Метазоа. Зарождение разума в животном мире - Питер Годфри-Смит

зато выстраивает системы отношений и более «загружена» социально. Джорджо Валлортигара, о работе которого с цыплятами я упоминал выше, несколько десятилетий изучает латерализацию функций головного мозга{243}. Он считает, что основная разница между полушариями заключается в том, каким каждое из них видит мир.

Вопросы латерализации связаны с темой седьмой главы, которая познакомила нас с крупномасштабными динамическими свойствами мозга. В шестой главе, где я впервые упомянул о расщепленном мозге, мы еще не принимали во внимание ритмы и поля, хотя они уже вовсю о себе заявляли. Операции по рассечению мозолистого тела делаются для облегчения эпилептических приступов и призваны помешать их распространению с одного полушария на другое. Приступ – тоже своего рода крупномасштабный динамический процесс. Обычно такие операции достигают поставленной цели, а это значит, что рассечение связей между двумя полушариями мешает синхронизации крупномасштабной динамической активности мозга. Эффект не ограничивается припадками, характерные для сна медленные волны левого и правого полушарий у пациентов с расщепленным мозгом синхронизируются хуже.

У животных, у которых связи между двумя половинами мозга слабее, крупномасштабные динамические паттерны согласуются слабее. Конечно, они не исчезают полностью, но заметно отличаются, и, скорее всего, эти отличия имеют непосредственное отношение к опыту. В каких-то случаях расщепленный мозг способен работать как целое, связанное воедино петлями обратной связи, которые опираются на поведение и телесную целостность, но возможности таких связей ограничены. Даже если животное ведет себя как целое, действует и реагирует на то, что видит, опыт менее интегрированного мозга будет другим. Величину этой разницы можно будет оценить, ответив на вопросы, касающиеся сравнительного значения тех имеющих отношение к «я» свойств, о которых мы говорили в пятой главе, и динамических характеристик мозга, которых коснулись в седьмой{244}. Напрашивается вопрос, могут ли особые условия жизни рыбы или рептилии, чей мозг фактически наполовину расщеплен, спровоцировать разделение разума надвое, как это, по всей видимости, происходит у людей в условиях эксперимента. Возможно, процессы, протекающие в двух половинах мозга существ, так непохожих на людей, сильно отличаются от того, что происходит в гораздо больших по размеру полушариях мозга человека, и их недостаточно, чтобы вызвать к жизни сразу двух субъектов. К тому же верхние – разделенные – зоны мозга этих животных составляют гораздо меньшую долю целого, чем кора больших полушарий у человека.

Я не стану углубляться в эту тему здесь – приберегу ее для своей следующей книги, где, среди прочего, собираюсь изучить факторы, которые в сумме своей делают человека таким уникальным существом, а именно язык, технологии и социальную жизнь, а также, безусловно, наш крупный, энергетически емкий и пронизанный связями мозг. Завершая раздел, я хочу проанализировать еще один эволюционный путь, соединяющий сушу и море.

Дельфины – млекопитающие, которые на каком-то этапе своей эволюции вышли на сушу, а потом снова вернулись в океан. Вместе с кашалотами и некоторыми другими морскими млекопитающими они составляют отряд «зубатых китов». Линия, ведущая к дельфинам и китам, разошлась с линией приматов еще во времена динозавров, около 90 миллионов лет назад. По всей видимости, предки дельфинов вернулись в море примерно 49 миллионов лет назад; ближайший сухопутный родственник дельфина – бегемот. Другая группа китов – усатые киты – откололась от зубатых примерно 34 миллиона лет назад.

Некоторые дельфины мастерски выдувают под водой воздушные колечки (немного похожие на кольца табачного дыма) и играют с ними. Видеозапись такого поведения, сделанная Дианой Рейсс, не только поражает, но и вызывает какое-то щемящее чувство. Колечки эти идеальной формы, и дельфины активно с ними взаимодействуют: вьются вокруг и забавляются вовсю. Но, глядя на них, невозможно не думать, что, если бы только их тела позволяли, дельфины – как и рыбы – могли бы делать гораздо больше. Дельфины, подобно птицам, отказались от возможности манипулировать объектами ради своей удивительной подвижности. Интересно, на что был бы способен дельфин, имей он руки?

