединить к действию язык и губы. Случайно задеть зубами чувствительную вершину и ощутить, как вздрогнул Разумовский тут же. Поумерить пыл и попытаться снова. Нежно, неторопливо. Сменить темп. Вновь вернуться к изначально заданному…

Она так увлеклась, стремясь с небывалой самоотдачей вернуть этому мужчине «долг», что сама потерялась во времени и испытываемых эмоциях. Зная, что ему хорошо, просто ликовала и наслаждалась его реакциями. Потяжелевшим дыханием, будто дышит через раз. Одеревеневшим под пальцами второй руки сильным бедром, на которое упиралась. Пахнущим мускусом раскаленным воздухом вокруг них…

В этот момент мир Элиза впитывала тактильно и через тихие вдохи-выдохи Ромы. Продолжая двигаться с закрытыми глазами. Поэтому…удивилась, когда её бережно, но настойчиво оттолкнули, вынуждая раскрыть их, чтобы лицезреть, как в следующую секунду мужчина обильно изливается на свой живот. Надо же, как он себя контролирует, проявляя волю даже в секунду экстаза, вспомнив и о комфорте девушки, которая совершено забыла об надвигающемся исходе и его нюансах.

Наверное, оба были слишком потрясены произошедшим. Уставившись друг на друга в молчании, они восстанавливали дыхание и приходили в себя. Только тут Элиза заметила, что дрожит. Мелко-мелко. Похоже, напряглась похлеще Разумовского, боясь провалить миссию.

Пусть неумело, пусть коряво, пусть неуверенно…но она справилась. И всё того стоило.

Особенно его слегка потерянный взгляд — неверие, восхищение, постепенно исчезающее помутнение.

Мужчина тряхнул головой, сбрасывая оцепенение, затем встал и прошагал по направлению к ванной. Как только послышался щелчок двери, девушка обессиленно рухнула на постель и снова прикрыла веки, всё еще дрожащими пальцами вытирая влажный рот.

Вот и всё.

Ещё минутка на обретение равновесия — и она проворно вскочила, найдя глазами своё белье, за которым, вообще-то, сюда и явилась.

Заиграла мелодия будильника Ромы. Элиза выключила его и вышла, вернувшись к своим вещам. Достала из самого нижнего ящика комода большую дорожную сумку и принялась аккуратно складывать пожитки.

Поднялась за ноутбуком и другими гаджетами и застыла на мгновение, заметив привалившегося плечом к косяку и неотрывно посматривающего на неё из-под полуопущенных век Разумовского. Этим своим…непроницаемым гипнотизирующим взглядом. Часто вызывающим раздражение, поскольку содержал и долю прирожденной аристократической надменности. Как ни крути. Капелюшечку…но да.

— Куда? — руки сложены на груди, поза расслаблена, влажные волосы обрамляют часть лба, а глаза — темный занавес, надежная дверь в душу.

— Я же вчера сказала, что это точка, — пожала плечами и продолжила своё занятие.

— А ночью?

— Ночью была физиология. Тоже вчера сказала.

— А утром?

— Утром — отдала тебе долг за ночь. Знаешь ли, не люблю оставаться в долгу.

Красноречивое хмыканье за её спиной отозвалось неприятным посасыванием под ложечкой.

— А еще говорят, что у женщин нет логики. Видишь, как замечательно ты всё распределила. Долг…платежом красен.

— Угу… — упаковывая зарядное и мышку, — твой великолепный член так призывно вздымался под одеялом, что я не смогла пройти мимо. Пожалела его с самоотдачей.

— Надо же… Мать Тереза просто.

— Ой, нет. Только не она. Не люблю этот персонаж. Архивы и редкая не распространяемая информация о ней помогают создать совершенно иной образ. Ты знал, что она обогащалась за счет многочисленных заведений своего ордена? Было много щедрых дарителей, чьи деньги шли на её нужды. А прикрывалось это лавочками-богадельнями, в которых пачками умирали бедняки. Матушке казалось, что есть в этом что-то прекрасное — люди отдают Богу душу, страдая, как Иисус. Именно поэтому там практически отсутствовало нормальное медицинское сопровождение. А когда она сама заболела, не стала пользоваться услугами своих медиков — укатила в лучшие лечебницы Калифорнии. А потом поддержала насильственную стерилизацию бедняков, проводимую в Индии Индирой Ганди, — Элиза говорила и говорила, искусственно оттягивая момент истины, это получалось автоматически, пока руки были заняты делом, — один из руководителей итальянской мафии тех лет, сидевший в тюрьме, когда узнал, что её канонизировали, был в шоке и выдал: «Если она святая, то я — Иисус Христос». Я на всю жизнь запомнила эту фразу. По-моему, это очень мощно. И говорит само за себя… А еще…мне никогда не нравились её глаза на фотографиях — злая, с демоническими повадками.

Вжикнула молния. Девушка закончила.

— Как познавательно, — раздалось прямо над ухом, отчего она вздрогнула и резко выпрямилась.

А Рома…Рома невозмутимо поднял сумку и вышел из гостиной.

Только не в прихожую, как предполагала Элиза, не ставшая препятствовать такой своевременной помощи. Нет. В противоположную сторону — к спальне.

Девушка кинулась следом, и в коридоре у самой ванны у них завязалась маленькая борьба. В которой, впрочем, она потерпела поражение. Без единого шанса на победу. Мужчина с олимпийским спокойствием на лице занес её вещи в комнату и положил у смежной двери в гардеробную.

Элиза с нарастающим раздражением ступила за ним и грозно насупилась, вперившись в него гневным взглядом:

— Ты обалдел, Разумовский? Что за самоуправство?! Я же сказала — всё.

— Сторона защиты протестует.

Ну каков наглец!

— Рома!

— Элиза? — выгнул бровь, мол, чего тебе?

И подошел к ней вплотную, удерживая в плену искрящий недовольством взор девушки.

— Мы взрослые адекватные люди, Ром, — вздохнула она, выпуская пар, — и прекрасно понимаем, что вместе — у нас с тобой не получится.

Мужчина кивнул. Неуловимым движением приподнял руку и откинул с её лба ещё влажную прядь. И вернул зрительный контакт. А Элиза…растерялась вдруг и в недоумении захлопала ресницами.

— Я, например, не так уверен. И пока не стал бы заглядывать далеко в будущее. Но именно поэтому, исходя, — как ты говоришь, — из того, что мы взрослые адекватные люди, давай признаем, что у нас обнаружилась невероятная совместимость?