Правила игры - Олег Егоров

— На этаж — это хорошо, — напрягся я, отставляя кофе. — Найдешь хату?!

Лара встревоженно молчала, прислушиваясь к нашему диалогу. Есть такой вид молчания: «женское тревожное». Но Лара молчала как человек, стойко и терпеливо. И я еще раз про себя поздравил Андрея с удачным выбором.

— Ну, поехали! — Я встал из-за стола. — Проверим в действии твой бегунок!

Провожая нас, Лара незаметно, но крепко стиснула мою ладонь. «Я тебе доверяю! — значило ее пожатие. — Не подведи меня, Угаров! Кроме мужа, у меня никого!»

Дом Савинова располагался в Крылатском. В Крылатском располагаются многие дома состоятельных господ и влиятельных политиков. «Подальше от начальства — поближе к столовой» — гласит старая солдатская мудрость. На гражданке эту мудрость впору перефразировать: «Подальше от народа — поближе к кормушке». «Кормушкой» с известными оговорками в Москве принято считать улицу Осеннюю с президентским особнячком. Именно туда бы мой знакомый вождь Большие Клыки свое ненасытное рыло повернул. Против ветра ссать опасно, а стоять, раздувая ноздри, — прямой резон.

Пока Журенко наруливал, не переставая попутно восторгаться новым «козлом», я прикидывал свое теперешнее положение. И так прикидывал, и сяк прикидывал. Все его минусы и плюсы. Плюсов выходило больше со всех сторон: больше меня не искали и не стремились убить, как заведомого покойника, больше мне не нужно было работать — денег больше, чем лежало у меня на именном счете в «Дойче-Банке», мне не требовалось, и, что было особенно любопытно, больше я не хотел умирать. После всего пережитого, после всех невосполнимых потерь, я — хоть и стыдно было себе в этом признаться — как будто почувствовал заново вкус к жизни. Теперь о минусах. Минус был, собственно, один. Минус один «прототип» с доски — и партия возобновилась. Не сегодня-завтра появятся следующие жертвы. И все они будут на моей совести. Почему на моей? Потому что я чувствовал, как там потеснились мертвецы, ожидая пополнения.

Пролетев сгоряча на красный, Журенко затормозил при звуке милицейского посвиста. Инспектор, помахивая своей волшебной палочкой, вальяжно шествовал к машине.

— А транзитный номер — спереди! — вслух пустился рассуждать Журенко, слегка подгазовывая. — Так что номер он не видит! Сдаваться?! Или не сдаваться?! Вот где вопрос!.. Эх! Чистосердечное признание — первый шаг в тюрьму!

Журенко раздавил педаль газа, когда инспектор дошагал уже до цели путешествия. Я глянул в зеркальце заднего вида: блюститель даже про свисток свой забыл, ошарашенно провожая нас в путь. Так и застыл с протянутой рукой.

— Ничего! — злорадно заметил Журенко. — Бог подаст!

Результативную безнаказанность — вот что Андрей мне наглядно продемонстрировал. Дал урок. Фигурно выражаясь, транзитный номер спереди был теперь и у меня. Для своих поотставших преследователей я также стал невидимкой, что давало мне исключительную возможность мчаться вперед, нарушая все правила — и конспирации в том числе. А выложить свои недобитые карты перед Савиновым я мог почти без риска. Если Савинов являлся тем, за кого я его принимал, то я был его «срезанной» пешкой. По «самурайскому» же кодексу этих шахматистов — устному ли, письменному — за мое устранение нес ответственность глава «Третьего полюса» Маевский, и только он. Не Савинов. Потеряв пешку-Угарова, мой патрон должен был сейчас обдумывать следующий ход либо его совершить. Возможно, он проигрывал. Возможно, партия шла к ничьей. В обоих случаях, оставшись в живых, я автоматически становился его «джокером». Со мной он получал верный шанс закончить партию в свою пользу при любой позиции на доске. Маевский не справился и, значит, проиграл. Так, по крайней мере, я думал и хотел этим воспользоваться. А если Маевский и без того проигрывал партию? Если я был со стороны Савинова запланированной жертвой? Вот об этом я старался не думать. Так или иначе, я должен был попытаться до следующего убийства, коли оно еще не случилось, встретиться лицом к лицу с человеком, поставившим меня когда-то на клетку «е2».

— Едва не влипли! — нарушил молчание Журенко.

Я расхохотался. Даже думали мы с Андреем одними цифро-буквами.

— Ты чего?! — покосился он на меня.

— Да так. Анекдот вспомнил.

Журенко остановил машину у подъезда новой многоэтажки: судя по всему, произведения позднего турецкого зодчества.

— Вахтер? — спросил я, выбираясь на улицу.

— Домофон. — Андрей вслух помножил все, что знал. — Подъезд — первый, этаж — второй, дверь — слева на площадке четвертая… Квартира восемь получается!

