Граница безмолвия - Богдан Сушинский

Оберштурмбаннфюрер знал об успехах войск фюрера на Восточном фронте, но знал и то, что наступательные операции уже начали пробуксовывать, а потери германских войск оказались значительно большими, нежели можно было предположить. Он был уверен, что продержаться до наступления морозов русским все же удастся, а вот как поведут себя солдаты вермахта в подмосковных снегах, при полном бездорожье и тридцатиградусном морозе, — это уже известно только Господу.

Барон слишком долго прожил рядом с русскими и слишком часто бывал в заваленной снегами Москве, чтобы тешить себя иллюзиями относительно успехов вермахта в ходе зимней кампании в России. Поэтому-то и землянку свою в «Северном призраке» уже сейчас приказал всячески утеплять, готовясь к лежке в ней, как медведь — к лежке в берлоге. Здесь, на Крайнем Севере, каждый день, да что там, каждый час, проведенный под крышей и хотя бы в относительном тепле, приравнивался, в его представлении, ко времени, проведенному в раю.

Веским козырем его становился и трофейный русский самолет, позволявший совершать местные полеты с посадками прямо посреди тундры, везде, где только удается обнаружить более или менее ровную, твердую площадку. Не зря же барон приказал коменданту «Северного призрака» до поры до времени не докладывать командованию о том, что удалось захватить русский У-2, опасаясь, как бы из штаба Стратегических сил не потребовали перегнать его на авиабазу Советские самолеты там ценились. Их использовали и при подготовке пилотов, и для разведки в тылу русских.

Как на зло, ожидание штабс-капитана выдалось нервным. Вторая радиограмма, текст которой вручил посыльный, чуть было не заставила фон Готтенберга тотчас же поднять в воздух «Черную акулу», «юнкерс» и оба «мессершмита». Из «Северного призрака» сообщали, что в сторону Диксона идет конвой в составе ледокола, двух транспортно-пассажирских судов «Вайгач» и «Карелия», а также двух эсминцев сопровождения.

Судя по данным разведки, конвой, получивший кодовое название «Пилигрим», вышел из Архангельска с оборудованием и продовольствием для Диксона и какой-то арктической погранзаставы. Сведений о прикрытии с воздуха и сопровождении субмаринами кет, однако они не исключаются. В святи с этим приказ о прибытии фон Готтеиберга на базу «Зет-12» не отменялся, менялось разве что представление о срочности. Барон должен был атаковать своим звеном конвой и, нанеся ему максимальный урон, привести машины на «Северный призрак».

Сообщалось также, что вооружение гражданских судов и ледо кола усилено зенитными орудиями и пулеметами. И что пойдет конвой, скорее всего, не по проливу Югорский Шар, пролегавшему между материком и островом Вайгач, но забитому дрейфующими льдами, а по Карским Воротам, держась поближе к южной оконечности Новой Земли, а значит, поближе к теплому течению.

Прежде чем поднять в воздух «все военно-воздушные силы Норд-рейха», барон потребовал от радиста вновь связаться с «Северным призраком» и выяснить, будут ли в этой атаке задействованы штурмовики, которые базируются там. Понимал, что его пилоты прежде всего захотят получить эти сведения.

Ответ оказался неутешительным. Действительно, предполага-лось, что северо-восточнее острова Колгуев конвой атакует звено штурмовиков, поднявшихся с «Северного призрака», вот только к базе оно не пробилось. После воздушного боя над Баренцевым морем уцелевшие машины вынуждены были вернуться в Норвегию, на «Зет-12», поскольку до «Северного призрака» они бы уже не дотянули. К тому же во время своего бегства они могли бы его рассекретить. Что же касается аэродрома на самом «Северном призраке», то на нем находится только один гидросамолет, да и тот нуждается в ремонте.

Получив сведения о том, когда ориентировочно русский конвой способен достигнуть мыса Канин Нос и когда — юго-западной оконечности острова Колгуев, барон собрал в штабном домике первых пилотов и, развернув карту Северного морского пути, потребовал высказать свои соображения.

С минуту длилось напряженное молчание.

— Если у конвоя появится прикрытие с воздуха, для нас он окажется недоступным, — первым заговорил командир экипажа «юнкерса» лейтенант Вефер. — При заградительном огне кораблей и атаках русских истребителей мы сами окажемся лакомой добычей.

— Предполагаю, что прикрытия с воздуха не будет, — ответил барон. — Во-первых, все пять судов вооружены, причем два из них — боевые корабли. К тому же они идут не к линии фронта, а в сторону тыла. Если их командиры чего-то и опасаются, то атак наших субмарин, а не атак с воздуха.

