«Журавли» и «цапли». Повести и рассказы - Василий Голышкин

«Нептун» сообщил «Морошке» о времени вылета, и в лагере их уже ждали. Едва вертолет опустился на землю и выключил пропеллеры, как к нему со всех сторон кинулась пионерская армия, пленила прилетевших и растащила по отрядам…

К старшей вожатой Лене подлетел дежурный по лагерю с горном в руках.

— Как с отбоем? — спросил он. — Пора бы…

Лена устало улыбнулась и махнула рукой.

— Отбоя сегодня не будет, — сказала она.

Собака

Я стоял возле телеграфного столба и читал объявление.

Со стороны, глядя на меня, можно было подумать, что я или ненормальный, или в объявлении говорилось о чем-то таком, что для меня было равнозначно жизни и смерти.

Дул пронзительный ветер ранней весны, шел проливной по этому времени дождь, а я, держась руками за шляпу, как утопающий за спасательный круг, стоял и читал: «Пропала собака…»

Не смейтесь. Я сам вначале улыбнулся, увидев громадное, в половину газетного листа, объявление под этим заголовком. Мало ли собак пропадает!.. Двух десятков слов обычно вполне хватает, чтобы сухо, по-деловому оповестить человечество о своей беде и попросить его доставить пса-раззяву «по указанному адресу за соответствующее вознаграждение». А тут половина газетного листа! Вот это меня и удивило. «Повесть о пропавшей собаке», — иронически подумал я. Стал читать, и ирония моя сразу улетучилась.

Такого-то числа, во столько-то часов, говорилось в объявлении, один мужчина продал на птичьем рынке одной женщине одну собаку… Далее следовали приметы продавца, покупательницы и ее четвероногой покупки. О продавце: «угрюмый, в синем ватнике, с рюкзаком за плечами…» О покупательнице: «в зеленом пальто». О собаке: «среднего собачьего роста, волосатая, как молодой кукурузный початок, веселого характера, ушки торчком…» Но тут же следовала горестная приписка: «ушки от тоски могут висеть…» Кличка… Адрес… И слезная просьба ко всем: «Помогите найти друга!!!»

«Помогите!..» Так кричит корабль кораблю, когда терпит бедствие. И корабль, который слышит это, не раздумывая бросается на помощь.

Я хотел, я горел желанием помочь человеку, потерявшему друга-собаку. Но что я мог сделать? Явиться по указанному адресу и бодро сказать: «Три к носу — и все пройдет»? Слабое утешение. Нет уж, если помогать, то по-настоящему. Как? Я еще не знал. К тому же, прежде чем помогать, я должен был ответить на один вопрос, возникший у меня при чтении объявления: откуда пострадавший знал приметы участников купли-продажи? Сам при этом присутствовал? Или, хуже того, сам сперва продал собаку, а потом, когда перекупщик, в свою очередь, сбыл ее с рук, затосковал о друге?

Я еще раз пробежал глазами объявление и, подгоняемый ветром и любопытством, зашлепал по указанному адресу. Только там я мог получить ответ.

Вот он, дом, который я ищу. К тому времени, когда я нашел его, дождь перестал, и солнце, прежде чем выйти из-за туч, робко ощупывало землю лучами: не сыро ли?

На лавочке возле дома сидел молодой толстомордый небритый парень в дворницком фартуке и плакал.

Поодаль от парня — руки за спину, в школьных формах и весенних пальтишках — стояли мальчик и девочка.

Я присоединился к зевакам.

Мальчик и девочка, не сводившие глаз с дворника, не обратили на меня никакого внимания.

— Второй день плачет, — сказал вдруг мальчик.

— Пойдет напьется и снова плачет, — уточнила девочка.

— Да отчего же? — удивился я.

— Оттого, что собачку пропил, — сердито сказала девочка.

— Дать бы ему, — задумчиво сказал мальчик.

Я все понял. Оставалось уточнить подробности. Мальчик и девочка помогли мне в этом.

Они, оказывается, из соседней школы — «разведка интересных дел». И шефы дома, возле которого мы стоим. Шефы дома и шефы одной из обитательниц этого дома, Марии Эразмовны Тульковой, героини гражданской войны, живущей в квартире № 3.

Мария Эразмовна стара, слаба и одинока. А когда-то в юности была боевой и красивой. Они сами видели фотографию: Мария Эразмовна на коне Орлике с шашкой и наганом, а рядом Семен Михайлович Буденный, тоже на коне и тоже с шашкой. А на обороте фотографии надпись: «Буденновцу Марии Тульковой от Буденного Семена». Фотография старая, а надпись новая. Потому что сделана недавно, когда Семен Михайлович навестил Марию Эразмовну.

