Изгнанница. Клятва рыцаря - Рикарда Джордан

Соломон потер лоб.

— Авраам, этот звездочет родом из Кёльна, города, который называют святым. По сравнению с ним Тур — совершенно незначительное место для паломничества. Ну зачем ему ехать из Кёльна через всю Баварию в Тур?

— На самом деле он родом из Вены, — сообщил Авраам. — А впрочем… Смотри, нашего сведущего в астрономии путешественника окрестили Мартинусом. К тому же он полагает, что якобы именно его заступник помог ему справиться с нездоровой тягой к вину, которая ранее доставляла ему немало проблем. — Вытянутое лицо Авраама приняло притворное страдающее выражение. — Получается, многие его гороскопы были составлены скорее под воздействием вина, а не в соответствии с расположением звезд…

Соломон не мог не рассмеяться.

— Разве не говорят, что истина в вине? — заметил он.

Авраам пожал плечами:

— Возможно, он слишком разбавил такой истиной гороскопы своих клиентов… Я не знаю, что именно произошло, но как его ученики, так и некоторые горожане, бывавшие в дальних странах, подтверждают правдивость его истории: Мартинус Магентиус сперва учился в Лейдене и пользовался всеобщим признанием. Однако затем он впал в немилость — возможно, слишком долго смотрел на звезды с парочкой барышень. В любом случае, он бежал в Вену, и через несколько дней ему явился святой Мартин. После этого он перестал находить отраду в пьянящем напитке…

— Святой Мартин ратовал за умеренность, — вспомнились Герлин слова придворного священника Алиеноры Аквитанской. — Молитвы ему придают нам сил во время поста. — По мнению духовника, пост был необходим тем, кто жил при жизнерадостном «дворе любви».

Соломон поднял глаза к небу:

— Если бы от этого была польза…

Авраам улыбнулся.

— Как бы то ни было, господин Мартинус рассчитывает на то, что молитвы у могилы его небесного покровителя придадут ему сил. Возможно, он хочет перестать быть трезвенником… Плоть… телесная любовь… Мне еще кое-что приходит на ум.

— Но ведь если мы присоединимся к его свите, нам придется путешествовать под видом христиан, — размышлял Соломон, — прикинуться торговцами или цирюльниками…

— Цирюльник! — кивнул Авраам. — Так я вас и представил.

— Зачем ты это сделал? — набросился на него Соломон. — Ты должен был обсудить это с нами!

Авраам, не обращая внимания на его замечание, с благоговением поклонился дяде.

— Мой родственник и наставник Фридерикус из Ашкелона, побывавший в далеких краях, лекарь и последователь великого медика и алхимика Авиценны… — Он указал на Соломона.

— А разве Авиценна не умер давным-давно? — спросила Герлин.

Авраам снова пропустил это мимо ушей.

— …и его супруга Герлиндис, сын Дитмар… — он поклонился Герлин, — …и его скромный ученик, ваш покорный слуга, Константин из Брахта. — Авраам ударил себя в грудь. — Господину Мартинусу не терпится познакомиться с лекарем. Вам следует знать, что он страдает от множества болезней, половина из которых выдумана. Поэтому у нас во время путешествия будет возможность заработать на хлеб. Разве не чудесно, дядя Соломон — или все же мастер Фридерикус? Приятные попутчики, четыре вооруженных рыцаря плюс питание. Чего еще желать?

Что касается Герлин, то она была готова воспользоваться такой возможностью. Только при одной мысли, что она снова сможет находиться среди христиан, у нее с души свалился камень. Авраам был прав: Соломону несложно будет выдать себя за христианина. А относительно того, что Авраам собирался ехать с ними, Герлин не переживала. Возможно, юноша и был плутом, однако милым. Похоже, он действительно был привязан к маленькому Дитмару, и она также прекрасно понимала его желание воспользоваться возможностью покинуть отчий дом, пропитанный недоброжелательностью.

Однако Соломон настоял на том, что, прежде чем принять решение, познакомится с магистром Мартинусом. Авраам не видел в этом никакой проблемы. Он в тот же вечер отвел дядю в возвышавшуюся над городом крепость, где расположились паломники. Похоже, в роли христианина он не видел ничего зазорного — Соломон с досадой отметил, что его племянника здесь знали как Константина из Брахта. Воины крепости почтительно поприветствовали их — похоже, Авраам уже всем им продал талисманы, которые якобы когда-то принадлежали тому или иному христианскому святому. Судя по всему, они были очень этим довольны, несмотря на то, что бамбергское епископство редко ввязывалось в войны, так что вероятность погибнуть на поле боя или сгинуть от болезни в походе и без талисмана была минимальной.

