Пиранья. Жизнь длиннее смерти - Александр Бушков

Пропустив колонну, помчались дальше. Над крышами прошли еще три вертолета, в ту же сторону. Послышалось хлесткое тявканье их бортовых пушек. «Мать твою, – подумал Мазур. – Это ж они к хозяйству Асади двинули, к Джаханнему… Ну да, логично, следовало ожидать…»

– Притормози-ка! – крикнул он Лаврику.

И вовремя – поперек улицы вытянулись цепочкой четверо в форме, с путчистскими повязками. Завидев летящую прямо на них машину, они уже собирались вскинуть автоматы…

Мазур опередил. Ударил длинной очередью справа налево. Лаврик с лязгом перекинул рычаг, и машина прыгнула вперед – Мазур, однако, успел, перегнувшись за борт, сорвать с рукава одного из уродов зеленую повязку, которая тому все равно уже была ни к чему. Торопливо закрепил ее на правом предплечье и встал в машине в позе объезжающего войска фельдмаршала, выставив правое плечо вперед, яростно рявкая что-то невразумительное при виде попадавшихся на пути пеших мятежников. Самое смешное, что их покорно пропускали и даже орали в ответ что-то отнюдь не враждебное – благословенна будь неразбериха первых часов неизвестно кем поднятого мятежа…

Зато потом они едва не нарвались. Стоявшая на углу кучка военных, завидев Мазурову повязку, поступила по-иному: кинулась наперерез с яростными физиономиями, вскидывая автоматы. Ни у кого из них повязок не было…

Лаврик свернул за угол так резко, что машина на миг оторвала от асфальта оба левых колеса. За углом послышались автоматные очереди, парочка пуль просвистела в стороне, но они уже были далеко…

Мазур перегнулся назад, посмотрел. Адмирал съежился в комочек на полу, живехонький и здоровехонький, с белым, как мел, лицом. Жалко. В голливудских фильмах подобные типы обычно в конце обязательно попадают под злодейскую пулю, так что положительному герою и не приходится самому пачкать руки – но они, увы, не в Голливуде, а в сотрясаемой неведомым мятежом Аравии…

Эпилог

О тех, кто уходит

Иногда человеку совсем немного нужно для счастья. В данный момент счастье Мазура и его орлов заключалось в том, что боеприпасов у них было хоть завались, сколько душе угодно, а вдобавок им не нужно было притворяться кем бы то ни было. И о последствиях для большой политики думать не нужно. Задача была проста – прикрыть погрузку любыми имеющимися в их распоряжении средствами. И, между прочим, любой ценой.

Вот только не появилось пока что ни «Ворошилова», ни тех, кто должен был на него погрузиться, ни тех, кто попытался бы помешать. Пространство меж пакгаузами, давным-давно разбитое на секторы стрельбы, оставалось пустым и безлюдным. Даже докеры и портовые бичи куда-то попрятались, хотя их никто специально не разгонял. Ничего удивительного – после утренних шумных событий и до сих пор не стихших на улицах столицы перестрелок народ предпочитал отсиживаться по укромным местечкам, пока не настанет хоть какая-то определенность и станет совершенно точно ясно, чего от новой власти ждать и что ей, собственно говоря, от людей надо.

И делать было совершенно нечего – привычно ждать разве что. Они ждали уже сорок семь минут…

– Я-то всегда полагал, что архивы – в Джаханнеме, – сказал Мазур, чтобы только не молчать.

Примостившийся рядом с ним за баррикадой из металлических бочек Юсеф грустно улыбнулся:

– Есть такая притча… Однажды у старосты в деревенской казне завелись приличные для бедных крестьян деньги. Ну, конечно, стали думать, где их понадежнее спрятать от лихого народа. В конце концов выбрали самое надежное место – в кроне высоченной пальмы посреди деревни, куда так просто не заберешься. И двое сторожей с дубинами днем и ночью ходили под пальмой, никого не подпуская…

– И что?

– Деньги были спрятаны совсем в другом месте, о нем знал только староста, и никто там не караулил…

Мазур улыбнулся из вежливости. Он уже читал где-то эту историю применительно к Европе – ну, что поделать, крестьянское мышление повсюду идет параллельными курсами…

Прислушался. Далеко отсюда все еще слышалась пальба – где-то в центре столицы продолжали выяснять отношения.

– Если бы вы пустили на них свою морскую пехоту… – сказал Юсеф с тоскливой покорностью судьбе. – У вас здесь такая сила…

Лаврик покосился на них, пожал плечами:

– Против кого бросать морпехов – это понятно. А вот – за кого и за что? Не подскажешь, товарищ?

