Вычислить и обезвредить - Светлана Бестужева-Лада

— Ты же умная девочка. Единственное, что я могу сейчас сделать, — это помочь тебе переждать трудный период. О тебе забудут. А у тебя вся жизнь впереди.

Очень скрупулезно подмечено! Вот именно что «забудут». Да он сам раньше всех и забудет! С глаз долой — из сердца вон, не мною первой сказано. Да и занимала ли я какое-то место у него в сердце?

«Да и есть ли сердце у этого человека? — устало спросил меня внутренний голос. — Или там имеется только пламенный мотор?»

— Я не хочу без тебя жить, — услышала я свой собственный голос. — Я просто не смогу.

Опять меня повело на патетическую лирику! Господи, да вразуми же ты меня или сделай что-нибудь, чтобы я успокоилась! Господи, если ты существуешь.

— Малыш, мы знакомы месяц или около того. Не драматизируй ситуацию, прошу тебя. И не ищи неприятностей на свою голову. Поверь, они имеют свойства сами находить для себя объект.

— Спиши слова, — отозвалась я, на мгновение обретая чувство юмора. — Между прочим, мои неприятности начались не на ровном месте, и я их не искала.

— Что ты хочешь этим сказать? — ледяным тоном спросил Владимир Николаевич.

Обычно смена интонации действовала на меня мгновенно и безотказно — я тут же пугалась и начинала лебезить и заискивать. Но на сей раз испытанный прием не сработал — я не испугалась. Потому что самое страшное, судя по всему, уже произошло, и предстоящая разлука — только вопрос времени. Того времени, которое потребуется на оформление необходимых документов. А я уже успела убедиться в том, что Владимир Николаевич с коллегами живут в ином измерении: то, на что у нормальных граждан уходят месяцы и даже годы, занимает у них несколько суток. Ну, неделю, если уж совсем некуда спешить.

— Ты же сам искал встреч со мной, нет? — почти равнодушно ответила я. — Не припомню, чтобы я волоклась за колесами твоего авто, требуя продолжения знакомства. По-моему, я даже не звонила тебе по собственной инициативе. То есть я хочу сказать, что если неприятности меня и нашли, то дорогу им показал все-таки ты.

— А проще выражаться ты не можешь? — нетерпеливо поморщился мой драгоценный. — Или хотя бы короче.

— Попробую, если время тебе так дорого. За результат, правда, не ручаюсь. Сам факт знакомства с тобой и то, что за этим последовало, я неприятностью не считаю. Наоборот…

— Тогда какие претензии?

— Никаких, солнце мое. Повторяю для тех, кто в танке, как ты любишь выражаться. То, что я тебя люблю, — это даже не судьба, а, судя по всему, диагноз. Но вот что касается остального… Ты же сам просил меня как можно больше общаться с иностранцами. Я уже поняла, что просто так ты ничего не делаешь. Значит, тебе это общение для чего-то было нужно. Для чего?

— Этого я не могу тебе сказать. Не имею права. Государственная тайна.

— Как удобно быть на службе у государства, — вздохнула я. — Абсолютно все можно закрыть грифом «Совершенно секретно». Но ведь все получилось именно так, как ты рассчитал, нет? Только не надо делать из меня идиотку, не выдавай, пожалуйста, свое желаемое за мое действительное. Возможно, я дура, но не законченная кретинка.

— Приятно слышать такую здравую самооценку, — усмехнулся краешком губ Владимир Николаевич. — Особенно приятно, что ты все-таки используешь слово «возможно».

Он точно бил меня этими своими словами и усмешкой: расчетливо, хладнокровно, прекрасно зная все мои болевые точки. Но я, кажется, уже была за болевым порогом: летальный исход мне был гарантирован в любом случае.

— Оставим в покое мои умственные способности, ладно? — вежливо попросила я. — Присутствующим и без того понятно: мавр сделал свое дело и может уходить, откуда пришел. Пусть взорвется, что угодно, лишь бы не было войны. Нормально! Все правильно: холодный ум, горячее сердце и чистые руки.

— Не смей говорить о том, чего не понимаешь! — очень тихо ответил Владимир Николаевич. — Есть вещи, которые нельзя опошлять.

— Что такого пошлого я сказала?

— Да все! Ты сопоставляешь совершенно несопоставимые вещи. Твои эмоции и мой долг…

— Кому и что ты должен?

Я понимала, что мои реплики вот-вот сыграют роль детонатора, и долго сдерживаемые раздражение и злость Владимира Николаевича вырвутся наружу. Причем на их пути в первую очередь буду именно я. Но понимала я это как бы частью своего сознания, той, которая ещё как-то функционировала. Вторая часть уже существовала, судя по всему, под лозунгом: «Лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас».

