В погоне за мощью - Уильям Мак-Нил

ГЛАВА 6

ВОЕННОЕ ВЛИЯНИЕ ФРАНЦУЗСКОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ И БРИТАНСКОЙ ИНДУСТРИАЛЬНОЙ РЕВОЛЮЦИЙ 1789-1840

Французская революция ошеломила современников, которым затем пришлось стать свидетелями того, как возбужденные толпы в гневе свергали монархов и правительства, чья власть считалась священной и неприкосновенной. Малозамеченная теми же современниками индустриальная революция поражает современных историков, которые пытаются найти ответ на то, как она вообще могла произойти, и каковы были ее причины. Идеи и надежды, выгода и голод, гнев и страх-равно как и групповые, классовые и национальные интересы, сыграли свою роль в обеих революциях. Данная глава рассматривает военные аспекты обоих событий, однако из этого не следует делать вывод, что я считаю организованную силу единственным определяющим фактором

Напротив, основным возмутителем стабильности Старого Режима как во Франции, так и в Англии в конце XVIII в. почти наверняка был рост населения, который и в Китае, и в Европе в основном определялся уровнем смертности от инфекционных заболеваний( 1*) . Каковы бы ни были причины, скачок численности населения в конце столетия является фактом, выразившимся в двойном росте-безработицы и населения городов Франции и Великобритании. Население Лондона увеличилось с 575 тыс. в 175 0 г. до 900 тыс. в 1801 г. К 1789 г. население Парижа составляло 600- 700 тыс. человек, из которых до 100 тыс. являлись сезонными жителями, не «укоренившимися» в городе в мере достаточной, чтобы быть занесенными в официальную перепись этого года( 2*) .

Интеграция растущего числа новых членов в общество стала представлять серьезную проблему, поскольку новые рабочие места и источники продовольствия не появлялись сами собой. Экономические циклы подъемов и спадов стали опасной ловушкой для людей, на постоянной либо сезонной основе работавших в городе. Дело в том, что, несмотря на возросшие число и уровень мобильности городских масс, привязанные к приходской структуре старые методы социального управления и поддержки беднейших слоев оказывались совершенно непригодными( 3*) . Например, в Страсбурге число официально зарегистрированных жителей возросло с 26481 в 1697 г. до 49948 в 1789 г.; не менее 20% жителей были безработными. Тщательно поддерживаемое прежде равновесие между городским населением и средствами существования оказалось серьезно нарушено( 4*) .

Подобные обстоятельства делали возможным действия людских толп с размахом, определявшим ход событий на начальном этапе Французской революции. Лондон пережил подобное во время так называемых мятежей Гордона (1780 г.); и как видится, поддержка городскими толпами реакционного курса на противодействие католической эмансипации вместо попытки достичь изменения существующего правового порядка являла собой скорее случайность, нежели умысел. Попытка изменения существующего строя, начавшаяся в 1789 г. в Париже, всего через несколько месяцев привела к борьбе на уничтожение аристократов и других врагов народа(5*).

Однако насколько несущественной ни была бы разница в стимуле, обусловившая реакционность лондонских толп и революционность парижских, она наглядно демонстрирует постоянную разни цу между британским и французским подходами к разрешению новых проблем, вызванных ростом населения и урбанизацией. Если попытаться выразить разницу между этими двумя странами в двух словах, то получится приблизительно следующее: Франция «экспортировала» вооруженных людей и создала империю на большей части европейского континента; Великобритания экспортировала товары, а также людей (как с оружием, так и без), и подобным образом преуспела в основании поддержанной рынком системы власти. Несмотря на то, что большинство побед были одержаны французами, британская система оказалась и прочнее, и успешнее. Никто не планировал эту разницу в подходах – она сложилась в результате импровизирования и принятия отчаянных мер в чрезвычайных ситуациях.