Юсеф молчал, уставясь себе под ноги, ему было плохо, очень плохо. Он не просто проиграл – он просмотрел…

Ну, предположим, прохлопал все-таки Асади, но от этого не легче, виновны все понемножку, и местные спецы, и коллеги Лаврика, и коллеги Вундеркинда…

Хасан переиграл всех. Тихонький, незаметный, бесцветный даже генерал Хасан, которого все считали недотепой, никудышным руководителем, бездарностью, державшейся среди вождей революции исключительно благодаря прошлым заслугам. Предположим, он таким и был – но это не помешало ему, тряхнув стариной, найти сообщников, распропагандировать парочку полков и устроить переворот. В то время как его в качестве личности, способной затеять успешный путч, никто всерьез и не рассматривал. Грешили на Бараджа, присматривали за полудюжиной амбициозных и недовольных своим положением полковников – а удар последовал с той стороны, откуда его никто не ждал. И, соответственно, не озаботился предпринять на этом направлении какие бы то ни было оборонительные меры…

Он уже выступил по телевидению, торжественно объявив, что душа его не выдержала страданий народа и он почел своим долгом обнажить сверкающий клинок, дабы исправить все ошибки, перегибы, преступления и необдуманные реформы, предпринимавшиеся прежним руководством, оказавшимся не на высоте. И заявил при этом, паскуда, что Касем, оказывается, был убит во дворце возмущенным народом (благо свидетелей не было, всем, в том числе и Юсефу, удалось выскользнуть из дворца, а непосредственный исполнитель отправился на тот свет).

Черт его знает, кто за ним стоял, и чем все должно было кончиться. Пока что новоявленный президент усиленно дистанцировался от любых внешних сил. В советское посольство он прислал какого-то прыткого полковника, заявившего, что президент ссориться с советскими товарищами не намерен, не говоря уж о том, чтобы, боже упаси, предпринимать против них действия. Однако убедительно просит оставаться в местах постоянной дислокации и проживания, носу не показывая за ворота – иначе Хасан, не в силах пока что совладать с народной стихией, ни жизни, ни здоровья никому не гарантирует.

Одним словом, ультиматум был ясный и неприкрытый – и Москва советовала его пока что принять, чтобы не обострять насквозь непонятную обстановку. Вот только Мазура и его группы это устное соглашение нисколечко не касалось – они выполняли очередное задание, по своей всегдашней привычке наплевав на то, что никто им ничего не гарантирует. Для них это было в порядке вещей… Привыкли считать единственной гарантией свою собственную ловкость во владении оружием…

Юсеф радостно вскрикнул – красавец «Ворошилов» подошел к пирсу, и прежде чем он успел коснуться бортом гирлянд, развешанных вдоль бетонной стенки автомобильных покрышек, на берег перепрыгнул офицер, что есть духу помчался к бочкам, за которыми сидели трое, закричал издали:

– Мазур кто?

Мазур молча ткнул себя в грудь большим пальцем.

– Они сейчас подъедут! – проорал среди окружающей тишины офицерик так, словно пытался перекричать грохот Ниагарского водопада. – Только что была связь! За ними вроде бы погоня, ребята, вы уж не подведите…

Физиономия у него была молодая, глупо-азартная, румяная, а на плечах красовались лейтенантские погоны, похоже, еще необмятые.

– Ребята, вам, кровь из носу, нужно…

– Бежи, пацан, бежи, – сказал Мазур вполне мирно. – Скажи старшим дяденькам, все будет в ажуре…

– Мне доложить…

– Да пошел ты нахрен! – рявкнул Лаврик. – Сказали тебе уже, что доложить!

Салажонок вспыхнул от обиды, но, разглядев на плечах Лаврика погоны с двумя просветами, связываться не стал. Лихо, совершенно по уставу отдал честь, повернулся на месте и припустил к сходням, уже переброшенным на пирс. Лаврик поморщился:

– Детсад форменный. Учить вздумал, как день простоять да ночь продержаться…

– Не ной, – лениво сказал Мазур, не отрывая глаз от прохода меж пакгаузами. – Мы с тобой в его годы были не лучше…

Потом оглянулся. Там, метрах в ста от них, у сходней, торчала немаленькая кучка морпехов. «Ворошилов» выглядел внушительно и грозно, прибавляя бодрости, но в том-то и соль, что от пуль он их не спасет, броней не прикроет, самим придется извращаться.

Первый грузовик пролетел меж пакгаузами, как пушечное ядро, за ним мчался второй, его брезентовый верх был прострелен во многих местах и опален. Третий, замыкавший процессию, вихлял и гремел, потому что ехал на спущенных колесах, оставляя за собой черные полосы жженой резины и высекая дисками искры из бетона…