— Не прикидывайся идиоткой! Впрочем, ты и не прикидываешься. Объясняю для дураков: мой служебный долг для меня важнее всего остального. Я его выполнял и буду выполнять. И запомни: политику чистыми руками не делают. Это трудная, грязная, мужская работа…

— Где женщин используют в качестве подсобного инструмента?

Какую-то секунду я думала, что он меня ударит. Наверное, это было не слишком далеко от истинны, тем более что я просто напрашивалась на такую реакцию. Но, к счастью или к сожалению, Владимиру Николаевичу удалось на сей раз сдержаться. К счастью, потому что я осталась цела и невредима — внешне. К сожалению, потому что разговор после этого приобрел такую «густоту», что обратная дорога была практически уничтожена, причем нами обоими.

— Тебя никто не принуждал, верно? — спросили меня с почти зловещей нежностью. — Ты сама с восторгом бросилась играть во все эти игры. И ведь я не знаю, насколько далеко ты на самом деле зашла в своих отношениях с этим бельгийским ублюдком.

В наступившей тишине я отчетливо услышала перезвон осколков. Сначала мне показалось, что это разбилось мое сердце, такую резкую, причем чисто физическую, как ни странно, боль я внезапно испытала. «Умираю?» — пронеслось у меня в сознании.

Но в следующую секунду я поняла, что просто выронила из рук стакан с водой. Несколько минут тому назад — совсем в другой жизни! — мой любимый пытался успокоить меня старым, добрым способом — выпить воды, сделать несколько глубоких вздохов, расслабиться… Все нормально, никто не умер. Мы просто расстаемся. Взрослые люди, медициной, как говорится, не возбраняется. Но это программное заявление…

— Ты сам-то веришь в то, что сказал? — тихо спросила я. — Ведь если это так, допустим, на одну секунду допустим, что я сменила одну древнейшую профессию на другую… То и твоя роль, принципиальный ты мой, выглядит не слишком выигрышно. И имеет свое название. Сказать? Или сам догадаешься?

Холодное бешенство в глазах Владимира Николаевича постепенно сменилось огромным, просто бьющим через край удивлением. Не знаю, есть у него собака или нет, но уверена — он бы изумился куда меньше, если бы она заговорила. Да и я сама, если честно, поразилась тому, что произнесла. Довел, однако…

— Ты соображаешь, что несешь? — оторопело спросил он. — Ты кем посмела меня назвать? Ты…

— Соображаю, к сожалению. Но ведь одно вытекает из другого. Если я — прости господи, то ты — кто? Володенька, милый, о чем мы? Зачем мы? Это же бред.

— Меня зовут Владимир Николаевич! — отчеканил он. — Бред действительно пора заканчивать. Извини, погорячился. Но ты…

— Когда именно ты погорячился? — спросила я, едва сдерживая вновь подступившие слезы. — Когда назвал меня шлюхой? Или сейчас, когда я к тебе обратилась не по уставу?

— Ладно, малыш, не заводись. Я устал, вот и все. Извини. Правда, не хотел. Ну, что ты, дурочка? Только не плачь. Все, прекратили рыдания. Давай поговорим спокойно.

Я закурила бог знает какую по счету за эту ночь сигарету и постаралась взять себя в руки. Нужно было смотреть правде в глаза — победа на этом ристалище мне не грозила, оставалось выбирать между полным разгромом и почетной ничьей. Это — при самом благоприятном для меня исходе событий. Переиграть его — задача совершенно нереальная. Да и вообще, хватит с меня игр. Любых.

— Успокоилась? Умница. А теперь послушай, что я тебе скажу. Моя работа иногда заставляет меня совершать такие поступки, которые со стороны могут показаться не слишком красивыми. Но когда имеешь дело с врагами…

— Чьими врагами? Твоими? И почему меня наказывают за издержки твоей профессии? Сделай милость, растолкуй.

— Ничего себе наказание! Трехлетняя командировка за границу! Да любая нормальная женщина…

— В задачке сказано, что тебя я при этом больше не увижу. И вообще, если бы я рвалась за границу, то прекрасно могла остаться с Белоконем. Мило, недорого, элегантно…

— Ну, не знаю, как тебе объяснить…

— Так, чтобы я поняла. Потому что получается — ты использовал меня в каких-то сугубо государственных, как выяснилось, целях, а теперь я, как персидская княжна, должна лететь за борт в набегающую волну. А если я не хочу? И вообще, ты мог просто попросить меня помочь — я бы не отказала. И, кстати, не нужно было бы ложиться со мной в постель.