Домофон был без телекамеры. День был воскресный. Савинов был дома.

— Кто? — искаженным голосом отозвался динамик на утопление кнопки.

— Петр Сергеевич?! Это Журенко! Секьюрити! Извиняюсь, что в неурочный час беспокою! — доложил Андрей, будто провинившийся студент. — Обстоятельства!

— Вы один?

Андрей глянул на меня. Я кивнул.

— С Угаровым!

— Я вас правильно понял?! — помолчав, уточнил Савинов.

— Вы его правильно поняли, Петр Сергеевич! — подступился я к домофону.

Замок щелкнул, и мы оказались внутри подъезда. Минуя лифт, мы поднялись на второй этаж. «Вот и камера», — отметил я портативную коробочку с телеобъективом над сейфовой дверью. Открыв дверь, хозяин жестом пригласил нас войти.

На службе я с Петром Сергеевичем встречался нечасто и видел его мельком. Невысокий, подтянутый, с развитой спортивной фигурой — плавание или теннис, — управляющий создавал впечатление выгодное. А создав его, поддерживал хорошими манерами и равным со всеми обращением. Лицо его было утонченным в плане и физическом, и духовном. Глубокие карие глаза, хоть и близко посаженные, внешности не портили. Сейчас они смотрели на меня удивленно и вопросительно. Ни волнения, ни тем более паники в них не замечалось.

— Я жив, Петр Сергеевич, — снял я вместе с курткой вопрос. — Можете потрогать.

— Очевидно, — без тени улыбки согласился банкир. — Трогать вас я не стану. Трогать вас чревато, как я наслышан.

Олимпийское его спокойствие меня не провело. Я знал, что имею дело с незаурядными противниками. Но вот то, что управляющий беспечно так нас впустил, само по себе говорило о многом. Словно бы он доверял нам больше, чем мы ему.

— Располагайтесь, господа! — Савинов радушно пригласил нас в гостиную.

Мы расположились. Андрей — на диване, я — в кресле, ближе к выходу.

Савинов доверительно присел рядом с Журенко.

Обстановка холла свидетельствовала о том, что управляющий был не пижон и не сквалыга. Окружил он себя вещами удобными, дорогими и неброскими.

— Итак, — скрестив на груди руки, обратился к нам Петр Сергеевич. — Подавайте ваши обстоятельства. Жена с внуками скоро вернется. Могу уделить вам полчаса. Выпьете?

Он потянулся к ломберному, обтянутому сукном, столику, на котором был фигурный серебряный поднос с початыми бутылками и четверкой толстостенных квадратных стаканов.

— Выпьем, — уверил я его. — Но не с вами.

Отдернув руку, банкир глянул на меня с недоумением и, как показалось, с болью.

— Вашу грубость, Угаров, я готов объяснить только перенесенными треволнениями, — нахмурился он.

— А я не готов эти объяснения выслушивать. — Церемониться с патроном было не в моих интересах. — Я готов скорее выслушать ваши объяснения по поводу гибели восьмерых, включая меня, сотрудников нашего с вами банка. Это как понимать? Случайное совпадение с номером вашей квартиры?

— Все, что мне известно, я изложил следователю. — Савинов налил все-таки себе на два пальца виски и, помедлив, выпил. — Хотите — верьте, хотите — нет, но я не имею отношения к данным событиям. Они для меня столь же трагичны и нелепы, как и для вас.

— Докажите! — подался я вперед.

Другой бы на его месте заартачился: указал бы нам с негодованием на дверь или сослался на идиотскую презумпцию. Да, другой бы так и сделал. Савинов приподнял только редкие брови:

— Каким образом?

— Где сейчас Лернер, Матвеева и Шавло?!

Об их исчезновении Андрей узнал от Заклунного во время визита в прокуратуру. И Заклунный же просил Андрея не распространяться об этом. Он резонно подозревал в причастности руководство. Других подозреваемых у него не было. Слишком разный народ умирал и пропадал в проклятом финансовом монстре. Откровенность Заклунного с рядовым охранником, казалось, противоречила процедуре ведения следствия. Но на первый лишь взгляд. Я Заклунного понял отлично. Он попытался найти союзника внутри структуры и опереться на его помощь. И, надо ему отдать должное, он, переговорив, должно быть, со всеми, выбрал нужного человека. Заклунный, конечно, знал, что информация о пропаже еще троих сотрудников — не секрет. В первую голову — не секрет для самих похитителей. Но просьба держать ее в тайне, обращенная к Андрею, как бы сближала их и делала единомышленниками. К сожалению, я знал неизмеримо больше следователя Заклунного. И потому знал, что времени остается только на активное «шунтирование» этого гадючника. Навозившись со мной до полной одури, шахматисты приобрели опыт и, дабы избежать дальнейших осложнений, попросту заперли куда-то оставшиеся фигуры. Молодцы шахматисты.