Времена не выбирают. Книга 1. Туманное далеко - Николай Николаевич Колодин

от нас три с половиной-четыре километра, а мы выходили минут за двадцать, потому и рысачили до самой проходной.

Проходная – отдельная тема. За дисциплину боролись жестко. Опоздал на пять минут, и пропуск остается в проходной, оттуда – в отдел кадров, где сразу и бесповоротно решают твою судьбу. Поскольку выговоры тогда за наказание не считались, то либо понижение разряда у квалифицированных и опытных рабочих и лишение редких, в общем-то, премиальных, либо – увольнение.

Так как у меня ни опыта, ни стажа, ни разряда не имелось, то наказание одно: лишение работы. У Толи перспектива такая же. Нас подобный исход не устраивал, потому каждое утро своеобразный марафон. Подбегали к самому-самому, когда рабочие, то есть в основном работницы, шли толпой. И до сей поры чувствую душевный подъем, который охватывал и подхватывал. Ты, не понимая еще самой сути, все равно чувствовал себя частичкой огромной силы.

Первым рабочим наставником стал «мужичок-с-ноготок», взявшийся вымостить булыжником двор старой фабрики, размером чуть меньше Комсомольской площади. Я выковыривал старый булыжник ломом и стаскивал его в кучу. Из неё уже подносил к месту нового мощения. «Мужичок-с-ноготок» работал, не вынимая изо рта папиросы и не прекращая ни на минуту поучений. Излагались они в манере исключительно матерной, в которой редкие цензурные слова служили связкой. К тому же бывший зэк оказался страшным антисоветчиком.

– Вот на зоне, – начинал он, – как-то начальник пудрил нам мозги, мол, советская власть даром нас кормит, освещает, крышу над головой дает. Где еще такое возможно, спрашивает. А старые политзэки ему в ответ: «На каторге».

И продолжал постукивать деревянной киянкой по уложенным камням. Иногда разражался то ли услышанными, то ли самолично сочиненными присказками вроде «партии – бублик, народу – дырка от бублика, это и есть советская республика».

Мне, воспитанному на песнях о Родине и Сталине, его откровения не по душе, и я отмалчивался. Обедали в фабричной столовой. На свои тридцать копеек, полученные от матери, мог взять суп, котлету с гарниром и чай. Хлеб на столах бесплатный.

Он, кроме полного обеда, брал еще две кружки пива (вот время – пива бочкового свежего в рабочей столовой – хоть залейся). Съев обед, он принимался за пиво. Тянул его неспешно, закусывая бесплатным белым хлебом, сопя и чавкая. Видеть и слышать это настолько опротивело, что я предпочел брать у «Лабаза» шесть пирожков с ливером и читать у клуба Сталина газеты, развешанные в застекленных стендах. Три газеты: центральные – «Правда», «Известия»– и своя, ярославская, – «Северный рабочий». И хоть говорили тогда, что в «Правде» нет известий, а в «Известиях» – правды, мне всё равно интересно. За время обеда прочитывал все три газеты, а это шесть полос (больших газетных страниц). Так что с обеда возвращался настолько подкованным, что сразу бросался на антисоветчика в атаку. Бил его самой свежей информацией, которой он не обладал, и тем принуждал сдаться. Но ему не хотелось, назревал идеологический конфликт, в результате меня от него убрали, заменив кем-то, газет, вероятно, не читающим.

Первая зарплата помнится так же, как и первая любовь. Её-богу! Мне положили оклад в триста рублей. Сумма даже по тем временам незначительная настолько, что не облагалась налогами (имею в виду подоходный и бездетный). Оклад делился поровну: сто пятьдесят в аванс и столько же в получку, или, как здесь говорили, «в дачку».

Получить в первый раз такую мне, не державшему в руках больше десятки, сумму значило одно: прямиком направиться в «Лабаз». Вначале поднялся наверх и купил дешевенький, без твердой обложки, томик стихов «Маяковский о любви». В продовольственном магазине, зная, как мать любит свежую рыбу, выбрал самого крупного судака. Домой не шел, а мчался, чтобы рыбина совсем не протухла по жаре. Мать ждала. И, конечно, заплакала:

– Вот и вырос кормилец …

В хозотделе, кроме взрослых, было двое таких же, как я: Вовка Монахов – Монах – и Игорек, по кличке Тигрёха. В наши обязанности входила чистка больших металлических ящиков для всяких отходов, которые уборщицы цехов привозили сюда во двор и в те ящики сваливали. В основном так называемые «концы» – путанка из хлопковых нитей, которой обычно вытирали и станки, и руки. Потому они коричневели от машинного масла и грязи и являлись неслыханным лакомством для крыс, коих на фабрике видимо-невидимо. Прежде чем приступить к очистке ящика, мы на приличном расстоянии принимались стучать по нему швабрами. Крысы выскакивали, иные с недожеванными «концами» в зубах, и стремительно растворялись в пространстве.

Только тогда мы начинали грузить отходы в кузов грузовика, чтобы вывезти его на свалку. Любимое наше занятие, потому что Тигреха предложил нехитрую, но надежную комбинацию. Между делом мы таскали из ремонтно-механического цеха бронзовые и медные детали, которых там имелось предостаточно и без надлежащего учета. Их прятали в кузове, завалив теми самыми концами. Охранник на воротах только вставал на подножку у кабины, заглядывал в кузов и, не имея никакого желания извазюкаться, махал рукой водителю: проезжай. Мы выпачкаться не боялись, потому что были в казенных комбинезонах, которые время от времени нам меняли на чистые, выстиранные.

На свалке, сдав в одном месте концы и получив соответствующие бумаги, мы тащили узел с цветметом в соответствующий ларек, после чего оставалось только поделить деньги. Иногда выходило по десятке и больше. Я берег их на вечер, на танцы в Рабочем саду с пивом и папиросами. Правда, однажды Тигреха уговорил нас на вырученные деньги поддать как следует на берегу Которосли. Здесь, у подножия храма Николы-Меленки, была, как принято сейчас говорить, поляна, полная любителей выпить. Были и свои распорядители со стаканами в сумке. За те стаканы они получали пустую посуду, а это двенадцать копеек за полулитровую посудину. Две сданных бутылки – кружка пива, потому чужие здесь не ходили…

После работы, вымывшись в душе и переодевшись, мы направились в «Лабаз». Взяли три бутылки «Лимонной» настойки (30-градусной, в жару) да еще три пива и прямиком к Николе. Пили – не спешили, мимо рта не лили, и всё под разговоры. Как домой дошел и дошел ли, не помню. Может, кто и притащил из соседей. Дело обыденное.

Больше ничего подобного! Когда Монах с Тигрехой отправлялись в лабаз за водкой, я шел домой. Вначале еще пытались как-то образумить меня и вернуть в свои ряды, но скоро отстали.

Не все так весело. Как-то раз привезли кровельное железо для крыши. Мне с водителем поручили перетаскать его на склад. И когда уже практически машину разгрузили, взяв в руки очередную