Игра на жизнь - Дарья Сергеевна Кожевникова

ложитесь спать? Просто он будет проездом, другой такой шанс вряд ли скоро появится. Хотелось бы…

— Да оставайтесь сколько нужно, нам же завтра не на работу с утра, подождем, — Борька взглянул на Таню. — Ведь некрасиво как-то людям планы срывать.

— Мы могли бы в город уехать, — заметила Таня, так и оставшись стоять у дверей, подпирать косяк. А вот девчонка снова вилась около Борьки. На колени влезть ему не пыталась, но почти повисла на спинке стула у него за плечом, ревниво поглядывая на Лизу.

— Могли бы. Но не сегодня. — Борька поерзал на стуле, тихо охнул и поморщился. Потом обратился к Лизе:

— Елизавета, а ведь ты у нас медсестра? Не посмотришь мой бок? Я тут недавно его отшиб, и все никак не проходит.

— А в городе мы в больницу бы заехали, показались! — подала голос Таня.

— Давай я для начала взгляну. — Лиза поднялась, одолеваемая очень противоречивыми чувствами. С одной стороны, ей хотелось рявкнуть: «Пусть теперь тебя твоя телка осматривает!», а с другой стороны, она видела, что с ним и в самом деле не все в порядке, и сердце сжималось. А еще… там, на крыльце, встретив ее взгляд, Борька не отвел глаза, как застигнутый с поличным прелюбодей, он смотрел на нее прямо и открыто, как прежде. И это заставило Лизу внутренне метаться в поисках ответа: так что же здесь все-таки происходит?! Потому что один его взгляд сказал в его оправдание больше, чем множество слов, вот только не объяснил саму ситуацию.

Как оказалось, в этом доме была еще одна комнатка, почти каморка, за тонкой перегородкой. Они вошли туда втроем — Борька, Лиза и несносная девчонка.

— Ложись! — скомандовала Лиза, увидев там застеленную одноместную кровать. Только чью? И повернулась к девчонке: — А ты, пожалуйста, выйди!

— Я с дядей Борей! — с вызовом ответила мелочь. Но тут Борька сам вмешался:

— Машунь, тетя — доктор, ты ей будешь мешать, — и несносная девчонка сдала позиции, послушно развернувшись к двери. Правда, перед уходом успела показать Лизе язык. Лиза раздраженно фыркнула, тут же услышав от Борьки:

— Ну что ты хочешь, это же ребенок.

— Жеребенок — это отпрыск кобылы! — Лиза мрачно взглянула ему в лицо, в то время как руки уже привычно взялись за повязку. Борька попытался то ли помочь ей, то ли взять ее за руку, но она сердито шлепнула его по руке, чтоб не лез, и он не стал больше вмешиваться. Вообще взялся за свой телефон, как будто ее тут и вовсе не было! Если бы Лиза его не любила, то так и дернула бы его сейчас посильней! Но как бы ни была зла на него, а не смогла так поступить. Аккуратно убрала последнюю салфетку с посиневшего бока, осмотрела, потом осторожно ощупала… после чего едва слышно зашипела, склонившись над мужем:

— Смоляков, ты перед кем тут ломаешь комедию? Или забыл, где я работаю? И тебя тоже знаю как облупленного, вместе с твоим характером! Чтоб ты? Вот из-за этого? И еле ползал? Другой бы кто…

Он приложил палец к губам, указав глазами на тонкие стенки, а потом развернул к ней экран телефона:

«Ну, я пытался тебя остановить. Не пытайся сейчас ничего понять, просто верь мне! Люблю тебя, Лизка! Не выдай меня: я очень болен!»

Первое, что Лиза поняла, прочитав этот текст, — это что вся ее прежняя буря чувств — так, цветочки. А теперь… в истерику бы не сорваться всего от трех слов: «Люблю тебя, Лизка!» Он снова ей это пишет и смотрит при этом так, что не поверить невозможно. Но как трудно бывает осознать, что мир спасен, когда ты уже почти свыкся с мыслью о том, что он рухнул! Да и как верить-то? После всего, что она успела пережить накануне и увидеть тут? Что у него с этой девкой и почему она здесь?! Глядя на мужа, Лиза закусила пальцы, пытаясь успокоиться, но слезы все равно потекли по щекам. Борька взял ее за другую руку, переплел свои пальцы с ее, прижал к губам тыльную сторону ее ладони. Лиза отняла руку, не столько от злости, сколько потому, что эта нежность мешала ей собраться с силами. Сжала кулаки, сделала пару глубоких вдохов, подняв лицо к потолку. Потом, успокаиваясь, показала кулак уже Борьке и тихо прошипела:

— Я надеюсь, у тебя будут очень убедительные объяснения… Кобель полосатый! — вырвалось у нее. А потом, помня о слушателях, она вполне натурально ахнула уже в полный голос: — Права твоя девушка! Да как же ты себя довел до такого?!

— Ну а что было делать? — сдавленно процедил Борька сквозь стиснутые зубы. А сам снова что-то строчил в телефоне. Лиза принялась перебирать Борькины запасы лекарств, чтобы создать нужный звуковой фон, и ждала, что он ей снова покажет экран, но сообщение куда-то ушло. — Ты сможешь мне как-то помочь? В больницу не предлагай, я этой дороги по ухабам сейчас просто не выдержу.

— Еще бы! Тут такое… — что именно, Лиза предоставила домысливать слушателям по ту сторону стенки. — А ты еще по двору скачешь! Тебе же нужен постельный режим!

Продолжая снова что-то писать в телефоне, Смоляков показал ей большой палец. Жестом попросил: «Погреми тут еще бутылочками», и Лиза продолжила создавать видимость бурной деятельности, в то время как на самом деле лишь осторожно поменяла салфетку, снова затянув на Борьке повязку.

Когда она вышла в большую комнату, оставив Смолякова картинно сползать с кровати, Антон сразу спросил:

— Ну, что с ним?

— Ушиб, рана, воспаление. И ребра переломаны, это даже без рентгена понятно, — не поскупилась на вердикт Лиза, не на шутку встревожив Антона. Девчонка тоже внимательно слушала, как будто что-то понимала. Татьяна же, как показалось Лизе, была больше раздосадована, чем взволнована. Произнесла, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Я просила его поехать в город, показаться врачу. Он отказывается! А «Скорая» поедет ли сюда, в эту глушь? И потом… если приедет, это ведь его в больницу заберут?

Лиза повела плечами, подавив в себе желание спросить: «И что, тогда тебе воду таскать будет некому?» Борька медленно, придерживая бок, вышел в общую комнату, снова сел. Татьяна подошла к нему, пододвинула еще один стул и присела напротив, наклонившись вперед:

— Борь, ну вот пока твои друзья здесь… ты точно не хочешь, чтобы они тебя отвезли?

Лиза невольно поморщилась: в этом вопросе и в самом Танином голосе ей послышалась не забота о раненом, а желание оправдаться перед зрителями и какой-то шкурный интерес.