«Если», 1993 № 04 - Дорис Писерчиа

Я снова остро ощутил близость расплаты, свою отчужденность от беспечной публики, вкушавшей радости туристического рая… Туристы. Господи! Конечно!

— Прошу прощения, — быстро сказал я, с шумом отодвигая стул и неловко вскакивая. — Мне нужно в туалет…

Удаляясь, я успел услышать очередную шпильку Крауса:

— Летит, словно видит открытые врата Грааля.

В холле я подбежал к телефону и, сунув в щель

аппарата кредитную карточку, набрал номер и бросил в трубку несколько фраз. Через несколько мгновений я уже был у дверей темного дерева, ведущих в туалет…

Обычно на Марсе всегда ошиваются группы всяких чудаков, покинувших Землю. Как правило, они прекрасно ладят с местными, вероятно, потому, что здесь вполне достаточно места для всех и они никому не мешают. Но идея первозданности природы на Марсе особенно непопулярна, и миссионерам лиги частенько присваивают всякие обидные прозвища. Я прикинул, что трое крепких ребят с упрямо сжатыми челюстями (сейчас они сосредоточенно мыли руки), вероятно, приехали для поиска разоблачительных фактов и поэтому заранее настроены на неприятности. А мне остается только слегка подлить масла в. огонь…

Встав перед зеркалом, я сделал вид, что поправляю галстук, и как только один из «овощей» посмотрел на меня, с возмущением заметил:

- Честное слово, парни, не понимаю, как вы можете мириться с оскорблениями и шуточками?

Они медленно повернулись ко мне:

— Что вы имеете в виду?

— Не хотелось бы провоцировать скандал, — соврал я, — но двое джентльменов за моим столом сказали, что вы… — я наклонился и прошептал ему на ухо.

— Мерзавцы, тыквы гнилые! — завопил он. И все трое ринулись обратно в зал.

…Стоя в стерильной тишине туалета, я удовлетворенно прислушивался к отдаленным звукам разгорающейся битвы.

— Всегда мечтала получить синяк под глазом, — с отсутствующим видом произнесла Хана. — С самого детства.

— Мне кажется, мы подходящая парочка, — сказал я, всматриваясь единственным открытым глазом в плотно закрытые двери нашей камеры и безмятежно улыбаясь. Она растянулась на одной койке, а я на другой в комнате раза в два меньше и раза в три менее уютной, чем мой номер в гостинице. Еще до начала драки я вызвал по телефону наряд Корпуса миротворцев Нейтральной Зоны, имевших исключительные полномочия по улаживанию всевозможных конфликтов среди туристов. Неудивительно, что тюрьма для богатых пьяниц и драчунов мало напоминала обычную каталажку.

Правда, на этот раз она оказалась переполненной: все комнаты для задерганных были забиты воинственными постояльцами «Занаду», с удовольствием принявшими участие в побоище. Нтебе и Краус угодили в одну камеру с нами, но затем их вызвали для допроса. Я лежал и, дожидаясь их возвращения, прислушивался к шагам в коридоре. А они, вероятно, в эту минуту яростно доказывали свою невиновность.

Когда все выяснится, пусть думают обо мне все, что угодно. Моего настроения им уже ничем не испортить — своего я добился.

Дверь камеры распахнулась. Хромая, в нее ввалились Нтебе и Краус, окровавленные, но не сломленные. Они посмотрели на меня глазами убийц, и дверь у них за спиной захлопнулась.

Из предосторожности я встал с койки, Хана поднялась вслед за мной и сказала:

— Друзья, вам лучше прилечь. Мне кажется, вам это нужно больше, чем нам. — Она смотрела на них с сочувствием, и я отогнал от себя неприятную мысль о том, как может измениться выражение ее лица через минуту-другую.

Нтебе с ненавистью глядя мне в глаза, сказал:

— Ты, вонючий сын гиены! — Но тем не менее мирно прошел мимо меня и тяжело плюхнулся на койку. — Кажется, у меня глаз затек. Наверное, ничего серьезного, но вижу я неважно, — пожаловался он Хане.

— Это его проделки, — сказал Краус, указывая на меня трясущейся рукой. — Он все специально подстроил! — Краус оглядел нас, дико вращая глазами, и добавил: — А ведь я мог сказать им, кто он на самом деле! — Он повернулся и начал лупить ладонью в закрытую дверь. — Охранник! Охранник! — орал он.

— Базиль, ради Бога, пожалуйста!.. — взмолился Нтебе, кривясь. — Что же ты, право, как в чумном бараке… Воспользуйся телефоном.

— Минуточку, — решительно заявила Хана, придерживая рукой телефонную трубку и мешая Краусу. — Что здесь происходит? О чем вы говорите? Успокойся же, Базиль…

Тот сделал глубокий вдох.

— Твой призовой чудо-компьютер, пока прохлаждался в сортире, успел натравить на нас «овощей». И теперь они обвиняют нас в оскорблении личности и клевете! Что ты сказал им, Ярроу?

— Мы просто обсуждали местную флору. — Что бы теперь ни произошло, я был спокоен: мне удалось спасти их, причем всех до единого.

С подозрительным хладнокровием Краус вдруг подошел ко мне, и пока я раздумывал, что у него на уме, эта тварь отстегнула «Этанак» от моего ремня, одновременно выдернув вилку из позвоночника.

Никогда еще контакт не прерывался так внезапно и грубо. Я зашатался, в глазах зарябили узоры сверкающих персидских ковров, и я тяжело осел прямо на пол…

…Тряся головой и моргая, я тупо смотрел на самодовольную физиономию Крауса — и рожа этого человекообразного буревестника нравилась мне не больше, чем Рингу. Он нависал надо мной с выражением злорадного торжества в глазах и сжатыми кулаками, как какой-нибудь пошленький персонаж из дешевых бульварных комиксов, и «Этанак» свисал у него через плечо, словно трофей. Я сделал слабую попытку схватить футляр, но Краус, усмехаясь, отступил назад; все остальные застыли на месте, с дурацким видом взирая на происходящее.

Я привалился спиной к стене и с отвращением вымолвил:

— Краус, почему бы тебе не засунуть свой кривой хобот в собственное ухо и не вынуть через нос свои птичьи мозги?

Краус покраснел, как рак, но я по-прежнему оставался в его власти, и он это хорошо понимал. Он покрутил шнуром «Этанака» у меня перед носом и прошипел:

— Признавайся, ты специально натравил этих фанатиков, чтобы разрушить план?

Я повернулся боком и стыдливо подтянул колени к животу, чувствуя себя так, словно у меня стащили не мозги, а брюки. Под пристальным взглядом Ханы я не мог чувствовать себя иначе.

— Ладно, — сдался я, ежась и передергивая плечами, — признаюсь. А теперь можешь отдавать меня американцам.

— Не волнуйся, это мы устроим, но сначала доберемся до входа в компьютер, — сказал Нтебе.

— Но почему? — спросила его Хана, нахмурившись. — Почему он это сделал? Ведь у него наверняка была причина. Правда? Ведь была, Ярроу? — Ее голос звучал почти умоляюще.