Ретро-Детектив-3. Компиляция. Книги 1-12 (СИ) - Любенко Иван Иванович

– Я, к вашему сведению, Вера Васильевна, состою в должности начальника городского контрразведывательного отделения при Санкт-Петербургском губернском жандармском управлении. Отделение это новое, засекреченное, даже в самом управлении о нас мало кто знает, только те, кому положено. Формально я руковожу контрразведкой в столице, но на самом деле – по всей России. У нас все еще только создается, а пока создается, еще и меняться успевает… Но это не важно, наладится все должным образом, очень скоро наладится…

Ерандаков выдержал небольшую паузу, во время которой пристально, изучающе разглядывал Веру, отчего она немного смутилась. Но не сильно, поскольку понимала деловую подоплеку полковничьего интереса. Ерандаков, должно быть, хочет сообщить ей нечто секретное, вот и присматривается, изучает, составляет мнение.

Сегодня Вера производила серьезное и строгое впечатление. Так, во всяком случае, казалось ей самой. Серая касторовая шляпа с приопущенными полями, серое шерстяное пальто с меховым воротником, под которым белая блузка, надетая под темно-синий английский костюм, строгий, без каких-либо излишеств. Пальто, кстати говоря, Ерандаков Вере снять не предложил. То ли хотел подчеркнуть, что разговор будет официальный и недолгий, то ли побоялся, что Вера без него замерзнет.

Скорее всего Ерандаков побоялся, что Вера замерзнет, потому что разговор получился длинным и совсем неофициальным с самого начала. Закончив рассматривать Веру, полковник откинулся на спинку стула, уперся руками в стол, как будто хотел отодвинуть его от себя, и уже не прежним деловым тоном, а как-то по-свойски спросил:

– Расскажите, пожалуйста, Вера Васильевна, как вы вообще оказались втянутой в… затею штабс-капитана Холодного?

– В затею? – переспросила Вера, удивляясь тому, что официальное лицо и большой начальник называет ее служение Отечеству, пусть и весьма неуклюжее, неудачное, словом «затея». – Штабс-капитана Холодного?

– Штабс-капитана, – подтвердил Ерандаков. – После окончания Александровского училища он служил в девятом пехотном Ингерманландском полку, а затем был переведен в Огенквар. Состоял бы в жандармском корпусе, то был бы штаб-ротмистром. Вера Васильевна, неужели вы не знали, что брат вашего мужа был офицером?

– Нет, никогда об этом не слышала. И ходил он всегда в штатском.

– Этого требовали интересы службы. – Слово «служба» Ерандаков произносил веско и со значением. – С некоторых пор он старался не афишировать свою принадлежность к армии. Одни считали, что он вышел в отставку, а другие, что он вообще никогда не служил. Холодный умел создать нужное впечатление…

Вера была уверена, что Алексей окончил университет. Прямо он об этом ей никогда не говорил, но по отдельным оброненным им фразам можно было прийти к такому умозаключению. Но странно, что Владимир до сих пор ни словом об этом не обмолвился. Не иначе как Алексей попросил его не говорить Вере, вот он и не говорил. Какая поразительная скрытность… Одни секреты. Алексей просил не рассказывать брату об их делах, а Владимир ни словом не обмолвился о том, что его брат – офицер. Но кажется, Владимир действительно не знал о тайных делах Алексея? Или все же знал? Что за семья – секрет на секрете. Много ли у Владимира секретов от нее? А у нее от него разве не было секретов? И сколько секретов было у Алексея?

Перед Вериными глазами встало лицо Алексея. Живого. Алексей щурил левый глаз более обычного, и оттого взгляд его казался особенно хитрым. Штабс-капитан… Но почему тогда Алексея хоронили, как штатского, если он был штабс-капитаном? Офицеров хоронят в форме, непременно приходят другие офицеры, и, кажется, должен быть караул из солдат? Или караул положен только генералам? Или самоубийц нельзя хоронить в форме и с почестями?