У дельфинов очень большой мозг – и в абсолютном измерении, и относительно размера тела{245}. Таким мозгом они обзавелись уже после своего возвращения в море. Удивительно, но исследований, посвященных вопросу, почему так произошло, совсем немного – дельфины изучены гораздо хуже приматов. Судя по всему, мозг дельфинов увеличился в два приема: сначала один скачок, затем другой. Первый может быть связан с эволюцией эхолокации – ощущения с помощью излучения и восприятия отраженных звуковых сигналов. Но в целом эволюция дельфинов вполне удовлетворяет гипотезе «социального интеллекта». Их социальная жизнь крайне сложна и полна запутанных союзов.

Как у всех плацентарных млекопитающих, полушария мозга дельфинов соединяет мозолистое тело, но дельфинья его разновидность меньше, чем можно было бы ожидать, принимая во внимание размер их мозга{246}. Дельфины умеют спать половиной мозга: пока одно полушарие спит, другое – бодрствует (как я писал в шестой главе, они сами себе проводят процедуру Вады). В случае дельфинов возвращение в море ослабило или даже развернуло вспять тенденцию к интегрированности, присущую мозгу млекопитающих, даже притом что этот мозг стал очень крупным. Интересно, не могло ли так случиться из-за чрезвычайной важности сна? Возможно, мозолистое тело уменьшилось, чтобы крупномасштабные динамические паттерны могли возникать в каждом из полушарий отдельно, обеспечивая сон в непростых условиях, когда животному нужно дышать воздухом в воде?

Дикие дельфины иногда удивительно тесно взаимодействуют с людьми. Несколько лет назад я наблюдал одинокого дельфина, который регулярно навещал залив Кэббидж-Три, морской заповедник неподалеку от Сиднея, где разворачивались события, описанные в моей предыдущей книге, «Чужой разум». Этот дельфин, хорошо известный всему побережью, – самка; я уверен, что с ней до сих пор все в порядке, хотя, насколько мне известно, в тех местах ее не видели уже пару лет. Потеряв свою стаю, она живет сама по себе, но не похоже, чтобы такой необычный для дельфина образ жизни как-то особенно ее беспокоил. В тот день в воде болталась толпа купальщиков, многие – исключительно с целью увидеть дельфина. Мы держались на расстоянии, но дельфиниха без опаски приближалась к людям. Особенно ей понравился молодой человек с рыжими волосами. Когда он нырял, она стремительно подплывала и чуть ли не тыкалась в него носом снова и снова, словно хотела поцеловать. Я не знаю, почему она выделила его из толпы{247}. Некоторые люди как-то по-особому движутся в воде – может, дело в том, что они не суетятся, но похоже, что у них есть какая-то особенность, которая привлекает животных. У Мэтта Лоуренса, первооткрывателя Октополиса, она точно есть. Осьминоги всегда не прочь поиграть с ним и так и норовят по нему полазать. Видимо, рыжий парень вызывал у одинокой дельфинихи те же чувства.

Роль суши и роль моря

Как только входишь в море и с головой погружаешься в воду, кое-что меняется моментально – мир окрашивается в другие цвета, ощущается давление воды. Однако в верхнем, переходном слое, толщина которого зависит от конкретных условий, жизнь все еще может напрямую питаться энергией солнца.

Фотосинтезирующий планктон, разнообразные водоросли и кораллы, живущие с ними в симбиозе, во множестве населяют эту неглубокую, освещенную солнцем зону. Животным, обитающим ниже, солнце помогает видеть, но энергии поставляет мало; единственный доступный ресурс здесь – другая живая материя. Ныряя под крутыми утесами в заливе Джервис, мы резко преодолели эту грань: свет померк, как только мы прошли сквозь тонкий освещенный слой. Рядом был скальный отвес, населенный прикрепленными животными, отфильтровывающими органические частицы. Погрузившись на небольшую глубину, мы оказались в совершенно другом мире.

Абиссальные глубины океана расположены гораздо ниже уровня, доступного дайверам. Исследователь осьминогов Брет Грасс провел годы, просматривая видеоданные, полученные с дистанционно управляемых подводных аппаратов, работающих на глубине около 750 м. Обычно на экране как будто бы идет снег: во тьме дрейфуют бледно-серые частички. Этот снег – органический материал, опускающийся из верхних слоев воды: панцири зоопланктона, другие отброшенные за ненадобностью части, мусор и остатки тел.

Адский вампир, которого изучает Брет, обитает в зоне, крайне бедной кислородом. Выжить