Наследник - Алексей Кулаков

Меж тем, немного успокоившись, верховая челядинка Авдотья решила вернуться в покои своего господина. Близился полдник, досмотреть за которым есть ее прямая обязанность, к тому же, Димитрий Иванович закончил писать второй том своих «Сказок» и доверил ей разложить по порядку еще не сшитые в одно целое листы… Миновав охрану у дверей Прихожей, она прошлась по горницам, внимательно осматриваясь по сторонам в поисках грязи или хотя бы пыли, напоследок привычно поправив завернувшийся уголок ковра в Опочивальне. Вернулась в Комнату для занятий, взяв с одной из полок большую кипу исписанных удивительно ровным почерком листов, присела на широкую лавку, предназначенную для удобства посольских или приказных дьяков, приходящих в качестве временных наставников, и положила бумажную кипу себе на колени. Мелко перекрестилась, с немалым любопытством читая на первом листе указания своего соколика голове Печатного двора насчет картинок и прочих украшений будущей книги, затем осторожно его убрала, и начала раскладывать, сообразуясь с мелкими цифирьками по самому низу листов. Этот сюда, этот положим под него, следующему место наверху, а вот этот в сторонку… Работа спорилась, и листы постепенно укладывались в ровную стопку, начиная напоминать собой толстую рукопись без обложки — пока ей на глаза не попалось название очередной небывальщины:

— Сказ про то, как служивый из топора кашу сварил. Хмм?..

Когда через некоторое время в покои пожаловали два стольника с блюдами в руках и кравчий, надзирающий за ними, они весьма удивились — для начала тому, что поставец еще не накрыт скатертью, а затем тихому хихиканию, раздающемуся из дальних комнат.

— Грхм!

После нарочито-громкого кашля до них донесся непонятный шум и расстроенное причитание, затем появилась и сама «хозяйка» покоев — полыхающая нежно-розовым румянцем (и оттого ставшая еще привлекательней), с явными смешинками в серых глазах, а вдобавок еще и непривычно-приветливая.

— И тебе поздорову, Авдотья Фоминишна.

Бдительно пронаблюдав за стараниями стольников, а также за тем, как личная служанка наследника отщипнула по кусочку от содержимого всех четырех блюд, кравчий рискнул поинтересоваться у нее причинами столь удивительно хорошего настроения. А заодно, пользуясь представившимся случаем, и познакомиться чуть поближе — в Теремном дворце мно-огие ласкали взглядом столь поздно созревшую красавицу. Некоторые из малых и средних придворных чинов так даже прикидывали, не стоит ли им поухаживать за ней с самыми что ни на есть серьезными намерениями: хоть девица и перестарок, да и род у нее захудал, зато собою вельми хороша. К тому же, будущий государь к ней явно благоволит. С такой-то женой, да при правильном подходе, никакие враги при дворе не страшны!.. Увы, полюбезничать с далеко идущими планами у кравчего не вышло, ввиду прихода хозяина покоев. Чуть разгоряченного недавно окончившейся игрой, слегка запылившегося из-за нее же, и с едва заметным голодным блеском в невозможно-синих глазах — царевич Димитрий, коего все чаще и чаще начинали титуловать государем-наследником, стремительно прошел сквозь Прихожую, мимоходом кивнув на поклоны, поплескал водой в Опочивальне и вернулся обратно, скинув на ложе свой легкий кафтанчик, шапку и пояс с коротким клинком.

— Господи, Иисусе Христе, Боже наш, благослави нам пищу и питие молитвами Пречистые Твоея Матере и всех святых Твоих, яко благославлен во веки веков. Аминь.

В отличие от других царских детей, наследник никогда не проговаривал трапезную молитву наскоро и кое-как — всегда четко и размеренно оглашая все положенные слова. Еще одним отличием было то, что сразу после молитвы все на краткое мгновение чувствовали Его благодать, незримою волною ласкового тепла проходящую сквозь тех, кто стоял рядом с царственным отроком.

— Кхм?..

Воспрянувший было духом кравчий исполнился весьма определенных мыслей, решив поиграть с верховой челядинкой если не словами, так хотя бы взглядами, да вот беда: смотрела она только на своего господина, причем не отвлекаясь на что-то другое. Пришлось слегка кашлянуть, в надежде, что это привлечет ее внимание. Что сказать — привлек!.. Вот только внимание это было не ее, а самого наследника: раздраженно бросив маленький нож и вилку с четырьмя зубчиками на стол, юный хозяин покоев весьма непонятно заметил:

— Бесчестие слуги пятнает и его господина. Или ты желаешь повести ее под венец?

Недоуменно вскинула голову Авдотья, удивленно переглянулись стольники, а кравчий, едва заметно побледнев, отрицательно замотал головой — в Теремном дворце уже и не осталось тех, кто бы не знал, чем именно может обернуться темнота в глазах истинного целителя. Или ложь, изреченная ему в лицо.

— Помни, кто ты есть, и кому служишь.

