Метазоа. Зарождение разума в животном мире - Питер Годфри-Смит

со сновидениями. Второе исследование на каракатицах показало, что виды сна у них чередуются похожим образом, несмотря на огромную эволюционную дистанцию, которая разделяет людей и головоногих. Переходя к стадии быстрого сна, каракатицы подергивают щупальцами, двигают глазами и воспроизводят на коже необычные узоры. У каракатиц, как и у осьминогов, цвет кожи контролируется мозгом – они могут полностью сменить окраску меньше чем за секунду. Узоры на коже каракатиц – прямое отражение текущей активности мозга животного. Ощущает ли эти процессы сама каракатица – как человек, который видит сны, – неизвестно, но кожа этих созданий буквально служит окном в их мозг.

Головоногие, особенно каракатицы и осьминоги, меняют узоры и цвет кожи без всякой очевидной цели, причем как бодрствуя в покое, так и в состоянии, напоминающем сон. Эволюционная история этих животных заставляет внимательнее присмотреться к подобным фактам. Последний общий предок человека и головоногих жил примерно 600 миллионов лет назад. Даже гипотезы, предполагающие, что он был устроен сложнее, чем принято считать (о них я писал в шестой главе), подразумевают, что головоногие собрали свой сложный мозг практически с нуля, причем уже после того, как какое-то время вели довольно скучную жизнь в теле улиток. Тот факт, что эти животные развили четко выраженное и схожее с нашим чередование двух режимов сна, не говоря уже о том, что они демонстрируют на своей коже процессы, происходящие в мозге в периоды парадоксального сна, особенно примечателен.

Может, эти процессы у каракатиц выполняют те же функции, что и офлайн-процессы у человека? Мы понятия не имеем. Но вот если говорить о крысах, то мы, благодаря ряду блестящих научных работ, можем предположить, что сходство здесь имеется. «Нейроны места» – хорошо изученная система, которая рисует в мозге крысы карту мест, где крыса побывала{261}. Эти нейроны, как предполагает их название, вспыхивают, когда крыса оказывается в определенном месте. Наблюдая за последовательной активацией этих клеток, ученые могут проследить, какой путь в пространстве крыса себе представляет, даже если она в этот момент не двигается с места. Недавно было показано, что во сне крысы воспроизводят у себя в голове маршруты, которыми передвигались наяву. Но и это еще не все: крысы не только воспроизводят привычные тропки, но и планируют новые, ведущие к местам, где они уже находили пищу. Крысы умеют мысленно прокладывать новый путь к цели, и вспыхивающие один за другим нейроны места показывают, что именно этим они и заняты. Проснувшись, крысы нередко отправляются по проработанному во сне маршруту.

Человеку, которого интересуют загадки офлайн-обработки, существование системы нейронов места у крыс кажется таким же чудом, как и окно в душу каракатицы, расположенное прямо у нее на коже. Переживают ли как-то крысы воспроизведение и предварительное проигрывание маршрутов, подобно тому как люди переживают сны? Или же это просто внутренний процесс, решающий проблему, не заявляя о себе, – как в тех случаях (пока я писал эту книгу, со мной раз десять так было), когда просыпаешься утром, а у тебя уже есть ответ на вопрос, над которым ты вчера безуспешно ломал голову, а ты и понятия не имеешь, откуда он там взялся? Трудно сказать – мы ведь даже не знаем, какие из процессов, протекающих по ночам в наших собственных мозгах, доступны для восприятия, учитывая, как быстро забываются сны. К тому же большая часть исследования, изучавшего офлайн-навигацию у крыс, была посвящена медленному, а не парадоксальному сну, который у крыс тоже есть (что не так удивительно, как в случае с каракатицами). Но здесь у нас имеется как минимум одна хорошая подсказка. Можно сравнить, как осуществляется воспроизведение маршрута в быстром сне и как оно происходит в медленном сне{262}. В медленном сне крыса мысленно воспроизводит маршрут в мгновение ока – почти в двадцать раз быстрее, чем ей требуется, чтобы пройти его на самом деле. Во время парадоксального сна маршрут воспроизводится на скорости, близкой к реальной. Периоды поведенческой активности длительностью в несколько минут – путь, прохождение которого в реальном мире занимает несколько минут, – локация за локацией воспроизводится спящим мозгом примерно на такой же скорости.

