В погоне за мощью - Уильям Мак-Нил

Возможность применения оружия, способного убивать внелично- стно, с удаления в полмили, была оскорбительной для глубоко укоренившихся понятий относительно того, как пристало себя вести настоящему воину. Артиллеристы могли обстреливать пехоту с безопасного для себя расстояния – риск перестал быть симметричным, что казалось нечестным. Навыки весьма туманного – математического и технологического – характера грозили сделать отвагу и мускульную энергию бесполезными. Подобное превращение в XVIII в. (пусть даже и нерешительное и частичное в сравнении с реалиями XIX и XX столетий) поставило под вопрос само понятие – что значит быть солдатом. Распространение стрелкового оружия в XVI – XVII вв. уже снизило роль ближнего боя – т. е. непосредственного применения мускульной энергии; в XVIII в. одна лишь кавалерия все еще сохраняла верность примитивному сражению с применением холодного оружия. Это обстоятельство немало способствовало сохранению престижа конницы, унаследованного со времен рыцарских войн. Дворяне и старые служаки так и остались ярыми приверженцами старого, «мускульного» определения боя, тогда как хладнокровные математики-артиллеристы виделись подрывателями устоев, придававших жизни солдата осмысленность, достоинство и героизм.

Подобные эмоциональные переживания крайне редко могли быть четко сформулированы, поскольку находились на самых иррациональных уровнях человеческого естества; те же, кто ощущал несправедливость дальнобойного артогня, обычно не были отмечены ораторскими данными. Однако и новоявленные технари, и их заклятые противники были едины во мнении, что продажа патента тому, кто предлагал большую цену, открывала доступ к офицерскому званию недостойным. Чтобы отсеять неграмотных выскочек и сделать военную карьеру наследственной, французское военное министерство в 1781 г. огласило обязательность соответствия соискателей офицерских должностей в пехоте и кавалерии четырем составным благородного происхождения. Единственной недовольной данным указом прослойкой оказались честолюбивые пехотные сержанты из недворянских семей, поскольку артиллерия по-прежнему оставалась открытой всем, обладавшим соответствующими математическими способностями( 34*) .

Фридрих Великий показал пример подобной «аристократической реакционности», методически исключая с 1763 г. лиц третьего сословия из вооруженных сил. Король просто не доверял расчетливому складу, приписываемому им всем буржуа – то есть всему тому, что вдохновляло и руководило Грибовалем и его окружением. Встревоженный нововведениями в артиллерии, осознавая скудность ресурсов Пруссии по сравнению с неограниченными возможностями металлургии России (и даже Австрии и Франции), Фридрих решил ответить на отставание в гонке технологий ставкой на дисциплину и кодекс чести – качества, которые определяли готовность прусских офицеров и солдат пожертвовать жизнью во имя государства. Таким образом, Фридрих и его преемник отдали предпочтение старым достоинствам и сознательно отказались от рационального экспериментирования и технических реформ. В 1806 г. за этот консерватизм пришлось расплачиваться поражением в сражении при Йене. Прусские отвага, дисциплина и кодекс чести явились недостаточными для противодействия французам, которые благодаря открытости рациональному профессиональному подходу воевали на качественно новом уровне( 35*)

Командная технология, находящаяся в постоянном целенаправленном поиске новых систем вооружений, стала обычной в XX в. Однако в XVIII в. она была совершенно новой, и французские артилле ристы под руководством Грибоваля заслуживают того, чтобы их называли первопроходцами и глашатаями гонки военных технологий наших дней. Тем не менее в данном случае легко впасть в преувеличение – какими бы систематическими и успешными ни были усилия новаторов, они оставались редкими исключениями. Как в период после 1690 г., когда кремневый мушкет и примыкаемый к нему штык обрели «классическую» форму, так и полевая артиллерия благодаря Грибовалю достигла своеобразной вершины в своем развитии. Если в первые годы революционных войн пушки всех европейских держав в той или иной степени уступали французским, то к моменту восстановления мира в 1815 г. артиллерийский парк великих держав находился на одинаковом уровне. До появления в 1850-х заряжающихся с казенной части пушек никаких коренных изменений в конструкции орудий не происходило.(201c*)

