Инфицированные - Скотт Сиглер

— Хорошо, а это кто, уж не Гэри ли Лиленд? — спросил Отто, указывая на другое место картины.

Маргарет с Дью наклонились поближе.

— Черт побери! — одновременно вырвалось у обоих.

Маргарет подала знак фотографу.

— Нужно все здесь отснять, и целиком, и подетально. Возьмите новую флешку, а эту я заберу с собой.

Маргарет повернулась, чтобы уйти, и замерла. Что-то в долларовой пирамиде беспокоило ее. Она снова подошла к картине, остановившись на расстоянии фута. Потом она поняла, что источником беспокойства явилась фраза на латыни.

Нгуен написал: «E unum pluribus». Однако это было неправильно. По-латыни «Один из многих» следовало бы написать так: «E pluribus unum».

Если перевернуть фразу наоборот, то что получится?

Из одного — многие.

45

Пол в гостиной

Перри не знал, кто поет эту песню, хотя слова были ему почему-то знакомы.

Кто-то стучится в дверь, кто-то звенит в колокольчик. Кто-то стучится в дверь, кто-то звенит в колокольчик. Будь любезен… открой дверь… и впусти их.

Он очнулся в темном коридоре. В воздухе звучала ритмичная, но тревожная мелодия. Казалось, все вокруг ожило, пульсировало и тряслось, наполняя тело неясным теплом; ощущение было такое, что находишься в утробе какого-то чудовища, а не в коридоре. В конце коридора находилась единственная дверь из пористого зеленоватого дерева, покрытого отвратительной слизью. Дверь глухо колыхалась с каждым ударом сердца. Словно была живая.

Или, может быть… ожидала своего шанса немного пожить.

Перри понимал, что это всего лишь сон, но был напуган до смерти. В жизни, когда последние часы сна омрачены кошмарами, когда реальность неожиданно стала вызывать сомнения, можно легко испугаться обыкновенных снов.

Перри направился к двери. За ней находилось что-то необычное, невыразимое, влажное и горячее — нечто, готовое разбушеваться, убивать и властвовать. Он протянул руку к дверной ручке, а ручка потянулась к нему; оказалось, что это толстое черное щупальце, которое обволокло его руку и затянуло внутрь пористого зеленого дерева. Перри отбивался как мог, но его упрямо тащило вперед.

Дверь не распахнулась — она поглотила, всосала в себя, обрадовавшись неожиданной пище из плоти и разума. Зеленое дерево поглотило Перри, и он насквозь пропитался влажной гнилью. Он пытался закричать, и щупальце заткнуло ему рот, перекрыв путь любым звукам и даже воздуху. Страшная дверь обернулась вокруг него, лишила всякой надежды на малейшее движение. Рассудок затмил безумный ужас…

Когда он очнулся, вилка по-прежнему торчала из плеча, скрытая тканью толстовки. Рана не болела. Сколько времени он провел в бессознательном состоянии?

Перри засунул правую руку под толстовку, схватил вилку и плавно вытащил ее; вилка вышла наружу с чавкающим звуком. Густые ручейки крови устремились вниз, затекая под мышку. Передняя часть толстовки окрасилась в ярко-красный цвет, перемежающийся с полосками темно-пурпурного. Сама по себе колотая рана не доставила бы больших проблем, но, проворачивая вилку, Перри разорвал большой кусок плоти. Он осторожно потрогал рану, пытаясь на ощупь выяснить характер повреждений. Пальцы коснулись мертвого Треугольника: он перестал быть упругим, сделался мягким и податливым.

Когти паразита наверняка еще цепляются где-то за его тело — за ключицу или за ребро. Если так, то при попытке удалить Треугольник когти запросто могут прорезать легкое или даже сердце. Треугольник мертв, но этот бесспорный факт едва ли мог принести Перри удовлетворение, ведь ему придется носить в теле мертвого паразита, от которого опасно избавляться.

Он осторожно встал и запрыгал в сторону ванной. Израненная нога сейчас доставляла меньше хлопот.

Играть, невзирая на боль.

Затереть рану грязью и возвращаться в строй.

Пожертвовать своим телом.

Линолеум был покрыт полосками запекшейся крови. В раковине все еще плавали кусочки оранжевых струпьев, хотя уровень воды заметно поубавился.

Плечо сочилось кровью. Из шкафчика возле зеркала Перри взял пузырек с перекисью водорода. На дне оставалось немного жидкости — достаточно для дезинфекции раны. Поставив пузырек на стойку, Перри попытался снять толстовку, но внезапная боль в плече не дала ему этого сделать. Он медленно поднял руку: было очень больно, однако рука, слава богу, все-таки работала.

Правой рукой Перри неуклюже стащил толстовку, бросил на пол и отшвырнул ногой в угол, чтобы не смотреть на нее.

Хотелось принять душ, только сперва нужно было хотя бы обмыть ванну.

Перри вытащил из-под раковины нетронутую чистую мочалку и вдруг подумал, что Стартовой Пятерки больше не существует. Теперь тварей осталось четверо. Четыре Всадника.

Четыре Всадника Апокалипсиса.

Улыбка на его лице моментально растворилась. Новое имя отнюдь не придавало сил.

Перри смочил белую мочалку и принялся стирать размазанную кровь с груди, плеч и подмышек. Обмакнул и саму рану; мочалка быстро пропиталась кровью.

В общем-то, рана не выглядела ужасной. Ужасен был Треугольник. «Лицо» было изорвано вместе с покрывавшей его кожей. Поначалу было трудно различить плоть паразита и его собственную; приглядевшись, Перри понял, что ткань чужака на вид немного бледнее.

Он вылил на рану остатки перекиси водорода. Большая часть стекла по груди вниз. Перри немного поежился и прижал к ране мочалку.

В запасе оказалось всего три лейкопластыря; впрочем, этого должно было хватить. Перри соединил вместе обрывки кожи над «головой» Треугольника, затем приложил пластырь и крепко надавил. Белые тампоны на противоположной стороне пластыря сразу окрасились в алый цвет. Впрочем, подкожное кровотечение через нескольких минут прекратится.

Запах пластырей ненадолго взбодрил Перри. Он вспомнил, как в детстве, поранив руку или ногу, шел к матери, и та накладывала на рану подобный пластырь. Боль утихала, и юный Перри снова бежал играть. Если, конечно, отцу в данный момент не хотелось проучить его за слезы.

В доме Доуси-старшего было не принято проявлять признаки слабости. Перри не мог даже сосчитать, сколько раз папаша, разозлившись, порол его, приговаривая: «Сейчас тебе будет от чего заплакать!»

Успокоившись, Перри вдруг понял, что кругом — в том числе и у него в голове — царит необычная тишина. Не ощущалось никакого шума, скрежета или статического треска. Ничего. Не хотелось обманывать себя наивными надеждами, вряд ли Треугольники погибли. Конечно, он по-прежнему ощущал низкое жужжание где-то в дальних уголках мозга. Нет, они не мертвы, тем не менее ощущения явно изменились. Вероятно, твари… заснули?