Весёлый лес - Светлана Багдерина

– Лесли, Лес, миленький, очнись!..

Несколько нежных, но энергичных пощечин сделали работу пузырька нашатыря, и дровосек замычал сипло, приоткрыл глаза… и тут же снова закрыл, мученически скривившись и отвернув голову.

– Грета… прости… я… не сказал тогда… не попросил… но я знаю… я понял… я гад… скотина… недостойная…

– Гад, мерзавец, негодяй, подлец… – обливаясь слезами, приподняла голову непутевого возлюбленного крестьянка и гладила, гладила, гладила его по опаленным, грязным до черноты волосам, не отрывая глаз от чумазого заросшего лица, словно не могла наглядеться.

– Прости, Грета… я дурак… был… ведь… я только сейчас… понял…

– Что дурак?…

– Нет… то есть, да… и это тоже… А еще… что люблю тебя… оказывается… Но поздно… Ведь после того… что было… ты никогда не сможешь… меня простить…

– Ты и вправду дурак…

– Грета?…

– Лес…

– Грета…

Скромность поборола любопытство, мутный взор Агафона переполз на другую пару, и беспокойство шевельнулось в его груди. Может, им надо помочь?… Но целительство – это даже не другой факультет, а другой колледж! Вот если бы палочка не сломалась…

Но символ фейского дела погиб в неизвестном мире вместе с Гаваром, освобождая его от принятой клятвы и от магической связи с бывшим теперь крестником. Неожиданно для себя студент почувствовал что-то похожее на искреннее сожаление и подивился. Мечтать об этом целый семестр и еще три дня, и жалеть, когда чаяния его сбылись? Точно, перегрелся. И последние несколько десятков ударов по голове явно были лишними.

Рассеянный взор чародея заскользил по простенкам с неугасимыми факелами, по легкой воздушной галерее второго этажа, по затейливой лепнине, темным провалам арок… и вдруг остановился: в глубине одной из них, в самой тьме, что-то пошевелилось еле заметно и снова замерло. Что-то тихое, зловещее, затаившееся и выжидающее.

Позвать Люсьена и Лесли?… Но один подвергался неумелой, но пристрастной перевязке, второй был занят делами несколько более приятными… Подойти посмотреть самому?

Нет, мне, конечно, неоднократно прилетало сегодня по голове, но не до такой же степени… А если это бугень? Или шестиног какой-нибудь? Или еще какая тварь? И сейчас бросится? Или позовет других?

Маг побледнел, лихорадочно зашарил глазами по сторонам в поисках чего-нибудь, что могло сойти ему за оружие, представил себя барабанящим по головам и щупальцам обломком люстры… и вздохнул.

Осторожно, чтобы не спугнуть притаившегося, он приподнял здоровую руку, прошептал одними губами нужное заклинание… В кои-то веки светящийся шар, хоть и размером с грецкий орех, слепился из воздуха на его ладони и, покорный создателю, медленно направился в сторону подозрительной ниши.

Через несколько секунд его премудрие облегченно выдохнул и поздравил себя с тем, что не успел переполошить товарищей. В нише, опустив голову и замерев, точно неживой, стоял уведун. Покачиваться он перестал, и плащ его, пронзительно-черный недавно, приобрел цвет больной мыши. Значит, через несколько минут пропадет сам. Хотя даже если бы он и был еще полон сил, бояться все равно было нечего. Да уж… Пуганая ворона на молоко дует, как говорит Шарлемань Семнадцатый…

Агафону стало стыдно, и он снова устремил взгляд на друзей.

– Изабелла… помочь чем?… – прохрипел он, собрал в кулак волю и обломок стойки покойной этажерки и, шатаясь, поднялся на ноги. – Сейчас подойду…

Принцесса его не слышала.

– Леший… лежи смирно… – приговаривала она, наматывая разноцветные полосы ткани на мокрое плечо шевалье как старательная швея – нитки на бобину. – Сначала будет больно, но ты терпи… Я ее промыла… Мы тебя сейчас перевяжем… и будешь ты… как новенький…

– Ваше высочество, благодарю за заботу… но она меня не беспокоит… сильно… очень… и я вполне могу встать… – попытался приподняться де Шене. Однако из неумелых, но цепких рук ее высочества, решившей, что ее призвание на ближайшие полчаса – медицина, вырваться было не проще, чем из хватки взбешенного шестинога.

– Конечно, можешь, – проворковала она, неуклюже, но проворно наматывая остатки запасов на сконфуженного де Шене. – Но не раньше, чем я тебе разрешу.

– Потерпи, дорогой шевалье, – успокаивающе проговорила герцогиня. – Ничего страшного. Шрамы украшают мужчин. Мой Жером однажды на турнире получил удар и похуже – но к нашему обручению как раз все прошло, будто и не бывало. И у тебя до свадьбы заживет.

