На службе у олигарха - Анатолий Афанасьев

— Почему решила, что это он?

Поборов оторопь, Жаннет рассказала о ночном заполошном звонке сестрицы Зинки. Суть такая: молодой, деловой, судя по всему, богатый пришелец сообщает каждому встречному-поперечному, что ищет встречи с Деверем.

— Только ты, малышка, способна относиться всерьёз к бреду обкурившейся сестрёнки, — сказал Деверь.

— Самая подзаборная шлюха в Москве узнает просветлённого, если его встретит.

— Просветлённых не бывает, — возразил Деверь. — Это бабушкины сказки.

— Он так её напугал, что Зинка боится встретиться с ним, хотя юноша обещал ей сто баксов.

— Чем напугал?

— Могу только догадываться… Он владеет гипнозом. Зинка чуть водкой не подавилась, когда он смотрел на неё. Она предложила ему себя, но он отнёсся к ней как к прокажённой. Ему не нужны ни женщина, ни еда, ни что-то ещё. Ему нужен только ты, Деверь.

— Господи, и чего я тебя слушаю развесив уши, когда дел по горло!

Они препирались, но Жаннет видела, что Деверь поверил, и в ту же секунду поверила сама, что в Москве появился просветлённый. Её робкое сердце сковало льдом.

— Пошли меня, пожалуйста… Я сумею узнать, кто он такой.

— Куда послать?

— Он придет за ответом в бистро «Микки Маус».

— Сегодня? Завтра? Когда?

— Сегодня. Я сумею…

Жаннет не уследила, как Деверь переместился за компьютер, и в руке у него уже была не сигарета, а какой-то прибор, похожий на большого коричневого лягушонка. Деверь любил ошарашивать людей такими детскими фокусами, вроде перемещения в пространстве, и это её умиляло. Такой могучий владыка и такой глупый.

Со своего места она не видела, над чем он колдует, но подойти ближе не решилась. Чего он действительно не терпел, так это излишнего любопытства. Впрочем, её любовные стенания он тоже выносил с трудом.

— Эй, малышка, — Деверь оторвался от компьютера, — как, говоришь, зовут пришельца?

— Митя Климов.

— Кто подослал его к Зинке?

— Какой-то удручённый из толпы.

— Ничего не путаешь?

— Если в я путала, — резонно заметила Жаннет, — то вряд ли дожила бы до своих лет.

Климов вошёл в бистро около двенадцати, за доллар снял с раздаточной ленты кружку экспресс-кофе и уселся за тот же столик, что накануне. Понюхал чёрную бурду: запах густой, как в общественном сортире.

В отличие от вчерашнего бистро не пустовало: три влюблённые пары ворковали за столиками в разных углах. Более очевидного знака, что его взяли на заметку, не могло быть. Причём повели грубо, бескомпромиссно. Никаких влюблённых пар в Москве, как и по всей России, давно не было в помине, а если бы они вдруг где-то завелись, бистро «Микки Маус» было последним местом, куда они могли сунуться. Вопрос лишь в том, кто его засёк: люди Деверя или СД (служба досмотра). Вариантов дальнейшего поведения было немного, не хотелось считать. Через несколько минут всё прояснится само собой.

Митя спокойно пил кофе и не думал ни о чём.

Чуть за двенадцать двери распахнулись, и в зал с гомоном и грохотом влетели трое вооружённых миротворцев. Молодые, накачанные, азартные. Все трое в летней полевой форме: широкие брюки, имитирующие звёздно-полосатый флаг США, голубые просторные рубахи с закатанными рукавами. Двое азиатов и один европейского вида, с загорелым лицом дебила. У европейца голову обхватывал обруч биофиксатора, реагирующего на враждебную ауру: командир. Миротворцы действовали слаженно и быстро. Сперва повалили на пол, посбивав со стульев, влюблённые парочки, сопровождая затрещины истошными криками: «Шнель, шнель, русише швайн!», потом окружили Митю. Влюблённые слишком удобно развалились на полу, без всяких увечий. Обычно при таких проверках кости трещат и кровища хлещет ручьями. Необходимый элемент устрашения. Спектакль?

— Аусвайс! — рявкнул европеец, а один из азиатов выбил у Мити из руки кружку, поймал на лету и на всякий случай выплеснул остатки кофе ему в рожу.

Митя медленно, как положено, опустил руку в карман и достал пластиковый допуск гражданина третьей категории.

— Что надо сказать? — на ломаном английском напомнил командир.

— Верноподданный Климов. Северная резервация. В Москве по бизнес-плану, — тоже по английски, соблюдая восьмую поправку к закону об ограничениях, ответил Митя.

Пока европеец изучал допуск, двое помощников подняли Митю со стула, обыскали, отвесили с двух рук по оплеухе и бросили обратно на стул.

— Где взял? — Европеец потряс перед его носом документом, задев по губам. Линза биофиксатора светилась зелёной точкой, меняя фон. Митя отметил это с удовлетворением. Натаска в дружине у специалиста по биозащите Данилки Хромого не пропала даром: его мозг в автономном режиме блокировал направленное излучение прибора

Митя вытянулся и, сидя, сложил руки по швам: поза готовности к абсолютному подчинению. Слизнул кровь с губ.