Уместным будет также отметить, что рыночная основа британского могущества как в экономической, так и в военной областях отражала явственную еще с елизаветинских (или, быть может, с еще более ранних) времен тенденцию. Относительно Франции следует заметить, что их революционная приверженность командной мобилизации никогда не была полной – даже несмотря на революционную риторику 1793 г. Смешение революционным правительством практики принуждения в условиях зависимости от более или менее свободного рынка для мобилизации ресурсов для государственных нужд были, фактически, воспроизведением метода, к которому Людовик XIV и предшествовавшие ему короли прибегали во времена войн и внутренних смут. Несомненно, разница в подходах французов и британцев имела географические «корни» непохожести острова и континента, различимые в глубине веков вплоть до I тысячелетия до н. э.(6*) Однако в конце XVIII в. (предположительно, благодаря новым горизонтам возможностей, которые открыли накопленные знания и растущее население) эта разница стала особенно наглядной.

Французский революционный подход к проблеме избыточного населения и нехватки производительных в экономическом отношении рабочих мест стало очевидным лишь после 1794 г. и прочно укоренилось лишь с восхождением Наполеона. Между упразднением абсолютизма в июне 1789 г., когда Национальное Собрание сменило Генеральные Штаты, и победным шествием французских войск в Бельгию и долину Рейна в 1793 – 1794 гг. в унаследованных от Старого Режима сухопутных войсках и на флоте произошли важные перемены.

Первое подобное изменение было критически важным для дела революции, поскольку лишало войска желания защищать Старый Режим( 7*) . Не представляется возможным отследить, как большинство частей французской армии (особенно расположенных в Париже и его окрестностях) поддались революционной агитации, столь внезапно достигшей точки кипения среди населения столицы.

С учетом замечаний предыдущей главы об изолированности армий Старого Режима от общества – но не окружающего мира гражданского населения – этот ветер перемен в рядах французской армии требует особого разъяснения. Распространение новых идей среди рядового состава облегчалось двумя обстоятельствами. Во-первых, в условиях обыденной гарнизонной службы офицерский состав (и даже младшие офицеры) крайне мало времени проводили со своими подразделениями, предоставляя обучение и повседневную рутину сержантам. Таким образом практическое, повседневное управление оказалось в руках людей, предрасположенных к симпатиям революционному ниспровержению аристократии, поскольку привилегии знати лишали сержантов надежды на получение офицерского зва ния. Пусть даже ранее офицерская карьера подавляющего большинства ограничивалась званием лейтенанта,( 8*) однако положения 1781 г., лишавшие даже этой маловероятной возможности, в 1789 г. были слишком свежи, чтобы быть прощенными и забытыми.

Кроме того, многие из ощущавших себя оскорбленными сержантов были грамотными людьми. Возросшее значение письменных приказов и других документов на всех (даже на низших уровнях командной структуры), привело к учреждению в 1787 г. школ для обучения капралов и сержантов грамоте( 9*) . Таким образом, печатная пропаганда революционных журналистов и памфлетистов могла оказать влияние на умы людей, командовавших рядовым составом. К тому времени, когда полковые офицеры начали осознавать происходящее, момент был упущен – слишком поздно было менять идеи, пустившие корни в солдатской среде; попытки изолировать войска от населения, особенно в Париже и его окрестностях, оказались неэффективными.

Революционные симпатии в армии были ярко продемонстрированы 14 июля 1789 г., когда толпа пошла на штурм Бастилии. Чтобы достичь успеха в тот памятный день, нападавшим требовалось, по меньшей мере, невмешательство семитысячного гарнизона Парижа. К толпе примкнули даже некоторые подразделения гвардии, а орудия последних сыграли важную роль во взятии крепости(10*). В результате, во избежание опасений относительно возможности военной контрреволюции, Людовик XVI обещал убрать свои войска из Парижа и Версаля. Решение, или, вернее, свойственная королю нерешительность, разрушила все планы преданных ему офицеров и аристократии подавить революцию военной силой. Чем дальше, тем более иллюзорной становилась подобная возможность, поскольку процесс, приведший подразделения французской гвардии в стан революционеров, быстро подорвал верность монархии и в других войсковых частях по всей Франции. Таким образом, прежде чем офицеры и министры осознали происходящее, сержанты довели революционные настроения в армии до невообразимого уровня, лишив Старый Режим основного средства выживания.