Королева пустыни - Джорджина Хауэлл

«Дорогая моя Жан!

Лайли [Джудит] запрещает мне вам писать… я хотел сказать, в каком состоянии она была, когда я видел ее во Франции, в мой приезд и в мой отъезд. Она вся жила в своей работе и, я думаю, занималась ею слишком много, как всегда была склонна, но, в общем, чувствовала себя хорошо. Это славная работа и очень хорошо сделанная, среди многих трудностей всевозможного рода. Сестринский состав ее мне понравился, и я о нем высокого мнения, как и о двух ее английских врачах. Французский доктор мне понравился меньше, но он переменился.

Теперь я вас прошу кое-что для меня сделать. Я завтра уплываю на одной крайне опасной штуке – а именно, развалине корабля, название которого вы увидите в газетах. Если дело обернется плохо, Лайли будет невыносимо одиноко и безнадежно после долгих часов работы, что плачевно сказывается на состоянии духа и жизнеспособности человека. Она поговаривает о передозировке морфия и прочем в таком роде. Я думаю, что на самом деле Лайли слишком храбра и сильна разумом для таких вещей, но все же мне неспокойно. Если вы услышите, что я убит, тут же поезжайте во Францию с Х. Х. и разыщите ее. Сразу дайте ей телеграмму, что едете, и попросите послать Фрэнка Уайли с машиной встретить вас в Булони. Не теряйте времени, поезжайте к ней. Не забирайте ее с работы, потому что для нее лучше всего работать, но постарайтесь быть рядом и присматривать за ней. Скажите Лайли истинную правду: что ее работа без нее идти не будет. Я ей про развалину корабля не сообщил – не хочу, чтобы она знала раньше, чем это случится.

Это всего лишь предосторожность. С ней рядом близкая подруга, сестра Изобель Стенхаус, и мисс Сэндфорд – сестра моего помощника в Абиссинии, очень хорошая девушка, и Лайли сейчас в таком месте, которое ей лучше всего подходит, и я просто излишне за нее переживаю.

Это весьма интересное шоу с любой точки зрения – но как ни оценивай, довольно рискованное. Успех может быть ослепительный, но в любом случае идея очень смелая.

Надеюсь, вы с Х. Х. оба в добром здравии. В Англии я был, как вы, наверное, знаете, меньше трех дней и ни с кем не имел времени повидаться – или хотя бы привести себя в норму, что мне было необходимо.

Так что не стоит слишком переживать из-за этого дела – все это обыденность, насколько я понимаю, а ее госпиталь – самое подходящее для Лайли место на случай, если что-нибудь случится.

Целую вас обоих,

любящий вас Дик».

Конечно, он говорил неправду, когда писал теще, что не мог ни с кем в Лондоне увидеться. Еще важнее, что письмо это проливает новый свет на Дика и его отношения к двум женщинам его жизни. Оно наводит на мысль, что его письма, которые так трудно было понять Гертруде, которые, казалось, с одной стороны декларируют любовь, а с другой – желание избежать любых обязательств, несколько отравлены нестабильностью состояния его жены и его о ней заботой. Наверное, Дик знал, что Джудит не сможет без него справиться. Когда она не уходила с головой в трудоемкую работу в госпитале, то пребывала в полном душевном беспорядке. Поскольку он не решился сказать жене о «развалине корабля», то вполне правдоподобно, что Джудит действительно угрожала самоубийством, если он бросит ее ради Гертруды. В любом случае Дик понимал, что если его убьют, у нее, вероятно, будет срыв.

Кажется, он все же полюбил Гертруду так, как ей мечталось, с сексом или без него, но не мог заставить себя сделать решительный шаг и оставить жену. Одно несомненно: сейчас он оказался перед страшной дилеммой. Дик мог поддержать душевное здоровье своей жены и заставить Гертруду мучиться. Или же он мог объявить о своей любви к Гертруде и причинить боль психически нестойкой жене. Наверное, эта борьба его истощала. Однако сейчас ему не требовалось принимать окончательное решение: его собственная жизнь была в опасности.

Последние слова Дика, обращенные к Гертруде, когда он поднялся на борт «Ривер-Клайд», были: «Столько воспоминаний, милая моя королева, о тебе, о твоей прекрасной любви и твоих поцелуях, о твоей храбрости, о чудесных письмах, которые ты мне писала, от твоего сердца к моему, – письмах, которые я взял с собой, как капли крови». Эти ее письма, которые ехали с ним в Галлиполи, Дик отправил ей обратно накануне дня, когда ожидалась высадка на берег «V».

На корабле было две тысячи человек – все мюнстерцы, две роты хэмпширцев, рота дублинцев, несколько человек из королевской военно-морской дивизии, Даути-Уайли и еще один человек из штаба Гамильтона, подполковник Вейр де Ланси Уильямс. В эту ночь, перед тем как повести штурм против турок, к которым он был так привязан, Даути-Уайли выглядел очень спокойным. Его коллега Эллис Эшмид-Бартлетт сообщает, что он редко говорил, но «видимо, много думал». Подполковник Вейр Уильямс писал: «Я не сомневаюсь, что бедняга Даути-Уайли понимал: его на этой войне убьют».

«Ривер-Клайд» обогнул берег «V», лихтеры заняли позицию для использования их в качестве плавучего моста. Даути-Уайли и Уильямс ждали прибытия капитана Гарта Уолфорда. Он прибыл в полночь с приказами генерал-майора Эйлмера Хантер-Уэстона, что атака на крепость и деревню Седд-эль-Бахр должна быть отложена. Уолфорд сошел на берег утром 26 апреля – сражаться бок о бок с хэмпширцами. По плану один отряд должен был захватить крепость и деревню, второй пройти на соединение с войсками на берегу «W», а третий прорваться через проволочное заграждение прямо вперед к высоте 141.

Отряд взял крепость, но Уолфорд был убит. С деревней так просто не получилось. Турки прятались в погребах, за стенами каждого дома и отстреливали захватчиков, стоило им появиться из крепости. Иногда они пропускали англичан, а потом стреляли в спину.

Даути-Уайли смотрел со своего корабля и страдал почти до полудня. Потом взял трость и направился в деревню. Пистолет, если он его привез, остался на «Ривер-Клайде». Возле задних ворот крепости пуля сбила с него фуражку. Потом, как писал один офицер мюнстерцев, Даути-Уайли заходил в дома, где могло быть полно турецких солдат, так небрежно, словно в магазин: «Я… помню, как меня поразило спокойствие, с которым он отнесся к этому инциденту. У него не было вообще никакого оружия, только тросточка». Безмятежно прогуливаясь, Дик подобрал винтовку, лежащую рядом с мертвым солдатом, но через несколько секунд, будто передумав, бросил ее. Деревню наконец взяли. Даути-Уайли теперь направился к высоте 141. Все с той же тросточкой, с тем же странным спокойствием он взошел на холм, ведя с собой ликующую толпу дублинцев, мюнстерцев и хэмпширцев. Они дошли до вершины, и турки перед ними отступили. И в момент победы Даути-Уайли получил пулевое ранение в голову навылет.