Знак бесконечности (СИ) - Татьяна Рябинина

Смогу ли я когда-нибудь стать такой, как раньше? И хочу ли этого?

Потом мы лежали молча, его рука под моей головой. Рядом — и в тысяче километров друг от друга. И я снова вспомнила все то же: «omne animal post coitum triste est». После соития всякая тварь печальна…

Эта фраза пришла мне на ум в Отражении, когда Маргарет и Мартин впервые были близки. Она была счастлива, а я грустила, потому что, сама того не зная, ждала Тони. Потом ее же сказал он, когда наши отношения пошли по второму кругу. Тогда нас исподволь мучило то, что пряталось в глубинах памяти — даже не нашей, а наших двойников, наших половинок, с которыми мы были связаны сквозь пространство и время. Но лишь сейчас я поняла истинный смысл: каким бы фантастическим ни был секс, тварь все равно будет печальна, если нет любви.

— Что тебе подарить на день рождения? — спросил Федька, осторожно убирая руку.

Он всегда спрашивал. Пожалуй, единственным «удиви меня» были туфли, которые купил, когда чуть не сбил меня машиной и я сломала каблук. Даже украшения он дарил мне так: «Давай купим тебе что-нибудь к тому зеленому платью». В этом был свой плюс: его подарки по моей наводке всегда были удачными и уж точно не валялись в дальнем углу, будь то корзина экзотических фруктов или интимный эпилятор. Федька вообще был педант до мозга костей. Истинный Козерог. Тогда как я — Близнецы — всегда пребывала в двойственном состоянии вечных сомнений.

— Шелковую пижаму, — сказала я.

Федька приподнялся на локте и посмотрел на меня с недоумением:

— Пижаму?! Ты же никогда их не носила.

Я сама не понимала, почему сказала это. У меня действительно никогда не было ни одной пижамы. Ну, может, только в раннем детстве. Я вообще предпочитала спать голой, а ночные рубашки держала для поездок или больницы. Но сейчас уверенность была просто железобетонной: именно пижаму, именно шелковую. И ничего другого.

Захныкал, просыпаясь, Витя. Я нашла на полу скомканный халат, надела, путаясь в рукавах, и взяла его на руки. Все пошло своим чередом.

Вечером Федька перебрался из гостиной в спальню.

А о своем дне рождения я благополучно забыла. Точнее, перепутала дни. Они были настолько похожи один на другой, что я встала в твердой уверенности: сегодня еще только четверг, первое июня.

Утром Витя будил меня рано. Покормив его, я ложилась досыпать, а когда просыпалась снова, Федька обычно собирался на работу. Но в тот день, когда я открыла глаза, его уже не было. На тумбочке надрывался телефон.

— Светик! — заорала Люська. — Поздравляю, дорогая моя! Всего тебе самого-пресамого! Чтобы у тебя было все — и тебе за это ничего не было.

— Подожди, Люсь, — с трудом вклинилась я. — Завтра же.

— Как это завтра?! — возмутилась Люська. — Что ж я, не помню, что ли? Второго июня.

— Ну так сегодня же первое.

— Ну, мать, ты даешь. Совсем тебя мужики замумукали. Второе сегодня. И Питер тебя тоже поздравляет, просил передать.

Сразу после Люськи позвонил Федька, поздравил и поинтересовался, нет ли у меня желания выйти в люди.

— С Витей? — ужаснулась я.

— Можно пригласить няню.

— Я не представляю, как это делается, и вообще — откуда их берут. Федь, я настолько отупела, что даже про день рождения сообразила, только когда Люська позвонила. Думала, что еще первое.

Мы договорились, что закажем какую-нибудь еду на дом и отметим вдвоем. Вечером он пришел с букетом роз и большим пакетом, из которого достал красиво упакованную коробку. Судя по ее виду, подарок должен был стоить как небольшой карибский остров.

Сняв оберточную бумагу, я подняла крышку, и меня словно под дых ударило.

Легкий, воздушный, струящийся и переливающийся шелк был точно такого же сиреневого оттенка, как юбка, которую я когда-то купила в «Праймарке».

— Что-то не так? — насторожился Федька, глядя на мое лицо. — Тебе не нравится?

— Нет, что ты! — я с трудом перевела дыхание. — Очень красивая! Цвет просто волшебный. Спасибо большое!

Нет, дело было не только в пикнике на поляне, когда я сидела в сиреневой юбке на Полли, пытаясь связать воедино настоящее и прошлое. Было что-то еще. Ведь не зря я попросила в подарок именно шелковую пижаму. Это определенно что-то значило.

Поздно вечером, когда Федька пошел в душ, я сидела на кровати и крутила пижаму в руках. Рассматривала, как переливается шелк на свету, гладила, нюхала, разве что не лизала, пытаясь собрать воедино все чувственные ощущения, которые только могла из нее выжать. Что-то было совсем рядом, словно у меня за спиной, невесомое, неуловимое.

Я встала, пижамные штаны выскользнули из рук, прохладной волной коснулись ноги и упали на пол, сияя.

Юбка, которая скользила по моей ноге вместе с рукой Тони?

Нет, не то.

Зеленое покрывало, которое он набросил на меня в нашу первую ночь?

Нет, оно было атласное — прохладное, но тяжелое.

Ну что же, в конце концов?!

И вдруг я вспомнила!

Когда Голос спросил нас, не хотим ли мы вернуться, полностью забыв обо всем, что с нами произошло, мы отказались. И тогда я подумала, что его переливы похожи на сияние шелка в ярком свете. А это сияние, в свою очередь, похоже на улыбку. Он говорил еще долго, но только сейчас я поняла, что был еще один момент, когда он звучал точно так же. Как улыбка.

Я открыла шкаф и достала сумку, в которой Федька принес мои вещи в больницу. Потом она отправилась со мной в роддом. Когда на следующий день после рождения Вити и смерти Тони, пытаясь отвлечься от чудовищных мыслей, рвавших меня в клочья, я пыталась начертить схему старых и новых миров, сумка стояла на стуле. Поговорив по телефону с Люськой, я скомкала рисунок и хотела бросить в мусорную корзину, но попала прямо в сумку.

Я пошарила в одном отделении, в другом, заглянула в боковые карманы. Пусто. Наверно, выбросила, когда разбирала вещи, вернувшись домой.

— Что ты ищешь? — спросил Федька, входя в комнату.

— Расческу, — легко соврала я, запихивая сумку в шкаф.

И тут же увидела маленький бумажный комочек в самом углу.

— Ложись, я сейчас.

Сжимая скомканный рисунок в кулаке, держа в другой руке пижамные штаны, я ушла в гостиную. Включила бра, села в кресло. Продолжая поглаживать шелк, развернула листок с чертежом.

«Сейчас все три кольца находятся в самом старшем мире, поэтому два новых мира, которые появились недавно, никак не соприкасаются. Попасть из одного в