Дневник пани Ганки - Тадеуш Доленга-Мостович

Итак, решено. Я непременно еду в Криницу. Еду сразу, как только позволит врач. Тадеуш правильно мне советует, не брать с собой дядю Альбина. Это только усложнило бы мое положение. Как хорошо быть писателем! Выстраивает свою собственную жизнь, как сюжет романа, и с ним не могут случиться никакие неприятности. А если и произойдет какая-то неожиданность, он всегда с ней справится и найдет счастливый выход.

Я пыталась объяснить это бедняге Тото. Он пришел сразу же после Мостовича, и теперь я окончательно поняла, что он не заслуживает того, чтобы я хоть немного им интересовалась.

Я сказала ему, что, как только поправлюсь, сейчас же еду в Криницу, а он даже не удивился, даже не спросил, что случилось. Какой же он толстокожий! Воспринял это как нечто совершенно обычное.

К сожалению, я здесь опять должен вычеркнуть из дневника немалый абзац. На этот раз — учитывая определенное, весьма значительное, число читателей. Дело в том, что пани Ганка Реновицкая высказала в нем много неодобрительных мыслей относительно помещиков и аристократии.

Я знаю по опыту, который бы это произвело эффект. Имею в виду кастовую щепетильность. Да и, наконец, не только кастовую, но и профессиональную.

Каждый раз, когда я вводил в свой роман какой-то отрицательный персонаж, всегда находилась группа возмущенных людей. Из разных концов страны поступали письма, полные недовольства, злой иронии и едких заверений, что я могу так неправильно судить о данной среде только потому, что не знаю ее. Таким образом, в течение нескольких лет я узнал, что не знаю помещиков, крестьян, зубных врачей, рабочих, адвокатов, промышленников, парикмахеров, шоферов, инженеров, волостных писарей, железнодорожников, литераторов, владельцев паровых катков, мясников, акушерок, журналистов, радиолюбителей, евреев, банковских служащих, слесарей-водопроводчиков, актеров, трубочистов, женщин, мужчин и детей. Если никто до сих пор еще не поставил под сомнение моих знаний о мире младенцев, то это только потому, что младенцы не умеют писать писем.

Один знакомый редактор рассказывал мне, что когда-то к нему явилась делегация союза акушерок с решительным протестом против того, что я ввел в один из своих романов образ акушерки, которая занималась непозволительными делами. Вот тогда только я понял, что в Польше «черным» персонажем может быть только неграмотный или младенец.

Мне трудно избавиться от убеждения, что эта чрезмерная щепетильность, профессиональная или кастовая, является проявлением обычного комплекса неполноценности, и мне становится страшно, когда подумаю, каким повсеместным явлением стал в Польше этот комплекс. Дошло уже до такого идиотизма, что заменили названия некоторых профессий. Из многих тысяч ночных сторожей за два-три года не сохранилось ни одного. Остались одни охранники, хотя я никак не могу понять, чем охранник выше сторожа. Единственным сторожем на сегодня остался ангел на ратуше. Надолго ли?..

Кроме того, чтобы утолить комплекс неполноценности у домашней прислуги, достигнуто молчаливое согласие не употреблять термин «служанка» и заменить его названием «домработница». Так же изъят из обращения и «лакей». Лакеи стремятся быть камердинерами. Какая суета кретинизма! Но самым печальным в этом печальном явлении является то, что оно реально и с ним надо считаться. Потому я и хотел уберечь п. Ганку Реновицкую от последствий ее высказываний о помещиках и аристократии. Мне не хотелось бы, чтобы она получила в прессе и в письмах столько жалоб и протестов, острых шипов и осуждающих слов, сколько получил их я после издания своих «Высоких порогов». (Примечание Т. Д.-М.)

Понедельник

Сегодня я проснулась в прекрасном настроении. Жара как и не бывало. Я немного похудела, но это мне даже идет. Голубые тени под глазами делают мое лицо еще более нежным. Пишу это не с тем, чтобы похвастаться, но такого нежного цвета лица я еще ни у кого не видела. Даже Норблин когда-то сказал мне об этом. Кто-кто, а он в таких вещах разбирается. Придется позировать ему во второй раз, потому что Тото непременно хочет иметь мой портрет. Я уже знаю, как оденусь. Белая туника ампир, а на голове гладкий золотой обручик. Туника, конечно, с разрезом от бедра. Так, чтобы видно было всю ногу. Это будет прекрасно.

Сегодня я уже встала с постели, а завтра смогу выйти из дома. В четверг еду в Криницу. Я специально до сих пор не сказала об этом Яцеку. Не хотела, чтобы он меня отговаривал или еще (кто его знает!) уведомил ее о моем приезде. Этим он поломал бы все мои так тщательно продуманные планы.

Я подумала было, не поговорить ли о них с дядей Альбином. Однако решила, что лучше не надо. Беспокоит меня только, что он так давно не звонил.

Очень интересно сложились мои отношения с Яцеком. Ведем мы себя как бы вполне нормально. Говорим о ежедневных делах, видимся за столом, но той истории не касаемся ни словом. Как будто заключили между собой об этом неписаное соглашение.

Насколько я знаю Яцека, он должен чувствовать себя подавленным. Он понятия не имеет, что я о нем думаю и как собираюсь поступить. Я для него всегда буду тайной. И это вполне осознанно. Мужчина интересуется женщиной лишь до тех пор, пока не знает ее и не уверен, чего может от нее ожидать. Правда, и мы, женщины, могли бы сказать о себе то же самое. Да и, наконец, ничего удивительного. Ведь нет ничего скучнее, чем мужчина, о котором все знаешь. Когда я смотрю на Тото, у меня даже челюсти сводит от скуки. Я всегда точно знаю наперед, что он скажет или сделает. С этой точки зрения весьма интересны всевозможные мастера искусств. Поэты, актеры, музыканты, художники, писатели. Но у них это доходит до излишеств.

Думая о Яцеке, я не могу отрицать, что хоть какую боль и грусть принесло мне открытие того скандального дела, однако он сам — чего скрывать — вырос в моих глазах. Конечно, не с точки зрения этики, а чем-то более существенным, чего я не могу определить словами.

Что касается этики, то, по-моему, люди вообще придают ей слишком большое значение. Само собой разумеется, что воры, мошенники и другие преступники заслуживают осуждения. Но это не меняет факта, что часто среди осужденных попадаются лица весьма интересные или даже просто-таки чудесные. Возьмем хотя бы того же Роберта, того же Яцека или дядю Альбина. Или даже того шпиона, что выдавал себя за адъютанта полковника Корчинского. Если бы Тото, который является образцом всех добродетелей, имел хотя бы долю их обаяния! Тогда он мог бы быть по-настоящему интересным приятелем.

Это хорошо, что я еду. Так давно уже не высовывала нос из Варшавы! Надоели одни и те же лица. Надо передохнуть. Мушка, которая щеголяет своими якобы расстроенными нервами, сказала, что в городе ей душа увядает. Комедиантка… Моя душа не увядает. Просто мне скучно слишком долго сидеть на одном месте.