Удар Молнии - Сергей Алексеев

- Хорошо, будем считать, отбрехался, - пробурчал генерал и достал распоряжение. - Это чья бумага?

- Второго помощника, - глянув мельком, определил "кавторанг". - Это касается связи, не моя прерогатива...

- Какими мы словами пользуемся! А кто дал распоряжение второму помощнику?

- Капитан... Через меня не проходило.

- Пошли к капитану! Подскажи-ка, где нам сесть, чтобы почирикать с глазу на глаз?

- Можно ко мне, - предложил особист. Капитан все еще поглядывал недобро, однако не оттого, что испытывал ненависть к командиру спецназа, - скорее всего, переживал позор, павший на его седую голову. И сколько еще падет!

- Вам знакома вот эта бумага? - Генерал положил перед ним распоряжение.

- Кто вам дал ее? - угрюмо спросил капитан, едва взглянув.

- Сами взяли. Корабль-то в наших руках.

- А кто открывал сейф?

- Тоже сами.

Только здесь генерал рассмотрел его лицо: капитан флагмана был еще довольно молодым человеком, возможно, ровесником, но тяжелая фигура и желтоватая седина старили, создавали впечатление пожившего и уставшего от жизни старика.

- Так, - после долгой паузы подытожил он. - Кажется, догадываюсь, в чем дело... Это мы вас глушили?

- Правильно, капитан, нас, - подтвердил генерал. - И меня интересует, кто отдал приказ? Чья инициатива? - Мне - командующим флотом.

- А ему?

- А ему пришла шифровка из Главного штаба ВМС.

- Значит, Москва?

- Кому вы тут еще нужны, сами подумайте? - вскинул, наконец, глаза капитан - синие и по-детски лучистые. - Мы бы и не знали сроду, есть кто в этом городке, нет... У нас своих бед - голова лопается. Ездим по всему Кольскому полуострову, в каких-то кооперативах горючее покупаем, чтобы в море выйти. Тут пережить бы это время, а не играми заниматься.

- Это называется "принцип че-че", - сказал генерал. - Северокорейский способ выживания.

- Мне хоть племени мумба-юмба, - отмахнулся он. - А если заправки топливом не будет, даже в Североморск не сходить... Конечно, голыми руками взяли, радуетесь. Сейчас можно взять!.. Попробовали бы лет семь назад.

- Я не радуюсь, - оборвал его дед Мазай. - При чем здесь горючее, если патруль и вахтенные ходят, как травленные тараканы?

- Травят, вот и ходят! - чуть ли не закричал капитан.

- Не будем ссориться, - миролюбиво заметил генерал. - Последнее дело с соседями ссориться. А мы же соседи!.. Давайте заключим перемирие. Я без всякого скандала освобождаю флагман, даю слово не информировать Москву о результатах учебной операции, а вы, капитан, оставляете в покое наш эфир. Или это можно решить только с командующим?

Капитан сердито пошелестел бумагой, отшвырнул её на край стола.

- Не знаю... Решится ли командующий. Это же приказ Москвы, причем дело щепетильное. Не выполни - вообще кислород перекроют.

- Понимаю, а если компромисс? Пока мы в эфире - молчите, отработаем, хоть на целый день включайте свои глушилки.

- А если нас контролируют?.. Нет, не годится. Генерал встал, развел руками:

- Что же, капитан, у меня выход один. Вызывайте на борт командующего. Предварительно сообщите, что его... большая пирога в руках спецназа, а вы - в плену, вместе с командой. Все переговоры только с ним. По прибытии командующего я даю телеграмму в ваш Главный штаб...

- Давайте не будем трогать командующего! - обрезал капитан. - Он хороший мужик и прекрасный командир. Не нужно его позорить, и так терпит, ходит со сжатыми кулаками...

- А приказ выполняет!

- Наше дело военное...

- Но приказ-то - подленький! Мы же не враги - свои! И тоже военные.

- Нас втягивают в эти игры! Не объясняя условий... Не выполни - отключат электроэнергию в военном городке за неуплату. Потом воду, тепло, газ... Рычагов достаточно, все норовят голыми руками...

- Ладно, капитан, давай договариваться, - заявил дед Мазай. - Не впутывая никого, глядя в глаза друг другу. Мы здесь готовимся к серьезному делу, не мешай нам.

- Ясно, что к серьезному. Потому и катят на вас...

- Сроки ограниченные, условия жесткие. Так что помогай, капитан.

Он поворочал на столе сжатыми кулаками, желваки отметились на широких скулах поморца, вспыхнули и прикрылись веками голубые чистые глаза.

- Добро... Снимай своих людей и уходи. Пока народ не проснулся. Нам и так позора не расхлебать... Попался бы мне лет семь назад!

- Да я верю, брат, молчи.

