«Если», 1993 № 04 - Дорис Писерчиа

ИМ СЛЕДОВАЛО БЫ НАЗВАТЬ ЭТО МЕСТО СВЯЩЕННОЙ ДЫРОЙ… Я повернулся лицом к светящейся чаше каньона, а Брат Процветание вручил мне кожаную сбрую. Я сначала посмотрел на него, потом на сбрую, и у меня внутри все похолодело не меньше, чем снаружи. Над краем пропасти нависала странная конструкция, представлявшая собой нагромождение гигантских колес и блоков, довольно ветхих на вид. ГОСПОДИ, ЧТО

МЫ ЗДЕСЬ ДЕЛАЕМ?

— Фауд! — заорал я, поворачиваясь и размахивая постромками. Но на месте, где только что стоял вездеход, клубилось лишь облако серой пыли, и мой отчаянный вопль безвозвратно растаял в разреженном воздухе. Моя рука тяжело повисла, словно внезапно налившись свинцом, а дыхание стало неровным и прерывистым, как у астматика.

Смирившись с неизбежным, я подошел к краю скалы и заглянул вниз, чтобы оценить предстоявшее испытание.

— А-а-а, — только и мог вымолвить я и отпрянул с зажмуренными глазами. — Аллах Акбар! — выговорил я наконец. Мне, наверное, никогда не удастся привыкнуть к грандиозности марсианского пейзажа, который мать-природа щедро одарила самыми неожиданными чудесами.

Разлом был четыре километра в ширину и около двух в глубину. Но поражало не это — его стены казались отшлифованными. Здесь явно поработали фантазия и руки человека. Собственно, до зеркального блеска были отполированы только верхняя половина ближайшей стены и нижняя противоположной, что, как я догадался, делалось для фокусировки солнечных лучей к центру низины, то есть стены, по сути, служили аккумуляторами световой энергии в летние дни. И только одно обстоятельство печалило меня: другого способа спуститься по отвесной скале с головокружительной высоты не существовало… Обреченно я еще раз осмотрел потертую сбрую. Оставалось выбирать: или положиться на допотопную технику, или мерзнуть на этой ледяной равнине, постепенно превращаясь в мороженое.

Монах невозмутимо наблюдал за моими терзаниями. Я начал покорно надевать сбрую…

Во время спуска по горячей и ослепительно сияющей каменной глади мне в голову пришла только одна трезвая мысль: я поблагодарил Бога за то, что не пожалел отдать монаху два серкля.

Сразу же за гранью полированной поверхности начиналась естественная шероховатая стена каньона, испещренная трещинами и изобилующая острыми выступами. Я начал постепенно приходить в себя после истерики, пережитой по милости Ярроу, и уже увереннее нащупывал все еще дрожащими ногами специально проложенный, как на «русских горках», желоб.

Когда мы подошли к монастырю, в каньоне уже царила кромешная мгла, а я был так измотан, что не постеснялся бы на коленях молить об убежище.

Меня, как блудного сына, заключили в переходный отсек: под куполом, закрывавшим весь монастырь, не поддерживалось повышенное давление, но кислорода было с избытком. При свечах монахи провели меня через какое-то большое и вонючее, как хлев, помещение. И прежде чем затолкать на ночлег в крошечную хижину, дали мне миску удивительно приятной теплой каши. Всю ночь мне снились очень странные сны…

Ранним сумеречным утром Ярроу проснулся от колокольного звона и громких молитв и сначала никак не мог сообразить, что же с нами произошло. После того, как совместными усилиями мы это вспомнили, я лежал в зябкой полутьме, закутанный в грубые одеяла, и теперь уже пытался сообразить, какого рожна мне вообще понадобилось в этом проклятом месте. Я прекрасно понимал абсурдность своего нынешнего положения. Я затеял все это ради Ханы, полуцыганки-полуяпонки, этноисторика, причем специалиста по так называемой примитивной ритуальной магии. Заклинания, ведовство — и любовные чары? Как она тогда сказала? «Теперь ты будешь вспоминать обо мне…» Может быть, меня околдовали?

Я нащупал кресло и зажег свечу, вспыхнувшую в перенасыщенном кислородом воздухе ярко и торжественно. Что же со мной происходит? Какой-то возврат в мрачное средневековье! Уже давно доказано наукой, что обрезанные волосы и ногти не имеют никакой магической силы. Все волшебство заключается в силе самовнушения. Если я оказался в этой глупейшей смехотворной ситуации не по собственной воле, то грош мне цена!

Когда запоздалое осеннее солнце заглянуло в каньон, я уже успел с помощью «Этанака» составить подробнейшую карту всего, что находилось под куполом. Планировка монастыря оказалась запутаннее, чем я ожидал: городок представлял собой сложный лабиринт, в котором тысячи круглых каменных хижин рассекались на сегменты жутковатыми узкими переулками. То, что я в потемках принял за хлев (по запаху), на самом деле оказалось главной площадью, оккупированной бесчисленным выводком цыплят, разгуливавших по ней совершенно свободно. По одну сторону площади стоял собор — высокое трехэтажное строение в форме четырехугольника, возвышавшееся над толпой домишек-лилипутов, как Гулливер. Каменные стены собора явно дисгармонировали со стальными перекрытиями, поддерживавшими его верхние этажи. Металлические конструкции в сравнении со всем старомодным обликом монастыря выглядели словно дирижабли, окруженные птеродактилями. Я чуть не раздавил одного из цыплят. Особенно меня удивили деревянные насесты: одному Богу известно, где монахи ухитрились раздобыть дерево на Марсе…

По-моему, основатели монастыря представляли прогрессивное крыло секты, так как уже тем, что покинули Землю, сделали доброе дело. Правда, было бы любопытно выяснить, оставалась ли у монахов возможность выбора…

Но самое занятное: я не заметил никаких признаков присутствия в монастыре единоличного владыки транснациональной Империи, избравшего это захолустье местом своей тайной резиденции. Я не обнаружил ни пресловутых личных поваров, колдующих над изысканнейшими деликатесами, маскируя их среди горшков с вегетарианской похлебкой, ни скрытых телеэкранов между скучными фресками, изображавшими крылатые существа, ни вмонтированных в стены водопроводных труб с горячей водой.

Я пристально вглядывался в глаза монахов, но, понятно, не мог обнаружить Хабира среди шерстяных сутан и отрешенных лиц.

Возвращаясь в свою хижину после вечерней молитвы, я случайно подслушал разговор трех монахов, обсуждавших ожидаемый приезд еще одного посетителя, который, как я понял из их слов, наведывался в монастырь регулярно. Причем, могу поклясться, кто-то из них произнес слово «вертолет».

Собственно, это все, что я понял из беседы. Полученной информации явно было недостаточно. Это плохо, поскольку мне уже сейчас нечем было себя занять, хотя моя уверенность в том, что компьютер «Занаду» не лгал, и Хабир находится здесь, ни на секунду не поколебалась.