Огненный шторм - Дэвид Класс

Ложь! — уверяет меня Джиско. Не раздумывай! Действуй!

А кто мне, интересно, намекал, что моя судьба хуже Эдиповой? — напоминаю я Джиско. Еще бы — раз мне придется убить собственных родителей. И вообще он дело говорит. Если я сейчас изменю что-то важное, то повлияю на все будущее. А как же иначе?

Время устроено совсем по-другому! Это не река, где стоит сдвинуть камешек в верховьях, и она до самого низа потечет иначе!

— Вот именно, Джек, — подтверждает Эко. — Этот человек — хитрый и отчаянный лжец. Чтобы обмануть тебя, он использует упрощенческую, устарелую модель пространства-времени. Сейчас мы не можем объяснить тебе все. Твой отец мудр и добр и послал тебя сюда спасать и сберегать, а не уничтожать! А теперь не пропусти свой звездный час, исполни свое предназначение!

У меня голова идет кругом. Одурел я от их споров и разговоров. Они все бьют меня по самому больному месту. Я не знаю, кто я такой. Кто послал меня в прошлое. И зачем.

Они продолжают спорить. Слова и мысли так и вьются вокруг.

Может, интуиция подскажет? Что хорошо? Что плохо? На первый взгляд Эко и Джиско — хорошие. Даркон — воплощенная подлость. Мой отец, каким я его видел, показался мне мудрым. Отец Даркона преследовал меня в страшных снах.

Вспоминаю риф, на который я нырял. Подводный райский сад. Причудливые губки. Величественные кораллы. Загадочные, чудесные подводные твари.

Даркон был готов все это погубить.

Мне становится ясно, что делать.

74

Делаю шаг вперед и в мгновение ока освобождаю сознание. Пульсирующий серебряный свет течет прямо сквозь меня. Тянусь к нему, словно к какой-то части собственного тела. На этот раз рука не натыкается на поверхность помоста. Немыслимо твердое вещество, отразившее Дарконов лазер, сопротивляется мне не сильнее озерца под горным источником. Опускаю руку в озерцо. Касаюсь нежной теплоты Пламенника. Правая рука накрывает мерцающую сферу.

Вынимаю руку из помоста — и Пламенник выходит с ней. Он свободен. Получилось! Только не спрашивайте как.

Поднимаю Пламенник над головой.

И тут рука у меня загорается! Ору. A AAA A AAA!

Пытаюсь отшвырнуть Пламенник. Никакой реакции. Я парализован. И горит у меня не только рука. Плечо, голова, все тело шкварчит, полыхает, поджаривается! Я охвачен красно-оранжевым пламенем.

Это Пламенник решил меня сжечь — или это я сам что-то натворил?

Ни то ни другое. Это наша связь. Воссоединение. Что-то во мне высвободило Пламенник Я как-то сумел достучаться до его первобытной силы, проложить к нему духовную дорожку на уровне куда глубже, чем клетки и даже ДНК. К науке это отношения не имеет. Это волшебство — и даже еще круче.

Настал тот миг, ради которого я появился на свет! Это предрекал Кидда Таинственный, об этом узнал мой отец — и пожертвовал моим детством ради того, чтобы этот миг настал; ради него семейная пара, которая притворялась моими родителями, долгие годы любила меня и лгала мне. И вот час пробил!

Наверное, эта боль даже сильнее, чем родовые муки, сильнее, чем смертные. Но именно это я и вижу. Рождение и смерть. Сотворение и разрушение. Я — внутри Пламенника.

Молния освещает бесплодные кипящие моря. Одноклеточная бактерия делится надвое, и два ее потомка робко расползаются в стороны. Разворачивается первый, самый крошечный червячок в долгой истории червей. Из икринки вылупляется малюсенькая проторыба. Змейка с отростками-крылышками на миг взмывает над волнами — первое живое существо в воздухе. Динозавр гонится по болоту за визжащим млекопитающим вроде грызуна, догоняет его, пожирает. Неандертальцы бросают копья в огромного косматого мамонта. Вот уже кто-то куда более похожий на человека стучит камнем о камень, высекает искру. Огонь.

Да-да, ОГОНЬ! Полыхают поля! Пышут жаром угольные печи! Грибовидное облако вздымается над жаром атомного взрыва, испепелившего целый город! Пылающие химические пары проносятся над болотом, гонят перед собой обезумевших от ужаса зверей. Глаза этих зверей — когда они понимают, что пути к спасению нет. Самки, отчаянно подталкивающие своих детенышей вперед. Самолеты, поливающие напалмом девственные джунгли. Нефтяной фонтан, льющийся в чистейшее море из пробоины в борту танкера — а потом он загорается, и море горит, и птицы и рыбы в панике бегут от огня, словно их сухопутные собратья.