— Я тоже рассчитываю на то, — поддержал его командир «Черной акулы» обер-лейтенант Шведт, — что в лучшем случае русские истребители или штурмовики станут прикрывать конвой на отрезке от Архангельска до полуострова Канин, — жестко врезался он пальцем в карту. — То есть в зоне активного действия наших «норвежских» эскадрилий и наших субмарин. У восточных окраин этого полуострова они скорее всего прощально помашут крыльями и улетят на свою базу под Мурманск.

— Расстояния здесь и в самом деле настолько велики, что каждый из пилотов начинает нервно подсчитывать запас полетной дальности, — молвил командир звена «мессершмитов» унтер-офицер Кранге.

Все вопросительно взглянули на фон Готтенберга. Но он прохаживался взад-вперед по небольшой комнатке и театрально держал паузу.

— Когда нам следует вылетать, чтобы напасть на конвой у острова Колгуев? — наконец остановился он напротив Шведта.

— Нападать лучше всего где-то на полпути между островом и архипелагом Новая Земля, — ответил обер-лейтенант, стараясь не отрывать взгляда от карты. — В такую даль истребители русских уж точно не потащатся. Возможно даже, что, как минимум, один из кораблей сопровождения получит приказ вернуться на свою базу. Капитаны судов тоже успокоятся. К тому же при той скорости движения, которая вырисовывается из радиограммы, в этих местах, — провел он пальцем условную линию от материкового мыса Русский Заворот, — конвой окажется к полуночи.

— Предлагаете ночную атаку? — удивленно уставился на него Вефер.

— Учитывая, что понятие дня и ночи в это время года в Арктике весьма условно, — напомнил ему унтер-офицер Краиге.

— Идти следует двумя волнами. Первыми пойдут ваши «мес-сершмиты», Кранге. Поскольку вы появитесь со стороны материка, да к тому же в глубоком тылу, русские поначалу примут вас за своих, идущих для сопровождения. Пока они разберутся, что к чему, вы должны атаковать транспортные суда, а затем вцепиться в миноносцы.

— Скорее они вцепятся своими зенитными пулеметами в нас, — заметил Кранге.

— Это уже не существенно, — проворчал Шведт. — Постарайтесь максимально отвлечь их, увести подальше от транспортов.

— Еще лучше — сразу же пустить на дно, — благодушно ухмыльнулся фон Готтенберг.

— А затем, — продолжил Шведт, — прямо по курсу конвоя появляемся мы с лейтенантом Вефером и начинаем утюжить транспортники.

— Если же окажется, что их сопровождают русские истребители, — дополнил его план барон, — задача «мессершмитов» — увести их в сторону океана. Практика показывает, что преследовать самолеты, идущие в сторону полюса, русские не любят.

— Подтверждаю, — молвил Кранге. Все знали, что этот унтер-офицер принимал участие в воздушных провокациях над Кольским полуостровом еще до начала войны[47]. К тому же он участвовал в нескольких воздушных боях во время советско-финской войны. — Лучше всего уводить их в сторону Земли Франца-Иосифа. Там уже есть наша секретная база, на которой можно совершить вынужденную посадку.

— Вы так и не сказали, на когда следует намечать вылет? — напомнил барон обер-лейтенанту Шведту.

— В нашем распоряжении еще четыре часа.

— В таком случае всем пилотам — три часа для отдыха, — завершил совещание фон Готтенберг.

12

Утром, построив личный состав заставы прямо в казарме, старший лейтенант Загревский взволнованно сообщил о том, что узнал от командира военного ледокола о нападении Германии, о войне, которая уже в течение многих дней полыхает на огромном пространстве от Баренцева до Черного морей.

Старшина был удивлен, что солдаты восприняли эту сногсшибательную по его понятиям новость с каким-то странным безразличием, приправленным лишь едва уловимым ропотом.

«Почему они так повели себя? — недоумевал Вадим. — Не поняли, что на самом деле произошло? Не осознали, какая трагедия надвигается на всю страну, на каждого из них? А может, это и не безразличие вовсе на лицах у них, а печать обреченности? Предчувствие гибели родных и своей собственной?»

Ордаш попытался развеять эти сомнения, но у него ничего не получалось. Он стремился понять природу этого спокойствия. Ласевич о войне не проговорился, Вадим знал это точно, то есть для всех стоявших в строю, кроме ефрейтора Оленева, сообщение начальника заставы действительно было новостью. Но, очевидно, служба в дикой глуши настолько повлияла на этих людей, что даже война воспринималась теперь ими не как вселенское горе, а как глоток надежды: вдруг и их тоже оправят на фронт или куда угодно, только бы подальше отсюда! Вот он, ответ, решил Ордаш: «Хоть на фронт, хоть в ад, только бы подальше отсюда, только бы хоть как-то изменить свою жизнь, хоть что-то в ней изменить!»