– Не особо обнадеживает… – косовато улыбнулся Люсьен. – Ведь у меня даже невесты нет.

– Вот и прекрасно, – завязала на бантик последнюю полосу Изабелла, и критически оглядела дело рук своих.

Подол ее и тетушкиного платья укоротился до минимально приличной в самом фривольном кабаре длины, повязка на плече рыцаря больше всего напоминала тряпичный арбуз, но крови видно не было – и это она считала своей победой на нетоптанном еще целительском поприще.

Первой, но не главной.

– Почему ты находишь это прекрасным, Белочка? – задумалась тем временем и недоуменно подняла брови домиком де Туазо.

– Потому что… потому что… потому…

Принцесса, собиравшаяся произнести что-нибудь остроумное и изящное в духе модных рыцарских романов, и даже уже придумавшая, что и как именно, к удивлению своему вдруг замялась, стушевалась и залилась горячей краской смущения.

– Потому что… в таком случае… может быть… его светлость… простит глупую вздорную девчонку… и… может быть… когда-нибудь… когда-нибудь…

Последние слова она произнесла еле слышным шепотом, замолкла, мучительно прикусив губу, опустила глаза и сложила перед собой стиснутые в замке руки. Не буря – цунами чувств прокатилось по ее осунувшемуся личику: сожаление о поспешных словах, стыд, боязнь непонимания, трепет перед возможной насмешкой или отказом… Одно покровительственное слово, снисходительный взгляд – и старые доспехи из высокомерия и колкости вернутся из небытия и останутся вокруг ее бешено стучащего сейчас сердца навсегда…

Большая, покрытая черной грязью рука осторожно легла на маленькие, и прерывистый и хриплый – но не от боли, а от переполняющих чувств голос тихо проговорил:

– Это я должен просить… у вас прощения… за свою несдержанность… потому что вас я простил… уже давно… Невозможно обижаться на того, кого любишь… И если ваше высочество… будет так терпелива и милосердна… что позволит бедному рыцарю просить ее руки и сердца…

– То… что? – чуть слышный шепот сорвался с искусанных губ Изабеллы.

– То бедный рыцарь их попросит, – едва ли громче проговорил Люсьен.

– Да вы ведь взяли руку уже… без спросу… – холодные пальцы Изабеллы шевельнулись под защитой ладони шевалье.

– Тогда… остается сердце…

– А вот сердце я не отдаю, – чуть заметно качнула головой принцесса, не поднимая глаз. – Свое сердце я только меняю.

– Но мне нечего предложить взамен… кроме сердца своего…

– А ничего другого мне и не надо…

«И тут целуются…» – с почти серьезной брюзгливостью поморщился и отвернулся Агафон. – «И никого, кроме меня, не волнует, что нам еще отсюда выбираться через орду бугней и всякой прочей твари, которой здесь отнюдь не по паре».

– Кхм… ваше премудрие… – деликатно оставив племянницу и ее суженого усугублять только что выясненные отношения, покашляла рядом герцогиня. – То, что вы… и мы… все спаслись – просто замечательно… но… у меня есть вопрос… который больше никого не тревожит… по какой-то причине…

Чувствуя товарища по заброшенности и неприкаянности, чародей приветливо глянул на подошедшую даму.

– Как мы будем отсюда выходить?

Тетушка Жаклин вздрогнула и, помолчав несколько секунд, кивнула.

– Теперь и этот тоже.

– А какой еще?

– Что случилось с Гаваром, и не заявится ли он обратно? – нервно озираясь, проговорила герцогиня.

– Не заявится, – хмыкнул и многозначительно усмехнулся студент, подразумевая, что это объясняет всё.

– Но что у вас там произошло? – спохватилась Грета и уставилась вопросительно и взволнованно на Агафона. – Пар, дым, трам-тарарам, огонь, молнии… Мы думали, с ума тут сойдем от страха за вас!

– Не знаю точно, – пожал плечами маг. – Трам-тарарам, молнии и дым – это он нас гонял… А огонь и пар… Там, в горе, под тонкой коркой была лава, но на поверхность не выходила… А когда Гавар издырявил всё своими заклинаниями… я подумал, что если полить ее холодной водой…

– Я поняла! – оживленно воскликнула крестьянка, просветлев лицом. – Один раз я тоже чайник поставила на плиту, а воды налила чуть, и она выкипела почти, а когда я налила туда холодной, у него отвалился носик, так мать меня, знаете, как ругала, потому что чайник был совсем новый, на ярмарке купили, тогда ярмарка была большая, больше, чем прежде, и потом тоже, а я ни одной ярмарки не пропускала, как мне семь лет исполнилось, это в том году было, когда у кривого сапожника корова околела, да не та корова, что рыжая, он ее раньше дядьке колесника продал, когда у нас еще старый чайник был, а уже у него ее волки задрали, а он ее неделю ходил искал, а та корова…