Знак бесконечности (СИ) - Татьяна Рябинина

Новый мир

Федька был стопроцентно прав. Какая там любовь — сон дороже бриллиантов.

Словно наверстывая упущенное, Витя развивал легкие день и ночь. Проще говоря, орал. Орал, когда был голоден, когда ему было мокро или неудобно, больно или скучно. Орал, когда хотел спать и когда просыпался. Когда-то в прошлой жизни мы с Люськой обсуждали, как будем кормить своих детей.

«Наши мамки были правы, — утверждала Люська. — Нужен режим. Нечего давать сиську по первому писку. Дети от этого вырастают наглые и избалованные, привыкшие получать все, что захотят».

«Люсь, ну ты уж не перегибай, — возражала я. — Согласна, по первому писку не надо, но не по часам же».

В результате я и рада была бы кормить Витю по будильнику, но увы. Первый месяц дома приходилось это делать постоянно. Он быстро уставал, засыпал, но спал недолго и просыпался таким же голодным. Я только и делала, что кормила и сцеживала остатки молока, которого было хоть залейся.

Выматывалась я так, что вырубалась, стоило почувствовать под собой горизонтальную поверхность. Сидя тоже засыпала — за столом над тарелкой, в туалете, в ванной, когда сцеживала молоко. Больше всего боялась уснуть, когда кормила Витю, но он, видимо, что-то чувствовал и сразу начинал хныкать, как только я начинала дремать. А еще боялась уснуть на прогулке. Казалось, что ребенка украдут прямо из коляски, у меня из-под носа. Поэтому наматывала круги по скверу, видя сны с открытыми глазами. Как же я теперь полюбила дождь! Можно было выставить Витю в коляске на лоджию, открыть окна и прикорнуть часок с радионяней под ухом.

Мне трудно было представить, как со всем управляются одинокие мамаши, которым некому помочь. Федька был образцово-показательным мужем: ходил по магазинам, готовил, убирал квартиру. Правда, мы почти не разговаривали — у меня не было ни сил, ни желания. И спали по-прежнему в разных комнатах.

Во всем этом «дне сурка» был только один плюс.

У меня не оставалось времени думать о Тони. То есть мысли, конечно, приходили, но шли фоном. Зато добавилось кое-что другое.

Однажды я сидела в качалке и кормила Витю и вдруг поняла: это уже было со мной. Это не было привычное дежавю прошлого года. Но и не воспоминание. Во всяком случае, не картинка. Ощущение — поза, живая теплая тяжесть на руке, беззубые десны, теребящие сосок, маленькие губки, тянущие, чмокающие, высасывающие молоко так, словно это сама жизнь. Маргарет, отправляя Тони ко мне в Отражение, сказала: возможно, потом я вспомню то, что происходило с моим телом, пока душа находилась в прошлом. И это действительно случилось. Но от этого стало еще больнее.

Единственным моим настоящим воспоминанием о Мэгги — не о животе с шевелящимся обитателем, а о настоящем ребенке — были те несколько минут после родов, когда она открыла глаза и посмотрела на меня. Я разглядывала личико Вити, пытаясь уловить сходство с Тони и с Мэгги. Он не был похож ни на него, ни на меня. Но у него были такие же большие темно-голубые, почти синие глаза с длинными ресницами, как у сестры. Как у Маргарет…

К концу третьего месяца внезапно стало легче. Нет, Витя по-прежнему орал, но уже не так часто. И ел больше, и спал дольше. Я вынырнула из вечного сна с открытыми глазами и внезапно обнаружила, что на подходе лето. В конце мая выдалось несколько жарких дней, и фитнес-девочки выволокли в скверик подстилки, что позагорать на травке, сэкономив на солярии. Проходя мимо с коляской, я подумала, что выгляжу, наверно, как Витина бабушка. В начале июня мне должно было исполниться тридцать три.

Вернувшись домой, я разделась и встала перед большим зеркалом в дверце шкафа. Точно так же, как каждое утро делала Маргарет, озабоченно изучая свое лицо и тело: хороша ли, не постарела ли за ночь. Маргарет, несмотря на все свои беды, умерла молодой и красивой. А вот я осталась собой недовольна. Хотя, казалось бы, не все ли равно?

Фигура моя после родов осталась почти прежней, если не считать того, что грудь выросла минимум на два размера. А вот лицо… Из зеркала на меня смотрела унылая тетка под сороковник. Тусклая кожа, круги под глазами, наметившиеся морщинки. Отросшие волосы, которые давно нуждались в краске. Но главное — шрам на животе. Хоть и мазала я его специальным гелем, чуда не случилось, выглядел он все равно жутко.

Накинув халат, я вытащила планшет для рисования и попыталась вспомнить татуировку Аманды Норстен. Змей Уроборос, свернувшийся двойным знаком инфинити. Бесконечность пространства и времени… Отвергнув несколько вариантов, я набросала еще один, который больше был похож на Джереми, поджавшего лапы. Такого, каким мы с Тони видели его между жизнью и смертью.

Поиграв с размерами и масштабами, я задумалась о цвете. Зеленый вызывал определенные ассоциации, синий наводил на мысли о блатных наколках. В результате рисунок остался просто контурным. Распечатав его, я снова пошла к зеркалу, прикладывая к шраму так и эдак.

— Не лучший вариант.

Я вздрогнула, уронила листок и запахнула халат. Федька стоял в дверях и смотрел на меня. Со всей этой возней я даже не услышала, как он вошел в квартиру.

— Сам по себе рисунок хороший, но лучше его на плечо или на лопатку, — сказал Федька, подобрав листок. — А на живот не пойдет. Во-первых, весь шрам не закроет. А если растянуть в ширину, будет некрасиво. А во-вторых, змеюкина башка будет выглядывать из трусов. Я увидел у Андрюхи альбом, на такие шрамы он обычно делает всякие цветы и листья гирляндами, очень красиво получается. Я тебя отведу к нему, если хочешь.

Сам Федька был фанатом татуировок. Когда-то, до встречи с ним, я считала, что тату — это вульгарно, если не сказать хуже, но потом свое мнение изменила. Ему они очень даже шли. Филин на одном плече, кельтский крест на другом, ниже галльский орнамент.

«Одна беда, — говорил он, — трудно остановиться. Если после первой решиться на вторую, потом уже на это дело подсаживаешься».

— Можно еще надпись какую-нибудь. Или павлинье перо. Или вот так прямо застежку-молнию — прикольно было бы, — он отвел в сторону полу халата и осторожно провел пальцем по шраму…

Все получилось спокойно, без экстаза. Как будто устало. Как будто привычно. Совсем не так, как было у нас когда-то. Нет, я не представляла на его месте Тони. Наверно, я вообще ни о чем не думала. Просто плыла среди белых облаков, позволяя ему делать со