Вообще в гарнизоне с бо́льшим недоверием относились к господину Мартинусу и его попутчикам, чем к продавцу реликвий Константину и его дяде, которого племянник сразу же представил как цирюльника. Хотя комендант крепости восхищался предсказаниями мастера Мартинуса по звездам, простые воины находили магистра и его спутников весьма странными.

Вечером в доме брата Соломон рассказывал Герлин об этих чудаковатых людях.

— Признаться, мне хотелось бы путешествовать вместе с более… гм… обычными попутчиками, — вздохнул лекарь, — однако опасаться нам в обществе господина Мартинуса и его… гм… друзей… нечего. Путешествие тщательно продумано, сопровождающие рыцари происходят из почтенных семей — остается только надеяться, что им не надоест в какой-то момент охранять это диковинное, яркое общество. С другой стороны, очевидно, что господин Мартинус в состоянии оплачивать их услуги, а ведь это самое главное.

— Что же в нем такого странного? — осведомилась Герлин.

Госпожа Рахиль с грохотом ставила посуду для ужина на стол.

— Мошенник и кучка потаскух, вот что о них говорят! — воскликнула она, злобно усмехаясь. — Выродки, христианское отродье!

Ее супруг удивленно вскинул брови.

— Ты не пугай госпожу Герлин, Рахиль! — попытался он успокоить ее. — Главное, что у них вообще появилась возможность уехать, и если уж придется под видом паломников…

— Паломников! — с издевкой произнесла госпожа Рахиль. — Хуже уже некуда! Сначала они предаются всем порокам, потом исповедуются, и их души снова чисты, как у новорожденного!

Герлин подумала, что госпоже Рахиль также не повредило бы очистить душу. Сплетни и клевета и в иудаизме считались большим грехом. Но она молчала, как и всегда, в ответ на тирады хозяйки дома. Мастер Мартинус и его спутники уж точно не могли быть худшей компанией, чем госпожа Рахиль.

На следующий день, рано утром Соломон и Авраам отправились на рынок к колеснику, чтобы подобрать необходимое снаряжение для поездки. С тяжелым сердцем Соломон расстался с мулицей Сиреной — цирюльник не мог владеть таким благородным животным. Он должен ехать в повозке, а не верхом. Запрягать иноходца не имело бы смысла и не пошло бы на пользу этому ценному и изящному животному. Соломон собирался обменять Сирену на упряжку обычных мулов, но Авраам молниеносно выторговал за мулицу двух сильных коричневых коней.

— Христианин, да к тому же еще и цирюльник, не ездит на мулах! — заявил он дяде и тут же, к досаде Соломона, выторговал яркую, украшенную колокольчиками сбрую для лошадей. — Цирюльник хочет, чтобы им восхищались, когда он въезжает в деревню! Отвыкай от сдержанности, ты больше не еврей! Дороги принадлежат тебе, христианину!

У Соломона был кислый вид, а вот Авраам явно вжился в новую роль. Он купил разноцветные платья для себя и своего «мастера», а также шары для жонглирования, и стал упорно упражняться в этом искусстве. Соломона это доводило до белого каления. Он настоял на покупке хоть и дорогой и крепкой, но простой крытой повозки. В ответ на предложение Авраама раскрасить повозку в яркие цвета и даже сделать надпись, как у цирюльников, он скорчил такое свирепое лицо, что юноша решил не настаивать. Герлин, удостоверившись, что Яков дал брату денег на поездку, купила добротную кухонную утварь. К тому же она сделала повозку внутри уютной с помощью ковров, шкур и циновок.

— Мы будем спать… все вместе? — смущенно спросила она.

— Я могу спать под повозкой! — с готовностью заявил Авраам.

Соломон опустил глаза.

— Иначе не получится, мы будем путешествовать под видом супружеской пары, — запинаясь, произнес он. — Но вам, разумеется, нечего опасаться…

Герлин спросила себя, почему при этих словах его руки судорожно сжимали навес повозки, словно у него на душе было что-то, о чем он не решался сказать. Но она, безусловно, доверяла лекарю и сама не питала по отношению к нему никаких постыдных желаний. Он ей нравился, он был очень привлекательным мужчиной, однако ее сердце принадлежало другому. Когда она оставалась наедине со своими мыслями, у нее перед глазами возникало лицо Флориса. К тому же Соломон не был рыцарем, так что в качестве супруга для вдовы Дитриха он совершенно не подходил, тем более что был сватом покойного графа. Одно только это обстоятельство исключало любые близкие отношения, помимо дружеских, какие бы чувства они друг к другу не испытывали.