Рай - Абдулразак Гурна

так рассуждал он. В мечети Юсуф не удержался от соблазна похвастаться знанием Корана, а потом рассказал Халилу всю историю своего изобличения и позора.

— Знание Корана всегда пригодится, — сказал Халил. — Даже если окажешься в глубочайшей пещере, в самом темном лесу. Даже если не понимаешь слов.

Юсуф рассказал ему о Каласинге и его намерении перевести Коран, чтобы суахили увидели, какому жестокому Богу они поклоняются. Халил возмутился, как это Юсуф мог сидеть спокойно и слушать подобное кощунство из уст неверующего. «А что мне следовало сделать? Забить его камнями?» — спросил Юсуф. Они сходили на ту улицу, где некогда видели индийскую свадебную процессию и где певец услаждал слух гостей. Порой они играли на улицах, словно двое ребятишек, перебрасывали друг другу подгнивший плод, неслись, пробиваясь сквозь толпу. К берегу выходили уже в темноте, но море переливалось серебристым блеском, волны пенились и бежали к их ногам. На обратном пути они зашли в кафе, заказали баранину с бобами, большое количество хлеба и целый чайник сладкого чая только для них двоих. Оба уверяли, что бобы в этом кафе — самые вкусные, какие им доводилось отведать.

К Мзе Хамдани Юсуф подступился не сразу. На вид старый садовник нисколько не одряхлел, но Юсуф замечал, что походка его сделалась осторожнее и что он решительнее прежнего уклоняется от любого общения. Юноша выжидал, пока в жаркий день не увидел, как старик тащит ведра с водой, и тогда подошел помочь. Он застиг садовника врасплох, и тот не воспротивился: пожалуй, после нескольких походов к крану в такую жару он был даже чуточку рад передохнуть. А когда Юсуф улыбнулся ему застенчиво, но торжествующе — уловка-то сработала! — взгляд старого садовника не омрачился. С тех пор Юсуф каждое утро наполнял оба ведра водой и ставил их у внутренней стены. При свете дня он увидел, как сад разросся. Юные апельсиновые деревья вдоль дальней стены окрепли и раздались, а гранаты и пальмы сделались такими крепкими, налитыми соком, словно собирались жить вечно. Белые цветы покрывали вишню, которая тоже приобрела округлые и соразмерные формы. Но среди травы и клевера Юсуф видел высокие колючки и дикий шпинат клочьями, цветы лаванды пытались привлечь к себе внимание посреди растрепанных лилий и ирисов. Берега пруда там, где в него впадали каналы с водой, покрылись скользким слоем водорослей, сами каналы были забиты илом. Зеркала с деревьев убрали, все до одного.

Юсуф ходил в сад ранним утром, часто еще до того, как появлялся Мзе Хамдани. Он выпалывал сорняки, прореживал лилии и начал расчищать каналы. Старый садовник молча предоставлял ему делать все это и подходил лишь затем, чтобы раздраженно указать на допущенную ошибку. Мзе Хамдани, заметил Юсуф, уделял молитвам намного больше времени, чем прежде, его песнопения сделались скорбными, жалобными, горестные ноты тянулись долго, не взмывали и не падали, как прежде, в торжественном экстазе.

Халил звал Юсуфа, когда ему требовалась помощь или когда приходила Ма Аюза. В остальное время он снисходительно позволял ему возиться в саду, куда Юсуфа так влекло, и разве что отпускал шутки на его счет, потешая покупателей. Но если Юсуф задерживался в саду далеко за полдень, Халил начинал беспокоиться и выходил окликнуть его.

— Я работаю в поте лица, чтобы наполнить едой твое брюхо, ты, невежественный суахили, а тебе лишь бы целый день резвиться в саду. Ступай подмети двор, потом помоги мне ворочать мешки. Всякий, кто заходит в магазин, спрашивает, где ты. Старики хотят послушать рассказ о вашем путешествии. Наши покупатели хотят поздороваться с тобой. Где же твой маленький братец? — спрашивают они. Маленький братец! Это уже большой олух, и он тешится в саду, говорю я им, воображает, будто он племянник богатого купца, валяется под апельсиновыми деревьями и мечтает о рае.

Но Юсуф подозревал, что это госпожа не хочет, чтобы он оставался в саду под вечер. Возможно, в эту пору дня она сама любила прогуляться в саду и его присутствие там ей мешало.

Однажды под вечер, расчищая один из четырех каналов, впадавших в пруд, Юсуф остановился на миг и тут заметил маленький темный камешек, проступивший из пологого, только что разрубленного мотыгой бережка. Он без особого интереса наклонился посмотреть и обнаружил не камешек, а крошечный кожаный кошелек. В земле он поистерся и загрубел, кожа потемнела от воды, но вещица сохранилась настолько, что в ней можно было признать хиризи, наручный амулет, в котором, разумеется, скрывались слова молитвы, оберегающие его хозяина. В одном уголке шов разошелся, и сквозь эту щелочку Юсуф разглядел внутри кошелечка маленькую металлическую шкатулку. Он потряс амулет и услышал позвякивание: то, что хранилось внутри, все еще оставалось прочным, не сгнило под землей. Взяв щепку, он соскреб грязь рядом с прорехой и увидел краешек узора на металлической шкатулке. Припомнились истории о волшебных амулетах, о том, как, потерев такую штуковину, удавалось вызвать джиннов из логовищ в верхнем слое воздуха, Юсуф попытался пропихнуть кончик мизинца в прореху, дотянуться до металла. Тут резкий оклик вынудил его поднять глаза: оказалось, что дверь во внутренний двор, через которую Халил входил и выходил в тот вечер, когда они ужинали вместе с дядей Азизом, распахнута. Даже в меркнущем свете можно было различить фигуру на крыльце. Голос взметнулся вновь, и на этот раз Юсуф понял, что это госпожа. Фигура сдвинулась, на порог упал луч света, а затем дверь захлопнулась.

В тот вечер Халил пошел в дом за ужином и задержался там. Юсуф решил, что госпожа сердито жаловалась на него: он слишком долго возился в саду. Если она не хочет, чтобы он оставался в саду после определенного часа, пусть так и скажет: не хочу видеть его в саду тогда-то и тогда-то. Всего-то и требуется, и он, конечно же, уйдет вовремя. А от тайн и перешептываний он чувствовал себя малым ребенком. Его обижало, что его подозревают в неуважении, будто он намеревался осквернить честь госпожи своим греховным взглядом. И он гадал, какие гневные запреты принесет, вернувшись из дома, Халил. Его изгонят из сада? Какого наказания она потребует для него? Он расковырял пальцем щель в амулете, и проступило серебряное нутро, прохладное на ощупь — нельзя ли прямо сейчас вызвать джинна, чтобы тот унес его отсюда и спас, или приберечь это средство для грядущих катастроф? Почему-то в образе грозного джинна Юсуфу представился Чату, и это его несколько развеселило. На ум пришло воспоминание о саде, в котором прошли дни его плена, и он вновь ощутил теплое девичье