Свобода в СССР - Александр Шубин

На этом история не закончилась – в полемику собралась вступить «Комсомольская правда», редактор которой Б. Панкин был умеренным прогрессистом (руководство КПСС знало о его неважных отношениях с первым секретарем ВЛКСМ Павловым – ярым охранителем, но Брежнева это устраивало). Выступление «КП» заблокировала цензура, которая блюла установку на погашение любых скандалов. Б. Панкин через референта по международным делам Е. Самотейкина вышел на Брежнева, указав на неблагоприятный резонанс на Западе от публикации сталинистских произведений Шевцова. Одновременно Яковлев пожаловался Суслову на нарушение субординации редактором «Советской России» В. Московским. Создав аппаратный перевес, прогрессисты добились разгрома противника. Произведения Шевцова были раздраконены «ЛГ» 13 мая, которая дала сигнал для широкой кампании критики. В. Московский и М. Дмитрюк потеряли посты[505].

Став главным гонителем национал–сталинистов, А. Яковлев подготовил концептуальное выступление против националистов. 15 ноября 1972 г. в «ЛГ» вышла его статья «Против антиисторизма», критиковавшая почвенников. Значение публикации заключалось в том, что аргументы, которые раньше высказывали прогрессисты, в частности А. Дементьев, на этот раз были изложены высокопоставленным чиновником с репутацией ортодокса. Выступление Яковлева не было согласовано с секретарем по идеологии П. Демичевым. Поэтому, когда литераторы из патриотического лагеря заручились поддержкой М. Шолохова, Демичев дал ход письму литературоведа П. Выходцева, где статья Яковлева была разобрана критически. К этому времени Брежнев уже достиг необходимых результатов кампании против националистов, выступление Яковлева было сочтено неудачным, и его отправили в почетную ссылку послом в Канаду.

Аппаратные противостояния, таким образом, ограничивали возможности бюрократии контролировать общественные и идейные течения. Реформисты и национал–патриоты могли эффективно защищаться с помощью союзников «наверху».

В начале 70–х гг. национал–патриоты получили сильное подкрепление.

После разгрома редакции «Нового мира» «деревенщики», которые в 50–60–е гг. были одним из отрядов прогрессистов, переходят под крыло патриотов, к которым тяготели идейно. Редактор «Нашего современника» С. Викулов стал печатать В. Астафьева, Ф. Абрамова, В. Белова и других «деревенщиков». Так образовалась коалиция «красных патриотов» и «деревенщиков», которые теперь стали склоняться к почвенничеству, «белому патриотизму». При этом многие деревенщики во всяком случае в начале 70–х гг. не были националистами–ксенофобами, и поэтому можно согласиться с Н. Митрохиным в том, что «все же не стоит ассоциировать всех писателей – приверженцев «деревенской» темы – с «русской партией» и движением русских националистов (как это делает, например, И. Брудный)»[506].

А. Дементьев упрекает «деревенщиков»: «Их поэзия – это не поэзия земледельческого труда, а скорее поэзия отдыха в деревне, на лоне природы»[507]. Но потому они и так популярны – горожанин устал от урбанизма и хочет отдохнуть в деревне. Это его стремление и выражают литераторы–деревенщики.

Произведения «деревенщиков» в конце 70–х гг. все более критичны. Они показывают моральное разложение, царящее в обществе «развитого социализма», разрушительное воздействие индустриальной машины — «технического прогресса» на человека и природу. Надежду на спасение «деревенщики» видят в сохранении традиций, а не в победной поступи «прогресса». Но в отличие от Солженицына, выступившего с аналогичными идеями, «деревенщики» не делали политических выводов.

Иногда «деревенщики» позволяли себе и выступления на грани риска. В 1982 г. нашумела рецензия М. Лобанова в «Волге» на роман М. Алексеева «Драчуны», в котором он обличал коллективизацию и коммунистическое наступление на русское крестьянство. Не удивительно, что выступления почвенников то и дело влекли за собой официальную критику, разбирательства, а иногда — и оргвыводы[508]. В целом «славянофилы» конца 70–х–начала 80–х гг. были достаточно осторожны, чтобы не потерять массовую трибуну, и в то же время достаточно критичны, чтобы привлекать внимание.