Раньше ее часто навещали. А потом — все реже и реже. Потому что тех, кто навещал, становилось все меньше и меньше. А сама Мария Эразмовна никого не навещала, хворала.

Пионеры узнали об этом и повадились в гости — то один придет, то другой, а то всем звеном ввалятся. Но Мария Эразмовна никогда не давала им засиживаться. Не потому, что они ей надоедали, а потому, что она сама боялась им наскучить.

Ребята разгадали это, и чтобы Мария Эразмовна никогда, даже ночью, не оставалась одна, подарили ей щенка, назвав Орликом. Он был для Марии Эразмовны всем — и другом, и сторожем, и цирком — развлекал хозяйку трюками, которым его обучили ребята.

И вдруг Орлик пропал. Вышел погулять и не вернулся. Весь дом — да что там дом — вся улица пустилась на поиски пропавшего, узнав, что Мария Эразмовна слегла от огорчения. Но первыми на след напали мои собеседники — мальчик и девочка, «разведка интересных дел».

Увидели плачущего дворника и, между прочим, поинтересовались причиной его слез. Узнали и от ужаса дара слова лишились. Стояли, немые от возмущения, и слушали пьяную исповедь дворника, в котором заговорила вдруг совесть: и про мужчину в синем ватнике, и про женщину в зеленом пальто, и про собаку среднего собачьего роста…

Обретя дар слова, отругали дворника и бросились к Марии Эразмовне.

Теперь я знал все, кроме одного: как помочь хозяйке Орлика? Нет, вру, знал! Знал с самого начала. Как только прочитал объявление.

Я должен был пойти домой, взять своего Рекса и одолжить его (Одолжить! На большее, увы, я не мог решиться) человеку, «терпящему бедствие». Я знал, Рекс не удивится переселению на новую квартиру. Он привык к этому. Уезжая в командировку, я всякий раз доверял его попечению друзей.

Я так и сделал. Зашел домой и, как на прогулку — поводок в руке, — повел Рекса к Марии Эразмовне.

Вот и квартира № 3. Но позвольте, там ведь полагается быть тишине? В квартире № 3 живет старый, слабый человек, к тому же убитый горем, — а я слышу веселый смех, а я слышу задорный собачий лай…

Я нетерпеливо распахнул дверь и замер на пороге: комната была полна людей и собак, людей всех возрастов — детей и взрослых — и собак всех мастей и пород. И центром внимания тех и других была седая, лежащая в кресле женщина с гордым, как у орла, профилем и доброй улыбкой на тонких, как ниточка, губах.

Я понял — не один я прочитал объявление. И не один я услышал призыв о помощи.

Рыжая шуба

Никто не видел, а девчонка Маришка видела. Паслось стадо. Коровы ели не ели, а больше сопели, недовольно оттопыривая толстые губы. Не то трава была невкусная, не то той травы было мало. А откуда ей быть на первом выпасе? Едва вылезла — и пожалуйте коровам на закуску. Подрасти не дали.

А как подрасти дашь, когда в колхозе от прошлогоднего сена один запах. Понюхаешь и почуешь, что сарай сеном пахнет. А самого сена нет. С осени не заготовили. Урожая на травы не было.

Вот председатель и велел гнать стадо по первой траве:

— Пусть постригут.

Председатель в молодости был парикмахером и выражался иногда профессионально:

«Я тебя причешу — сам себя не узнаешь» — это когда ругал провинившегося.

«Пусть постригут» — это когда велел гнать коров по первой траве.

И коровы «стригли», сердито грозя кому-то хвостами. Может быть, председателю.

А дед Андрей, пастух, грел на солнце лысину и дремал стоя, ухватившись за посох. Как будто собирался лезть по этому посоху на небо.

Вот что видела Маришка, играя сама с собой в прятки среди неживых еще кустов.

А еще видела, как из лесу вышел рыжий мужик — от шубы и шапки рыжий, — растопырил рыжие руки и погнал куда-то отбившегося от стада теленка.

Маришка хотела закричать — и не смогла. От страха язык отнялся и молчал как убитый, пока мужик был виден. Как будто мужик был колдун и наложил на язык печать молчания.

Но вот мужик скрылся, и язык заговорил. Да так громко, что коровы, задрав хвосты, ударили вскачь. А дед Андрей проснулся, увидел бегущих коров и заголосил:

— Куды-ы?

Потом набросился на Маришку:

— Ты чего?

— Рыжий мужик теленка увел.

Дед Андрей не сразу сообразил. А когда сообразил, сам не свой кинулся по следу. Но рыжий мужик как растаял. А с ним и теленок.

Дед Андрей испугался и погнал стадо домой. Село, увидев стадо, переполошилось. Так было только раз. Да и то на памяти старожилов. Пастух пригнал стадо в полдень. Но тогда началась война. И пастуха напугали пикирующие на стадо самолеты.