Адвокат - Джон Гришэм

— А если я не верну досье?

— В таком случае ценность его значительно возрастет, а вы предстанете перед судом по обвинению в краже со взломом. Если прокурор убедит присяжных в своей правоте и они признают вас виновным, то от меня будет зависеть только выбор меры наказания.

Суровая складка на лбу, потяжелевший взгляд подтверждали: виновный понесет заслуженную кару.

— Кроме того, вы потеряете право на занятие юридической деятельностью.

— Ясно, сэр. — Я почувствовал себя загнанным в тупик.

Откинувшись на спинку кресла, Мордехай впитывал каждое слово.

— В отличие от остальных дел, назначенных к слушанию на сегодня, в вашем ключевую роль играет фактор времени, — заявил Киснер. — Похищенная информация может стать предметом судебного разбирательства по гражданскому иску. Данный вопрос находится в ведении другого судьи. Мне бы хотелось разрешить уголовный аспект проблемы до того, как вы погрузитесь в дебри гражданского процесса. Опять-таки, повторяю, если исходить из предположения, что досье у вас.

— Каким временем мы располагаем? — поинтересовался Мордехай.

— Думаю, двух недель вам хватит для принятия решения.

Мы с Мордехаем вернулись в зал, где провели час, в течение которого ровным счетом ничего не произошло.

С группой юристов в зале появился Тим Клаузен. Нас он заметил сразу, но не подошел. Мордехай встал, как он выразился, поразмять кости и минут через пять загнал журналиста в угол, где объяснил, что здесь находятся представители «Дрейк энд Суини», которые, наверное, жаждут поделиться впечатлениями с прессой.

Клаузен устремился к последней скамье. Послышались громкие голоса. Рафтер, его подчиненный и журналист двинулись на выход, чтобы закончить спор в коридоре.

Предварительное слушание, как я и предполагал, закончилось. Киснер изложил суть предъявленных обвинений, я отказался от признания вины, подписал какие-то документы и торопливо покинул зал. Рафтера простыл и след.

— О чем вы говорили с Киснером до того, как мы вошли в кабинет? — спросил я Мордехая в машине.

— О том же, что он сказал тебе сам.

— С ним трудно иметь дело.

— Он отличный судья, много лет был адвокатом по уголовным делам. Вряд ли стоило ожидать, что он проявит сочувствие к юристу, совершившему кражу, тем более у коллеги.

— Какой срок мне грозит, если жюри признает меня виновным?

— Он не сказал. Но срок будет.

На перекрестке вспыхнул красный, за рулем, слава Богу, был я.

— Хорош защитничек! Что же делать?

— В нашем распоряжении две недели. Не нужно пороть горячку. Слишком рано.

Глава 33

В утреннем выпуске «Вашингтон пост» на первых двух полосах поместила впечатляющие статьи.

Первая статья представляла обещанное продолжение — полную трагизма историю жизни Лонти Бертон, написанную главным образом со слов бабки, хотя, помимо нее, журналисты допросили двух теток, последнего работодателя, служащую социальной сферы, бывшего учителя, а также мать и братьев, находящихся в тюрьме. С типичной для солидной газеты напористостью не стесненная в средствах «Вашингтон пост» проделала огромную работу, собрав именно те факты, которые были нам необходимы в суде.

Никогда не знавшая замужества мать родила Лонти в шестнадцать лет. Старший брат появился на свет годом раньше, младший — годом позже. Отцы у детей были разные, причем мать категорически отказывалась назвать имена.

Лонти росла в неблагополучных кварталах на юго-восточной окраине столицы. Ее неугомонная мать меняла тюремные камеры как перчатки, оставляя девочку на попечение бабки или теток. В двенадцать лет Лонти бросила школу и пошла по накатанной матерью дорожке: наркотики, приятели, мелкие кражи. Девушка сменила десяток мест, где работала практически даром. Да и гнали ее оттуда — она не могла справиться даже с самым простым заданием.

Много интересного поведали полицейские архивы: в четырнадцать Лонти была арестована за кражу в магазине и предстала перед судом для несовершеннолетних. Через три месяца новый арест за появление в общественном месте в нетрезвом виде — и новый суд. То же самое через семь месяцев. Спустя два года Лонти заключают под стражу за проституцию; суд признает ее виновной, но оставляет на свободе. Очередной арест и суд за кражу из магазина плейера — ночную, со взломом, — и опять ей удается избежать тюрьмы. В восемнадцать лет у Лонти появился Онтарио, в графе свидетельства о рождении «Отец ребенка» — прочерк. Не проходит и двух месяцев, как молодую мать привлекают к суду за проституцию и вновь ограничиваются порицанием.