Одно из объяснений влияния «деревенщиков» заключается в том, что к ним вплотную примыкали певцы входящей в силу аграрной элиты. И в этом был залог поддержки «сельской тематики» сверху. «…Раздумывая над судьбами лучших сельских руководителей, я прихожу к выводу, что все они обладали огромным нравственным запасом. Не все они были выдающихся деловых качеств, но совесть их была высшей пробы», — писал, например, И. Васильев[509]. Как не умилиться правящей аграрной генерации (включая и М. Горбачева)[510]. Пусть не всегда можем достичь чего–то. Но сельское прошлое дало нам нравственный знак качества. Все, что ни делаем — творим по совести. «Деревенщики», таким образом, воспринимались, несмотря на всю их критичность, как союзники, как «наша» общественность.

Благодаря «деревенщикам» после отставок в «Молодой гвардии» в 1971 г. флагманом патриотов стал журнал «Наш современник». Национал–патриоты сохраняли сильные позиции в журнале и издательстве «Молодая гвардия», в журналах «Огонек» и «Москва», в газетах «Советская Россия», «Литературная Россия», «Комсомольская правда», «Роман–газета». Патриоты были сильны в Союзе писателей РСФСР и (в меньшей степени) в СП СССР, доминировали в ряде провинциальных журналов – «Север», «Волга», «Дон».

В большинстве своих столичных очагов национал–патриоты не были полными хозяевами. Так, в издательстве «Молодая гвардия» они плотно контролировали общественно–политическую редакцию и серию «Жизнь замечательных людей». Но, как и в остальной структуре советского общества, позиции течений были перемешаны: «Либералы не считали «Молодую гвардию» полностью потерянной позицией, издавались у нас писатели типа Ананьева. Не все отделы были под контролем патриотического движения. В редакции прозы либералы легче проходили, чем в «ЖЗЛ»» [511].

С.Н. Дмитриев, работавший в редакции общественно–политической литературы издательства «Молодая гвардия» с 1981 г., вспоминает о царившей там атмосфере патриотического клуба: «Это была не просто редакция, а такой центр патриотического «бурления». Здесь царила дружеская атмосфера общего дела. Раз в неделю в актовом зале проводились встречи с писателями и историками – нашими авторами. Приезжает, скажем, Распутин в Москву. И идет в свой «дом», в «Молодую гвардию», встречаться с близкими по духу людьми. Речь шла не столько о литературе и прошлом, сколько о настоящем и будущем России, о том, что нужно патриотическое движение поднимать. Каких–то организационных выводов из этого мы не делали, но это влияло на нашу редакционную политику.

У нас была уверенность, что в конечном счете патриотическое дело победит, что там, «наверху» есть «наши люди», которые все знают и все понимают. Они пока в меньшинстве, но будут укреплять свои позиции и рано или поздно возьмут в руки рычаги власти. А мы будем им помогать. Все–таки совокупный тираж «Молодой гвардии» составлял 17 миллионов экземпляров. Мы, ориентируясь на интерес в обществе, «поднимали» темы, например, масонства, правды об Октябрьской революции – как она на самом деле произошла. Нам «давали по шапке». Тогда мы поднимали на щит патриотических героев прошлого – это можно проследить по серии «ЖЗЛ», как она сдвигалась от пламенных революционеров к русским государственникам. Вышел Достоевский Селезнева тиражом 200 тысяч. На критику в наш адрес мы писали ответные письма, в нашу защиту выступали писатели и общественность» [512].

В СССР открыто выходили книги против сионизма, написанные в тональности идеологической войны. Авторы этих сочинений (В. Бегун, Е. Евсеев, Л. Корнеев, В. Емельянов и др.) направляли свой гнев против зарубежного сионизма, лишь намекая на его влияние в СССР.

Участники респектабельного патриотического «бурления» тех лет настаивают, что оно не было замешано на примитивной ксенофобии: «Еврейский вопрос на собраниях в 40 человек не обсуждался. Так, иногда всплывал в узком кругу. При этом далеко не все патриоты были антисемитами, а кто относился к евреям плохо, то в основном – на уровне бытового антисемитизма, каких–то эмоциональных фраз. Идейный антисемитизм, ненависть ко всем евреям как таковым встречалась очень редко и считалась дурным тоном. Но делались намеки, что есть сионисты во власти. При этом подчеркивалось, что сионисты и евреи – это не одно и то же.

Очень хорошее отношение было к народам СССР – публикация их авторов была тогда нашей целенаправленной политикой. Это сейчас они сидят в своих независимых государствах, никто их за пределами не читает, а тогда их переводили на русский, и расходились огромные тиражи» [513].