Граница безмолвия - Богдан Сушинский

Когда начальник заставы спросил, есть ли вопросы, никто из стоявших в строю не проронил ни слова. Люди попросту замкнулись в себе, уходили в раздумья и воспоминания.

«А вот тебе и первый урок войны, — сказал себе Ордаш. — Тебе казалось, что сообщение о ней будет воспринято бурно, на взрывной волне эмоций… Впрочем, не гони коней. Понемногу они начнут приходить в себя, и тогда одни с надеждой будут ждать прихода корабля, чтобы уйти с ним на фронт, а другие станут молиться на эту заставу как на спасение от войны. Им будет вериться, что после ухода корабля о нас попросту забудут, что нас и дальше станут держать здесь, решив, что в глубоком тылу эти полсотни пограничников нужнее, чем на фронте. Ведь появлялся же немецкий самолет? Значит, может появиться и десант. Хотя, казалось бы, с какой стати, ради чего? Чтобы на какое-то время захватить эти казармы и остров Факторию? Чтобы продвигаться в глубь материка? Но какой во всем этом смысл? Кому из германских стратегов понадобится эта зимовка в далекой заполярной тундре?»

Как бы там ни было, а больше всех нервничал теперь начальник заставы. Он приказал сержанту Васецкому со своим первым отделением готовить небольшую, рассчитанную на легкие «почтовые» самолеты взлетно-посадочную полосу. В принципе место для нее было выбрано давно, одним из предшественников. Далековато, правда, на небольшом плато, видневшемся на левом берегу Тангар-ки. Но когда речь идет о связи с Материком, расстояния в расчет не принимались.

Так вот, теперь Васецкий обязан был это плато внимательно осмотреть, прикинуть, расчистить — словом, сделать все возможное, чтобы самолет мог приземлиться на нем без поломок. Сержант слегка поупрямился, уверяя, что если штаб и пришлет к ним небесного гонца, то это будет гидросамолет, который спокойно приводнится у причала. Да только старшего лейтенанта это не убедило.

В то же время на десятку бойцов во главе с сержантом Суржен-ко возлагался осмотр территории в пределах пяти километров на запад, юг и восток от заставы. Все остальные бойцы поступали в распоряжение старшины, чтобы готовить к возможной эвакуации на Большую Землю вооружение и имущество.

— Извините, товарищ старший лейтенант, но что именно и к чему готовить? — не понял Ордаш. — Оружие и боеприпасы, спальные принадлежности, бельевой склад? Заставу ведь никто ликвидировать пока не собирается.

— Не знаю, что именно! — последовал резкий нервный ответ. — Но готовить надо. Сами решите, что и в каком состоянии должно находиться у нас на случай экстренной эвакуации на подошедшем судне.

— Но эвакуации может и не быть.

— К «может не быть» в армии не готовятся! — буквально прорычал начальник заставы. — В армии, старшина, всегда готовятся к тому, что «всё может быть!».

Услышав это, Вадим поначалу вспыхнул, но, признав, что по существу офицер прав, набрался мужества сказать:

— А ведь действительно мудрое житейское правило: «Всегда следует готовиться к тому, что все может быть!» Учту на будущее, товарищ старший лейтенант.

Казалось, от их близкого знакомства во время пребывания на острове, от сближения и доверительности, теперь не осталось и следа. Загревский словно бы испугался того, что барьера между ними уже не существует. Или устыдился. «Впрочем, — подумал Вадим, — возможно, этого сближения и не должно было происходить? Жесткой подчиненности и дисциплины на заставе пока еще никто не отменял». Но как только Ордаш подумал об этом, старший лейтенант преподнес ему еще один жизненный урок:

— Понимаешь в чем дело, старшина, — негромко, назидательно объяснил он, отведя Ордаша чуть в сторонку от подчиненных. — Нельзя оставлять солдата наедине с мыслью о войне. Мы ведь оторваны от мира, мы понятия не имеем, где сейчас проходит линия фронта, какие территории германцы и румыны уже оккупировали, а какие все еще ежедневно бомбят. Вот лично тебе известно, в чьих руках сейчас твой родной городок, этот, как его… — пощелкал Загревский пальцами.

— Кодыма, — подсказал Вадим. — Не знаю, могу только догадываться. Скорее всего уже оккупирован немцами и румынами.

— А догадываться в таком деле — это страшно. Это на нервы действует. Потому что ничто так не рвет нам нервы, как эта самая неизвестность. Считай, что сейчас каждый из погранохраны нашей в сетях её мечется: не оказался ли на фронте его брат или отец? Не ворвались ли в его деревеньку немцы? Не разбомбили ли вражеские самолеты его дом или школу, в которой учился? Теперь соображаешь?

— Теперь — да.