Несомненно, для осуществления преобразований, подобных проведенным во французской артиллерии в 1763 – 1789 гг., требовался действительно энергичный посыл, способный преодолеть рутину повседневной военной службы. Немаловажным является личный опыт Грибоваля, откомандированного изучать артиллерийское дело в Пруссии (1752 г.), а в 1756 г. перешедшего на австрийскую службу. Там он проявил свои способности в Семилетней войне – вначале умелым задействованием осадной артиллерии овладел важным укрепленным пунктом в Силезии, а затем сумел отражать атаки пруссаков на обороняемый под его руководством город значительно дольше, нежели от него ожидали. К моменту возвращения во Францию в 1762 г. Грибовалю были знакомы все подробности усовершенствований, проведенных в артиллерийском парке Австрии. В результате ознакомления с зарубежным опытом у него сложилось видение более систематического подхода, способствующего как созданию новых видов вооружений, так и изменению обстановки на поле боя в целом.

Решимость в проведении коренных перемен напрямую определялась охватившим почти все слои французского общества ощущением того, что в государственном устройстве и, в частности, в вооруженных силах, дела складываются не лучшим образом. Когда это видение возможных перемен объединилось с широким недовольством принятыми методами управления, то стало возможным осуществление революционного прорыва, подобного реформе Грибоваля. Однако подобные обстоятельства все еще были исключением из правила; привычная рутина европейских военных учреждений еще не нарушалась деятельностью исследовательских групп, подобных кругу единомышленников Грибоваля. Иными словами, за пределами узкого круга профессиональных офицеров-артиллеристов командная технология оставалась понятием исключительным и труднодоступным. Однако подобно малому облачку на чистом небосводе и знаку грядущих перемен, достигнутый генерал-лейтенантом Грибовалем и его конструкторской командой замечательный успех заслуживает больше внимания, нежели обычно ему уделяется( 36*) .

Тем не менее следует указать, что, несмотря на развитие эффективной полевой артиллерии, осадные, крепостные и корабельные орудия требовали значительно большего количества металла и были в количественном отношении гораздо более важными, чем новые (и еще малоопробованные) полевые пушки, которым предстояло повлиять на характер будущих европейских войн(37*)". Однако незадолго до революции французы стали предпринимать попытки выйти за рамки прежних ограничений и в этой области. Толчком к этому послужили новые металлургические технологии, разработанные в 1780-х в Великобритании. Метод, внедренный в 1783 г. Генри Кортом и известный как «пудлингование», позволял плавить сырцовое железо в домне, исключая непосредственный контакт между железом и коксовым топливом. Размешивание плавящегося металла позволяло способом испарения избавиться от различных примесей; более того, британские металлурги обнаружили, что пропуск извлеченного из домны и охлажденного до необходимой вязкости металла через прокатные валы позволяет механическим путем избавиться от примесей и простым изменением расстояния между валами добиться заданной плотности металла.

Получавшееся в итоге железо стоило дешево, имело удобную форму и было пригодно как для производства пушек, так и многого другого. Однако потребовалось двадцать лет ошибок и испытаний, чтобы разрешить постоянно возникавшие технические проблемы. Только в первом десятилетии XIX в. удалось сконструировать домны необходимой мощности и избавиться от примесей в конечном продукте( 38*) .

Задолго до этого французские предприниматели и чиновники осознали потенциальную значимость нового метода для производства вооружений. Использование сравнительно дешевого и легкодоступного коксового топлива позволяло резко сократить расходы, а прокатный пресс позволял обработать значительное количество железа без дорогостоящей ковки. Соответственно, французы разработали грандиозный план строительства литейного завода с применением британской коксовой технологии в Ле Крезо на востоке страны. По системе каналов и рек завод должен был поставлять сырье на пушечную мануфактуру на острове Индре в устье Луары, что, по задумке предпринимателей, позволило бы обеспечить флот и береговые укрепления большим числом дешевых орудий. Английский техник и предприниматель Уильям Уилкинсон объединил усилия с ведущим французским промышленником, бароном Франсуа Игнасио де Венделем и парижскими финансистами для осуществления этого плана. Государство поддержало проект предоставлением беспроцентного займа, а Людовик XVI лично подписался на 333 из выпущенных 4000 облигаций. Благодаря августейшему покровительству производство в Ле Крезо началось уже в 1785 г., и сразу же французы, подобно британцам, столкнулись с непрекращающейся чередой трудноразрешимых технических проблем. В 1787 – 1788 гг. грандиозное предприятие обанкротилось, и в 1807 г. от него отказались полностью, поскольку низкое качество железа Ле Крезо привело к выпуску бракованных орудий( 39*) .