— Пропуск выдан официально оккупационным магистратом, сэр.

— Где выдан, скотина?

— Город Пенза. Второй округ. Отделение для граждан, допущенных к свободному передвижению, сэр.

— Фамилия магистра?

— Сиятельный граф Левенбрук, сэр.

— Хочешь сказать, граф самолично подписал эту филькину грамоту?

— Никак нет, сэр. — Митя позволил себе почтительную улыбку. — Пропуск вручён через сектор распределения благ. По обычным туземным правилам.

— Что за правила?

— Первичная лоботомия, замена крови на плазму, профилактическая прививка антиагрессанта, сэр. — Митя распушил волосы и продемонстрировал характерный шрам.

— Цель проникновения в столицу?

— Бизнес, сэр. С вашего позволения, сэр.

— Издеваешься, скот? — Миротворец замахнулся, но почему-то не ударил. Зато один из азиатов сладострастно пнул носком ботинка по коленной чашечке. — Какой бизнес? Назови уровень дозволенности?

— Как освобождённый руссиянин, не могу этого знать, сэр.

— Всё, попался, подонок. — Европеец довольно потёр руки. — Неужто впрямь надеялся, что такой ублюдок, как ты, может обмануть службу досмотра? Тащи его на улицу, парни!

Митя был уверен, что миротворец блефует: документ в порядке, и отвечал он правильно. Вдобавок, пока его с заломленными руками волокли через зал, успел поймать взгляд одного из влюблённых с пола, наполненный не ужасом, скорее любопытством. Топорная работа, но чья? Кто его задержал и что делать дальше? На размышление оставались буквально секунды.

Пустынная улица, у входа приткнулся миротворческий микроавтобус с лазерной пушкой на крыше. Из кабины выглядывал водитель, разрисованный в маскировочные красные и зелёные цвета. Маскарад, чистый маскарад.

Митя решился. На его стороне было преимущество якобы заторможенной, приведённой в паническое состояние жертвы, от которой нелепо ждать сопротивления. Преимущество усиливалось тем, что миротворцы в Москве слишком долго (десятилетиями!) не встречали никакого отпора любым своим действиям (если не считать униженного верещания изменённых), потому свыклись с приятным ощущением собственной неуязвимости. Митю втаскивали в заднюю дверь машины, но он раскорячился, застрял в ней, как паук, и, легко войдя в экстаз атаки, мощно выбросил кулак и разбил линзу на башке европейца, раздражённо покрикивавшего: «Ломай мерзавца, ломай!»

Секундное замешательство азиатов (а было отчего) обошлось им дорого. Свирепым ударом локтевых суставов Митя раздробил обоим драгоценные платиновые зубные протезы. Любознательный раскрашенный в боевые цвета водитель наполовину высунулся из кабины, и, чтобы достать его оттуда, обхватив за голову, и швырнуть на асфальт, Мите, превратившемуся в сгусток энергии, понадобилось мгновение. Ящерицей он скользнул за баранку, ударил по газам. Очухавшийся, но ослеплённый европеец развалил полдома плазменной вспышкой, но это всё, что он успел сделать. На первом же повороте Митя соскочил с горящей машины и нырнул в глухой переулок. Вихрем пролетел одну улицу, другую, третью, всё время петляя, и наконец выскочил на площадь, где, как ни в чём не бывало, смешался с праздной толпой горожан.

Пока бежал, в голове билась одна мысль: что это — инсценировка или реальный захват? Как ни крути, могло быть и так и этак.

Глава 24

Наши дни. Наверху блаженства

Прочитал Оболдуеву половину главы. Ковыряя во рту зубочисткой, он задумчиво произнёс:

— Кажется, ты опять не понял, писатель, зачем мне нужна эта книга.

Слово «писатель» он теперь произносил с интонацией «чтоб ты сдох, скотина!».

— Почему же, — возразил я. — Послание просвещённому Западу… Своего рода духовное завещание… Ну и…

— Витя, ты действительно так глуп или только представляешься?

После такого вопроса я должен был смутиться, и я это сделал. На сей раз беседа происходила на застеклённой веранде (поздняя пристройка), я присутствовал на утреннем чаепитии Оболдуева. Сидел за отдельным столиком, наряженный в клетчатую юбочку и белую шляпу с убором из гусиных перьев. Более нелепого убранства придумать нельзя, но Ободцуев полагал, что именно так выглядел придворный летописец в средневековом шотландском замке. Юбочку и прочую амуницию (полосатые носки, сапоги с раструбами, домотканый блузон с красным воротом) любезно выделил управляющий Мендельсон из собственных запасов, из личного гардероба. Как ни странно, всё пришлось впору, хотя седовласый управляющий шире меня на обхват и на голову выше ростом. Когда четыре дня назад я впервые вышел в обновах во двор, то произвёл фурор. Вся охрана сбежалась поглазеть. Подошёл поздороваться дог Каро, и в его желудёвых глазах, могу поклясться, блестели слёзы. Лишь садовник Пал Палыч, бывший профессор права, как и следовало ожидать, отнёсся к моему новому облику философски. Заметил рассудительно: «Что ж, человек ко всему привыкает, а к неволе тем более».