- Сейчас же дай команду освободить личный состав, - то ли попросил, то ли приказал капитан. - Нельзя ему чувствовать себя побежденным. У этих матросиков и так комплекс неполноценности. Стыдно письмо домой написать.

Генерал тут же нажал тангенту рации и дал сигнал к отходу. Подал руку капитану.

- Не обижайся, брат. Найдешь горючего - прилетай, посидим, потолкуем. На обратный путь заправлю.

- Не прилечу, - коротко, дежурно пожав руку, сказал он. - После такого позора мне нож к горлу - надо в море выходить. Или уж на берег... К чертовой матери!

Они вместе вышли на палубу, генерал натянул маску: бойцы "Молнии" отчего-то гуртились возле лестницы, оживленно переговаривались. И тут Глеб Головеров доложил, что исчезли все ботинки, припрятанные под ступенью, кто-то украл их самым наглым образом, и теперь больше половины людей остались в одних носках. Докладывал на ухо, чтобы не слышал капитан корабля, требовал разбирательства с командой.

- Нет уж, братец, - сквозь зубы прошептал ему генерал. - Проворонили ботинки - топайте в носочках, как зайчики. Позорище!

Команда корабля была уже выстроена перед мачтой со спущенным флагом. Белая рабочая роба и такие же шапочки делали их похожими на заключенных концлагеря времен Отечественной войны. Разве что ухмыляющиеся физиономии и хитроватые злые глаза никак не вязались с этим обликом. Матросы смотрели, как победители в одних носках покидают корабль, и как бы молча улюлюкали...

Перед строем твердой поступью вышагивал мраморный дог...

3

В инструкции, полученной на посту ГАИ от Крестинина, в первую очередь сообщалось, что Александр Грязев восстановлен на службе в органах ФСК с сохранением звания и прежнего должностного оклада с учетом инфляции, а также всех видов доплат, связанных с зарубежной командировкой. Там было еще много всего толкового, продуманного, разработанного до деталей, однако это казенное известие, особенно по поводу оклада и инфляции, более всего поразило и возмутило Саню. Он не просился на службу, не писал рапортов, не искал аудиенций с начальством и вообще не собирался служить, вкусив радость и свободу бродяжьей жизни; и его никто не просил, не уговаривал - просто объявили решение, как состоявшийся факт, верно, полагая, что он спит и видит себя сотрудником ФСК. Особенно потрясал цинизм, с которым ему напоминали о чести, совести и патриотизме русского офицера: благодаря этим чувствам, остановившим массовое убийство неповинных людей в Доме Советов, Грязев был уволен "за дискредитацию", теперь же от него требовали проявить их, выполняя долг офицера.

Должно быть, демократическую власть, объявившую безграничную свободу личности, начало сильно припекать, и аргументов, помимо давления на совесть и любовь к Отечеству, не оставалось. За те деньги, которые давали, даже с учетом инфляции и всевозможных доплат, никто бы не пожелал служить на самой грязной службе, которая только есть на земле; служить за идею в условиях, когда ее попросту не существует, поскольку Демократия - это лишь форма жизни общества, - для разумного нормального человека становится бессмысленно; и за царя было не послужить, ибо президент на Руси мог рассматриваться не иначе как временщик" а временщикам служить честному человеку было не принято. Оставался единственный и вечный рычаг - служить Отечеству за совесть. На это и был расчет, им и зажимали вольную душу...

Не один раз, пока ехали по России, Саня Грязев испытывал приступы глухой тоски и желание сбежать при первом удобном случае. Это же настроение оставалось, когда "рафик" катил по территориям мелких кавказских государств бывших республик, но когда пересекли грузино-турецкую границу неподалеку от курортного городка Сарпи, за спиной будто упал железный занавес. Он сам себе надавил на совесть и душу свою бродяжью зажал: автором инструкции был полковник Сыч - человек, которому доверял сам дед Мазай. Значит, не без его участия Грязева запускали в Турцию обучать чеченских диверсантов искусству, которым когда-то владело спецподразделение "Молния".

В инструкции ему предлагалось самому выбрать линию поведения и специфику характера в общении со своими хозяевами и курсантами. Основные свойства его натуры уже были как бы изначально заложены воздействием психотропных средств, однако Грязеву вовсе не хотелось все время быть добреньким, лениво-бесшабашным и влюбленным. Как только перестали подкачивать психотропиком - а это случилось на территории Грузии, - Саня сразу же решил показать зубы: надо было разрушить у них иллюзию, что он покладистый парень, из которого с помощью женщины и коньяка можно вить веревки. С этой командой лучше быть вечно недовольным, обозленным мужиком, со своенравным - на грани самодурства - характером, въедливым, несносным, тяжелым эгоистом. Пусть они без психотропика ищут к нему подход и сами вырабатывают манеру поведения, пусть привыкают, что иметь наемного специалиста - дело хлопотное, накладное.