Хоронили Алексея скромно, даже до неприличия скромно – кроме Веры и Владимира, у его могилы никого не было. Родственники самоубийц часто покупали у кого-то из сговорчивых докторов заключение о том, что покойник покончил с собой в приступе умоисступления, чтобы иметь возможность похоронить его, как обычного христианина, с отпеванием и в черте кладбища. Владимир сначала тоже собирался поступить таким образом, а потом раздумал. Сказал, что Бог все видит и ему заключения от докторов не нужны, суета это все, тлен, и взятку давать ему стыдно, и как христианину, и как адвокату. Поэтому Алексея похоронили в дальнем углу Лазаревского кладбища и без отпевания. Вера с Владимиром молились об упокоении его души. Бог милосерден.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Почему же тогда Алексея хоронили, как штатского, если он был штабс-капитаном? – повторила вслух Вера.

– Именно что был! – нахмурился полковник. – Холодный разжалован за измену…

– Кому?! – ахнула Вера.

Пальцы ее, державшие сумочку, непроизвольно разжались. Сумочка упала на пол, но Вера этого даже не заметила. Ерандаков, кажется, тоже.

– Присяге! Трону! Отечеству! – отчеканил Ерандаков. – Супружеские измены меня не интересуют, да и потом, Холодный, насколько мне известно, был холост. Разве вы нисколько не догадывались о его предательстве?

Вера сидела сама не своя. Сказать, что она была поражена или ошеломлена, означало не сказать ничего. Алексей – изменник? Нет, невероятно, не может быть! Ерандаков шутит или сошел с ума. Но сумасшедших не держат на службе, и возможны ли шутки на подобные темы? Что же тогда? Ах, это, наверное, такое испытание характера! Вере приходилось читать о том, как главари шаек, желая испытать новичков, пытались привести их в замешательство при помощи какого-нибудь хитрого способа. У полковника способ, конечно, ужасный, но так ведь он не в бирюльки играет и не разбойничает на дороге, а занимается важными делами. По делам и способ…

Поняв, что ответа на свой вопрос он не дождется, Ерандаков продолжил:

– Известный вам граф Лелио фон Спаннокки, до недавних пор бывший военным атташе посольства Австро-Венгрии, привлек Холодного к сотрудничеству в мае девятьсот восьмого года. Холодный оказался очень ценным агентом. Он не только регулярно снабжал Спаннокки ценными сведениями, но и, пользуясь своим положением, создал в нашем московском делопроизводстве целую предательскую ячейку, в которую, помимо прочих, входили известные вам Николай Сильванский, Степан Лужнев и Анастасия Введенская… Вы же с ними знакомы, верно?

– Сильванского и Лужнева я знаю, а вот Введенскую нет, – ответила Вера. – Никогда не видела…

– Ну как же не видели? – прищурился Ерандаков. – Сильванский нарочно пригласил вас в известный вам дом на Вороньей улице, чтобы показать вас Введенской. Она провожала вас к нему. Передать вам секретные сведения о железных дорогах он мог бы и в другом месте.

Вера вспомнила «классную даму».

– Зачем ему это было надо? – спросила она и, спохватившись, подняла с пола сумочку. – У меня не было никаких дел с Введенской.

– Зато у нее было к вам дело. – Ерандаков неодобрительно покачал головой. – Она должна была убить вас…

– Как? – Сумочка снова упала на пол. – Когда? Зачем?

Так вот, оказывается, почему ее голос показался Вере знакомым.

Ерандаков вышел из-за стола, поднял сумочку, положил ее на стол, вернулся на свое место и спросил:

– Может, желаете воды или чего покрепче? Сдается мне, что вы побледнели?

– Благодарю вас, ничего не надо, – отказалась Вера. – Со мной все хорошо. Я вас внимательно слушаю. Итак, вы говорите, что Введенская должна была меня убить? Зачем?

– Сколько вам лет, Вера Васильевна? – вдруг спросил Ерандаков. – Неужели семнадцать?

– Да, – кивнула Вера. – А что?

– У вас поразительное для ваших лет самообладание. Это не комплимент, а правда. Я не говорю комплиментов на службе. Но, если позволите, я не стану сразу отвечать на ваш вопрос, а расскажу по порядку, правда, начну с самого конца…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Так, чтобы по порядку, но начиная с самого конца, Вере еще никто ничего не рассказывал.

– Только дайте мне слово, что все услышанное останется между нами, – попросил полковник.

– Даю вам слово, – сказала Вера и добавила: – Я все понимаю, не маленькая.