Пламенник! Это рука человека ранила тебя. Пламенник! Неужели это сама земля начала с нами бороться? Неужели она решила обратить вспять столетия человеческой скверны и мерзости? Да, да, да!

Поклонение земле — самая древняя религия. Боги земли, изображенные на пещерных росписях и высеченные из камня, всегда жуткие, словно чудища из детских страшных снов.

Все эти образы так и вьются вокруг, до меня издалека еле доносятся страшные имена: Гея, Анат, Уэмак, Аруру, Кибела, Чантико… Рога, клыки, львиные тела со змеиными головами, козлоликие божества с горящими глазами, ацтекский бог земли и огня с кактусовыми шипами и алой змеей. Дагда, Ёрд, Паныу, Геб… Зеленокожий египетский бог с исполинским напряженным фаллосом глядит на меня и открывает рот, испуская красный пар, от которого хрустальный тронный зал содрогается. Пеле, Теккеитсерток, Кали…[23] Черноликая индийская мать-земля тянет ко мне четыре руки, грохоча ожерельем из черепов.

Пламенник ожил. Его дух свободен. Свободен созидать и разрушать. Я чувствую, как его ярость погружается глубоко под вулканический остров, в лаву под его основанием…

Все кругом сотрясается от гула, в десять раз громче, чем давешний грозовой раскат. Это не рев и не взрыв. Скорее — космическая струна, которая натягивалась, натягивалась, все туже и туже — и вдруг лопнула, и теперь уже ничто не будет прежним.

Каменные стены пещеры содрогаются до основания. Булыжники трутся друг о друга, скрежещут, елозят. Меня швыряет в сторону — вверх тормашками, — но Пламенник я не выпускаю.

Лечу по воздуху. Куда-то вбок, высоко над полом. Шлепаюсь обо что-то неподатливое.

Стены валятся на меня. Пыль. Камни. Из зияющих трещин поднимаются жаркие испарения магмы.

— Пошли! — говорит мне кто-то. — Сам идти можешь?

Поднимаю голову. В глазах проясняется. Эко.

— Сейчас весь этот остров взорвется. Ты идти можешь? Надо выбираться отсюда.

Согласно моим знаниям о вулканической спелеологии, Эко совершенно права. Знаешь, старина, по сравнению с этим Кракатау — просто бенгальский огонь. Джиско стоит рядом с Эко, при каждом толчке упираясь в пол всеми четырьмя крепкими лапами. О чудовище Химере из древнегреческих мифов известен еще один достойный упоминания факт: Химера обладала способностью вызывать природные катаклизмы, особенно вулканического толка. На то, чтобы сбежать с этой горы, у нас всего несколько минут.

Пытаюсь подняться. Джиско и Эко изо всех сил мне помогают.

Земля так трясется, что нам приходится цепляться друг за друга, чтобы не упасть.

Меня уводят в боковой туннель. Останавливаюсь. Смотрю назад. Вполоборота.

Бросаю последний взгляд на Даркона — его пригвоздило к полу пещеры громадным обломком скалы. Попугай в панике порхает вокруг, хочет помочь, но, само собой, сделать ничего не может.

Даркон смотрит мне прямо в глаза. Пылающим взглядом, полным неприкрытой ненависти. Если бы взглядом можно было убить, тут бы мне и конец.

Но взглядом убить нельзя. Я направляюсь в боковой туннель. А Даркон сейчас поймет, каково находиться в лавовой пещере, когда снизу поднимается бурлящая магма.

Поднимаю руку. Раздельно произношу латинские слова: «Frater, ave atque vale». Здравствуй и прощай, брат.

А потом я бегу по туннелю — со всех ног.

75

Дарконов остров танцует твист. Трясется, содрогается, а особенно — кувыркается. Наверное, сейчас совсем не весело находиться поблизости от усадьбы на склоне или кататься на лодочке по такой тихой некогда бухте. И особенно скучно бежать по нутру вулкана, который страдает несварением и как раз собирается проблеваться в масштабах Армагеддона.

Что лучше всего делать в подобной ситуации? Уносить ноги!

Мы бежим, как только можем. Точнее, пробираемся — иногда на четвереньках. Не спрашивайте, где мы, — я знаю только, что мы хотим прямо наверх. И лезем вверх — по крутым темным туннелям с предательскими расщелинами под ногами.

Пламенник освещает нам путь. Теперь он еле теплится, — энергия выплеснулась, гнев утолен. Я крепко его держу.

Ведет нас Эко. Я пыхчу, как паровоз, следом за ней. Джиско замыкает шествие, фырча и отдуваясь.

Не хотелось бы жаловаться, но мы, крупные собаки, не приспособлены для лазания по отвесным склонам. Плавать — это да. Прыгать — это конечно. Любые легкоатлетические соревнования, кроме прыжков с шестом. Во многих из них я при удачном стечении обстоятельств был бы достоин медали…