Окончательные выводы делать рано, но эта находка устанавливает связь между опытом животных и прикладными функциями офлайн-процессов в том виде, в каком они наблюдаются у человека.

Все вышесказанное предполагает, что офлайн-обработка вероятностей и офлайн-опыт присущ не только человеку. Многие животные проводят значительные промежутки времени в покое. Я не думаю, что в голове у них в это время пусто или что весь их опыт сводится к статичной однообразной картинке, отражающей состояние «здесь и сейчас». Наличие в мозгу животных самоорганизующихся динамических паттернов предполагает, что в их сознании происходит гораздо больше. Я думаю, многие животные проводят довольно много времени «не здесь»; вероятно, разница между людьми и не-людьми заключается не в наличии опыта «не-здесь-бытия», но в степени сознательного контроля над ним. Чем мышление человека действительно сильно отличается от процессов, происходящих в сознании других животных, так это свойством, которое психологи называют исполнительным контролем, – умением настроить себя на дело, подавить сиюминутные порывы и мобилизовать все свои разнообразные способности ради достижения цели, которая сознательно удерживается в фокусе внимания. Это свойство человеческого мышления, вкупе с такими инструментами, как язык – средство упорядочить мысли, помогает нам целенаправленно инициировать и контролировать свои офлайн-трипы, а не переживать их как что-то, возникающее помимо нашей воли. Мы умеем по желанию отправляться в конкретное «не здесь», но можем и витать в облаках, мечтать и грезить без всякой цели.

По степеням

Давайте посмотрим, какая картина открывается взгляду теперь, когда мы уже приближаемся к концу книги. Основная ее идея заключается в следующем: эволюция разума и чувственного опыта стала следствием эволюции животного мира. Эволюция животных создала новую сущность, взаимодействующую с миром по-новому, а именно посредством ощущения и действия. Она дала начало субъективности и агентности. Она же породила животных, переживающих свои отношения с внешним миром способом, подразумевающим неуловимое ощущение собственного «я». Я не думаю, что это самоощущение и есть решение проблемы, что именно оно «включает свет» опыта. Но оно важно как одна из сторон «формы» ощущения и действия, присущей животным, и, бесспорно, имеет отношение к субъективности. В пятой главе я задавался вопросом, какое место в общей картине занимают эти части головоломки: просто быть существом нового типа, средоточием ощущения и действия, – и иметь это самое чувство осознания себя. Теперь ситуацию можно описать так: эволюция животных поощряет координированное действие, и с какого-то момента, чтобы действовать эффективно в качестве «самости», необходимо себя осознавать. Самоощущение, поначалу полностью неосознанное или неявное, по мере нарастания сложности поведения начинает проникать в сознание.

Наряду с этими идеями важна еще одна. Эволюция, сделав тело животного средоточием ощущения и действия, снабдила его нервную систему уникальными свойствами, позволяющими контролировать такое тело. Физическая основа субъективного опыта – не просто набор клеток, объединенных в сеть и обменивающихся сигналами, но орган, проявляющий активность и целостность высшего уровня, – я имею в виду распределенные ритмы, поля и, возможно, другие крупномасштабные динамические свойства.

Пока неясно, как эти идеи совмещаются друг с другом – какое значение имеет появление «я», самости, вступающей в контакт с внешним миром и воздействующей на него, какую роль играет зарождающееся ощущение «я» в противопоставлении «не-я» и скольким мы обязаны уникальным способам, какими нервные системы укрощают силы природы. Каждый из этих вопросов по-своему помогает устранить зазор между разумом и материей, между опытом и биологией, но я воспринимаю всерьез откровение, оставленное нам Гротендиком (несостоявшийся эпиграф), о котором я писал в первой главе, – мысль о том, что стоящая перед нами проблема по мере накопления знаний будет постепенно видоизменяться.

В центре такого подхода – нервная система (он в некотором смысле нейроцентристский), а значит, он ставит под сомнение существование неживотного разума. Но разве что-нибудь другое не могло бы делать все то же самое, что и нервная система? Возможно, могло бы, но вы только посмотрите, что она делает на каждом из нескольких уровней. Нейроны на уровне