— Ты вот думаешь, что все солдаты на этой и многих других далеких от фронта застав радуются сейчас тому, что по ним пока еще не стреляют? Не спорю, случаются и такие. Но большинство настоящих солдат, настоящих мужчин, готовы взъяриться от того, что им не дано истреблять напавших на нашу страну врагов, как бешеных собак. Они сами готовы взбеситься от собственного бессилия.

— Их можно понять, — признал Ордаш. После той минуты, когда он услышал о начале войны, на него самого уже несколько раз накатывались волны этого «взбешенного бессилия». И ничего поделать с ними старшина не мог.

— Поэтому нам следует предельно занять своих бойцов чем-то таким, что постоянно позволяло бы им помнить: они тоже солдаты, они несут свою службу и готовятся к отражению врага. Сейчас это психологически важно для каждого из них. Впрочем, и для нас с тобой — тоже. Как только закончим подготовку заставы к эвакуации, сразу же начнем готовить её к возможному отражению атаки вражеских десантников. Причем атаки с суши и с моря.

— И только так, — не мог не согласиться с ним Ордаш.

— В связи с ситуацией в стране обязательно проведем несколько учений. Максимально, так сказать, приближенных… Чтобы в случае настоящей боевой тревоги каждый боец знал свое место в форте, свою точку в линии обороны, свой сектор боя.

В течение последующих трех дней взлетно-посадочная полоса была подготовлена к приему самолетов, казарма выдраена, запасные комплекты обмундирования, а также нижнего и постельного белья пересчитаны, отсортированы и оформлены в виде акта «приема-сдачи». При этом каждый день и каждую ночь объявлялась «тревога» и, как минимум, по часу пограничники проводили на отведенных им в форте боевых позициях. Чтобы осматривались, привыкали, изучали секторы обстрела.

Еще неделя ушла у гарнизона форта на то, чтобы подлатать опоясывавшую заставу двухметровой высоты каменную ограду, больше похожую на крепостную стену, а главное, довести её до ворот, просветы по обе стороны от которых, длиной в пять-шесть метров, были ограждены когда-то колючей проволокой. Просто в свое вре^ мя кому-то не хватило терпения превратить заставу в настоящий форт, хотя камня вокруг, особенно в поймах обеих речушек, валялось предостаточно. А позже к этой затее попросту не возвращались.

И вот теперь Загревский решил осуществить это превращение заставы в классический форт. За неимением никакого иного транспорта камень грузили на тачки и подвозили к заставе. Затем, используя раствор из вязкой глины и песка, гнали стены, старательно подлаживая камень к камню. Работа была утомительной и нудной, но ведь и времени у бойцов было предостаточно. А главное, темпы всех этих работ не позволяли парням слишком уж вдумчиво «вживаться в войну».

— Но если мы готовимся к эвакуации, — не выдержал однажды политрук, которого, как это не раз случалось и в былые времена, начальник заставы не счел необходимым посвящать во все тонкости и мотивации своих решений, — то зачем возводить эту крепостную стену?

— Потому что вся страна должна готовиться сейчас к отпору врага. Готовиться к такому отпору должна и наша застава. На случай вражеского десанта. Хоть это-то вам, младший лейтенант, понятно?

— Так точно. Просто это не понятно было бойцам.

— Они-то как раз подобных вопросов не задают. В этом смысле они значительно понятливее вас, политрук. — Это свое «политрук» Загревский всегда произносил с каким-то ироничным оттенком. — Подумайте, как мы будем выглядеть, когда сюда прибудет кто-то из командования и увидит, что к обороне форта застава не готова.

13

«Призрак» высадил Кротова на каком-то предгорном лугу, отгороженном от пойменной низины грядой небольших скал и валунов. Еще около двух километров он, трое тунгусов и фельдфебель Дятлов прошли по едва намеченной звериной тропе и остановились в небольшом распадке, только когда шедший впереди штабс-капитан, поднявшись на очередную возвышенность, сумел разглядеть в бинокль очертания пограничного форта.

Само появление его в этой полярной глуши казалось настолько невероятным, что на какое-то время Кротов забыл о безопасности и, стоя в седловине между двумя потрескавшимися вершинами, словно между двумя верблюжьими горбами, удивленно осматривал стены архитектурно неуклюжих, массивных строений, почти крепостные стены ограждения, внутренний двор форта, на котором суетились фигурки пограничников, а также беседку на пригорке, черневшем уже за территорией форта. И лишь когда в окулярах бинокля появились очертания смотровой вышки, вспомнил, что выдавать своего присутствия ему нельзя, и спрятался за северный холм, в поросшей мхом и лишайниками ложбинке. Очень удобной для того, чтобы, утеплив мхом и куском брезента, оборудовать в ней наблюдательный пункт.