В двадцать лет у Лонти рождаются близнецы, Алонсо и Данте; отец неизвестен. В двадцать один год — Темеко, та самая девочка, которой мы меняли подгузник.

Вдруг в беспросветном мраке жизни появляется луч надежды. После рождения Темеко Лонти идет в общину Святой Марии — дневной приют для женщин наподобие Наоми — и знакомится с социальной служащей Нелл Кейтер.

По словам мисс Кейтер, за месяц до трагической гибели Лонти твердо решила поставить крест на бесславном прошлом и начать новую жизнь. Она беспрекословно глотала противозачаточные таблетки, ходила на собрания анонимных алкоголиков и наркоманов, самоотверженно борясь с пристрастием к зелью. Она достигла поразительных успехов в учебе и мечтала о работе пусть с небольшим, но стабильным доходом, который позволил бы содержать детей.

Мисс Кейтер подыскала Лонти место в крупном овощном магазине: двадцать часов в неделю за пять долларов в час. Та прилежно, без опозданий ходила на работу.

Как-то Лонти по секрету сообщила, что сняла крошечную двухкомнатную квартирку. По долгу службы мисс Кейтер хотела взглянуть на новое обиталище подопечной, однако Лонти наотрез отказалась дать адрес. Жилье, пояснила она, незаконное — в брошенном доме. Крыша над головой, дверь с замком и туалет в коридоре будут стоить сто долларов в месяц наличными, сказала Лонти.

Записывая в блокнот имя социальной служащей, я улыбался, воображая, какое впечатление произведет ее история на членов жюри.

Перспектива потерять детей, что при жизни на улице было делом обычным, приводила Лонти в ужас. Значительная часть женщин из общины Святой Марии навсегда расстались со своими малышами; слушая их леденящие кровь воспоминания, молодая мать преисполнилась твердой решимости сохранить семью. Она стала усерднее листать учебники и овладела некоторыми навыками работы на компьютере. Однажды Лонти удалось прожить без наркотиков четыре дня кряду.

А потом последовало выселение со склада, небогатые пожитки семьи выбросили на тротуар — вслед за Лонти с детьми. Когда на следующий день Нелл Кейтер встретила подопечную, та была невменяемой. Поскольку устав общины Святой Марии запрещал появление в приюте женщин в нетрезвом состоянии или находящихся под действием наркотика, директриса указала пришедшей Лонти на дверь. С того дня мисс Кейтер семью Бертон не видела и о ее гибели узнала лишь из газеты.

Я подумал о Брэйдене Ченсе. Читает ли он, устроившись за чашкой кофе на теплой и уютной кухне, эту статью? Деловой человек Брэйден наверняка уже проснулся. Или диковинное самообладание помогает ему стабилизировать нервную систему и он безмятежно спит?

Мне очень хотелось заставить Ченса страдать, сделать так, чтобы он осознал, какие катастрофы вызвало его высокомерное презрение к правам и достоинству людей. Брэйден, ты сидел в роскошном кабинете и, с усердием перекладывая бумажки, выколачивал из состоятельных клиентов сотни долларов в час; ты, читая служебные записки подчиненных, делавших за тебя грязную работу, взвешенно принял гнусное решение о выселении, которое должен был остановить. Ведь речь шла о каких-то захватчиках, не так ли, Брэйден? О ничтожных черномазых без документов, договоров об аренде, расписок об уплате — о животных, одним словом. Так пнуть же их ногой! Любое промедление чревато срывом выгодной сделки!

Меня тянуло позвонить в виргинский особняк и спросить: ну, как себя чувствуешь, Брэйден?

Вторая статья преподнесла мне приятный сюрприз.

Журналисты разыскали приятеля Лонти — девятнадцатилетнего парня по имени Кито Спайерс, его физиономия на фотоснимке внушала страх. Кито было о чем порассказать. Прежде всего он назвал себя отцом трех младших детишек, близнецов и новорожденной девочки. Спайерс утверждал, что на протяжении последних трех лет регулярно жил с Лонти — во всяком случае, чаще, чем с другими.

Исключенный из школы и не нашедший работы, он являлся типичным порождением улицы. Числившиеся за Кито грешки позволяли ставить под сомнение каждое его слово.

Проживая на складе, Кито старался, насколько возможно, помогать Лонти внести арендную плату. После Рождества вспыхнула ссора, и он поменял Лонти на женщину, чей муж отбывал срок.