Промокнув краешки губ маленьким рушничком, царевич так же бросил его на стол, полностью потеряв аппетит. Мимолетный жест, наполненный удивительной властностью, и стольники с кравчим едва ли не бегом забрали полупустые блюда, не забыв напоследок согнуться в низких поклонах.

— Ты веселилась. Над чем?

Оставшись наедине со своей служанкой, Димитрий Иоаннович разительно переменился, перестав давить своим недовольством и раздражением. Правда, его взрослость и серьезность не по годам так и осталась — но она уже к ней давно привыкла.

— Узнала, как из топора кашу варить надобно.

Хмыкнув, мальчик поманил ее за собой, а дойдя до Комнаты для занятий, немного порылся в своих многочисленных записях, и протянул десяток сложенных вдвое листов.

— Сказ о попе латыньском, и работнике его Балде?..

Прочитав название, Авдотья перевела вопросительный взгляд на своего господина — а тот, слегка улыбнувшись, пообещал:

— Понравится еще больше.

Затем убрал с губ даже намек на улыбку и распорядился доставить к вечеру дюжину больших свечей, кувшин со сбитнем и ведро обычной воды. Как впоследствии оказалось, это был только первый из длинной череды сюрпризов: стоило сумеркам опуститься на Кремль, как царевич тут же кликнул стражу, коей указал перетащить большой стол от окна в самую середку Комнаты для занятий. Затем он внимательно осмотрел принесенные ей свечи, более похожие на восковые поленца в руку длиной, самолично укрепив четыре штуки по углам того самого стола. Наполнил десяток одинаковых плошек (а она-то все удивлялась — куда столько?) разноцветными чернилами, придирчиво осмотрел тот самый большой пук уже очиненных гусиных перьев, достал с верхней полки несколько гладко оструганных палочек разного размера…

— Заплети в косу.

Совсем было расстроившаяся Авдотья (мало того, что ничего не понятно, так еще и привычного удовольствия лишили!..) услышав ясное и понятное распоряжение, немного приободрилась. А в процессе исполнения оного и вовсе утешилась, ведь рано или поздно волосы придется распускать, после чего основательно расчесывать — вот тогда она и доберет свое.

— Засов.

Сходив до двери, ведущей из покоев, она послушно задвинула толстую полоску железа в специально вырубленный паз, а когда вернулась, ее господин как раз расстелил на столе самый большой кусок пергамента. Разгладил его, явно оставшись доволен качеством выделки, затем ненадолго ушел в Опочивальню, вернувшись в легких льняных портках, такой же рубахе и обутым в мягкие теплые черевички. Увязал толстую змею серебристых волос вокруг шеи, благосклонно принял ее помощь в закатывании длинных рукавов и кивнул на ждущие касания огня белые фитили больших свечей.

— Я буду рисовать подарок батюшке. Сколько — не знаю, но мешать мне нельзя, потому что буду при том творить особую молитву.

Немного подумав, хозяин покоев взял с полки свои четки, и обвил ими женскую руку:

— Поможет не уснуть.

Показав вначале на кубок, а затем и на кувшин со сбитнем, выдал последнее распоряжение:

— Чтобы был полон. И за свечами тоже следи.

Уняв целый ворох скачущих мыслей, служанка только и смогла, что напомнить юному господину что следующий день будет воскресным — а следовательно, в четыре утра ему надо будет идти на заутреню в Успенский собор.

— Успею.

Усевшись на татарский манер прямо на голый пол Комнаты, ее хозяин медленно прикрыл глаза. Чуть сдавило виски, затрепыхалось испуганной пташкой сердечко, а потом накатила приятная истома, похожая на ту, когда она возилась с длинными тяжелыми прядями своего соколика — только в этот раз она была заметно сильнее. Выпав из реальности, Авдотья смаковала это ощущение как драгоценное вино, пила и не могла напиться… Пока до нее как-то разом не дошло, что она уже довольно продолжительное время сидит с глупой улыбкой на устах — а юный господин наполняет светлицу ровным шорохом и скрипом пера, довольно уверенно что-то выводя на иссиня-белом пергаменте. Правда, сам он при этом выглядел немного непривычно: лицо странным образом расслаблено, глаза словно бы и не живые, а движения слишком уж уверенные и четкие. Будто и не рисует он, а обводит уже кем-то нарисованное!.. Тихонечко привстав для лучшего обзора, верховая челядинка кинула любопытствующий взгляд на стол, увидев занятный узор из синих ветвистых линий разной ширины, алые кружочки с мелкими надписями вокруг, обильные зеленые штрихи и редкие непонятные значки бурого цвета. Спохватившись, перевела взор на кубок, тут же заполошенно подхватившись с места, осторожно долила из кувшина сбитня, утерла небольшую лужицу, да так и осталась стоять, наблюдая, как на пустом месте Димитрий Иванович выводит крупные (по сравнению с остальными) буквы, постепенно складывающиеся в очень даже понятную надпись: