Золотое дно. Книга 1 - Роман Солнцев

Ошеломленный переменами Лева сел на доски и закурил. Про какую еще сестренку говорит начальник? Конечно, пошутил. Леха-пропеллер стукнул Хрустова по спине:

— Ну ты выдал… как пулемет! Молодец!

Хрустов опустил на лицо щиток сварщика и сидел, бессмысленно кривясь, несколько минут.

Борис пробурчал:

— Валеваху «кондратий» хватит, они наверняка ему обещали…

— А ничего! — хмыкнул Валерий. — Валеваха гремел, когда Светоград строили. А сейчас… сейчас он тормоз.

Все на него удивленно глянули — знали же, что Валерий и Андрей друзья не разлей вода. Значит, если уж Туровский так говорит, Валеваха точно заелся.

— А мы, — вдруг Лева вскинул щиток. — Мы пойдем на железную дорогу ловить молодежь, звать на ГЭС. Вот же, поэт Бойцов вернулся. Прочти стихи, Алеша.

Бойцов печально покачал головой.

— Я давно не писал… Настроения нет.

— Ничего! — радостно крикнул Хрустов. — Пойдем с милицейским рупором. Будем ходить возле поездов и агитировать. Кто-нибудь да останется.

Вдруг Алексей Бойцов безо всякой связи с предыдущими событиями рассказал:

— Был в Белоярах… смотрю — у подъезда под огромной сосулькой стоит женщина, я хотел отвести ее в сторону — отскочила, поскользнулась и упала. Коленку расшибла! «Хам! — кричит. — Дурак!» И в это время на то самое место, где она стояла, рухнула та самая сосулька. А женщина кричит: «Хам! грубиян!..» — И Алексей добавил загадочную фразу. — Так бывает иногда.

И странно, Лёве стало жаль этого доброго парня, который ведь и привез ему Таню. Единственный из всех в ночном вокзале он исполнил просьбу незнакомого человека.

— Ничего, Алеша… — Лёва хлопнул его по плечу. — Нашей дружбы еще будут искать.

— Ты так думаешь? — серьезно спросил Бойцов. — Это было бы хорошо.

— Ну, мы — сибиряки… — вздохнул Борис. — По Сибири мотаемся — понятно. А эти? С Кавказа один вчера приехал. Чего не сидится? Усё есть: яблоки, вино.

— Натворили чего-нибудь… нагрезили, — повторил любимое выражение Климова долговязый Серега.

— Пока не узяли за шиворот, — продолжал Борис, — пришли в комсомол: дайте путевки комсомольские… их бы милиция и так сюда. А они сами. Зато раньше вернутся.

— Ты чего такой злой?! — удивился Хрустов. — Это политически неграмотно. Что Сенека-то говорил?

— А що он ховорил? — безрадостно осведомился Борис. Подождал. — Вряд ли про блядей ховорил… Едут не работать — время пережидать. Вот увидишь — со своим пополнением намучаешься.

Туровский прижал кулаком нос к верхней губе, гундосо молвил:.

— Ну, не все уж такие…

— Ее там усе знают, — продолжал Борис, стряхивая с одежды опилки. — Пробу нехде ставить, а здесь она хоть за Хероя выйдет. Пойди узнай, що у нее у прошлом! Хороших-то мало присылают… больше тунеядок. Уон, у мраморном поселке живет одна. Бывшая любовь восточного дипломата. Москвичка, волосы каждый день разные. Люто, люто. Гордая! Только с начальником милиции разговаривает и директором комбината. А чтоб с простым рабочим…

И вдруг сверху свесился, раскатисто хохоча, Титов. Руководители возвращались обратно, прошли мимо, а этот заглянул.

— Это вы про москвичку? Мадлен зовут. А хотите — с ней побеседую?! — он подмигнул. — И вы ее не узнаете! С кем захотите — с тем и разговаривать будет! Ишь, белоручка! Масла машинного не терпит! На спор?!

Парни молчали. Все-таки начальство всегда смущает, когда вдруг обратится вот с таким чрезмерным добродушием, показной простотой. Титов продолжал что-то еще говорить, и все большая неловкость овладела бригадой, уже с полчаса стоявшей без работы под открытым люком, под ослепительным синим квадратом.

— Не надо! — твердо ответил Хрустов. — Ничего нам этого не надо!

— И правильно! — зарычал весело Титов. — Встанет здесь великая ГЭС! Будет новый город! Электроград! И его построим мы, сибиряки! Для многих Сибирь — трамплин обратно в Европу. Назад и выше!.. А нам тут быть. А на стене вон того барака — распоряжусь! — останутся фамилии всех строителей! Всех восьми тысяч! А красавицы, которые нас не любили… Что от них останется? Нейлоновые каблуки?!

Леха первым расслышал гул, выскочил наверх и спрыгнул назад:

— Бетон везут!..

Хрустов вскинул руки, уцепился было за край люка, но железные пальцы Титова остановили его, вцепились за ворот.

— Погоди, паря! Хорошо ты выдал Альберту! Други! Так величали в старину — други! Вы — великая сила! А часто об ентом забываете! Если вы, рабочие, чего-нибудь захотите — все будет, усе, верно, паря? — Титов подмигнул Борису. — Вы можете даже — выдаю гостайну — можете меня, главного инженера свалить! Пара писем — и все! И меня нет! И Васильева! Мол, мяса мало, того-другого… — Парни молчали. — Но я-то вас люблю! Истинный сибиряк, без подделки… — И Александр Михайлович, наконец, исчез. Небо очистилось.

А на следующий день новоиспеченный бригадир Хрустов занялся формированием бригады. Это оказалось делом сложным. Пришлось искать для новоприбывших жилье — подселять в общежитиях в каждую комнату пятого человека, битый час ругаться с Валевахой, который по приказу Васильева вместо хороших работяг отпочковывал Хрустову таких же зеленых новичков, какие приехали. Хрустов пригрозил, что сейчас же позвонит самому дяде Грише, Валеваха заморгал глазами и, видимо, смекнул, что имеется в виду аж сам Григорий Иванович, лживо улыбнулся золотым зубом и взял под руку Хрустова, повел к своим архаровцам, дал все списки, и из всех новичков Хрустов отобрал как бы наугад некую Телегину Татьяну и Шмитько Марину.

— Для душевной красоты нужна хотя бы одна девушка, а лучше две — вдруг одна крокодил, — обьяснил он Валевахе, зевая, как Печорин. — А вообще я их в упор не вижу после Моны Лизы.

Вечером состоялось заседание штаба, решали, кто из мастеров и прорабов будет «вести» щит Хрустова. Его бригада, счетом № 9, не принадлежала пока ни первому, ни второму участку УОСа. Да и щит — дело новое, создание временное, после ледохода придется срезать автогеном его железные лапки, которыми он крепится к столбам, придется выбивать его из гнезда — в общую структуру ГЭС он же потом не войдет. Посему договорились так — Хрустов подчиняется непосредственно штабу, Помешалову.

Уже поздней ночью Лёва и Серега поехали на вокзал, встретили два проходящих поезда с милицейскими мегафонами, агитировали молодежь остаться на ГЭС:

— Нам нужны плотники-бетонщики… — неслось в лиловом мраке, над синими и красными лампочками железнодорожных путей. — Сварщики, монтажники… у нас самые красивые девушки, самые веселые парни…

Поезда отчаливали один за другим, валил теплый белый снег, никто не сошел на станции. Поспав часа четыре, рано утром, еще в сумерках, Хрустов бродил в котловане, машинально соскребая сапогами налипший ко дну сугроб. Он готовился ко встрече со своей бригадой, вернее, с дневным и вечерним ее звеньями, составленными сплошь из новичков.

Должна была прийти и Таня… и некая Марина… Лева, бледнея и краснея, волнуясь, уже бегал взад-вперед, досасывая сигаретку, плевался и бормотал про себя слова приветствия. К нему подошла из тьмы времен Маша Узбекова. Увидев ее, Хрустов вздрогнул всем телом.

— Чего тебе, Узбекова? Мне сейчас некогда! Речь готовлю.

— Под балконом у Тани собираешься произносить?

— Какая еще Таня? А!.. Даже не знаю, где она живет!

— Допустим. Но кто-то об этом очень пожалеет.

— Да что ты все о ней! — воскликнул несчастный Хрустов. — Я ее забыл, как имена тетенек в детском саду!

— Уж и забыл.

— Да-с! Могу сейчас думать только о государственных делах. Тут, понимаешь, плотина закупорена, Зинтат вот-вот перельется… умные люди ночей не спят… сам Григорий Иванович приехал… а ты со своими подозрениями. Тут мы, понимаете ли, срочно возводим бетонную защиту… а ты со своими сугубо женскими интересами! Не узнаю, Мария! — Он уже заметил, что его слушают, давясь от смеха, друзья. — Где твоя принципиальность, комсомольская серьезность?! Ты бы лучше на вокзале людей для ГЭС привлекала ночью своей наружностью.

— Врешь ты все, — упрямо буркнула Маша после паузы.

Хрустов сцепил пальцы на груди, затрещал пальцами, лицо его исказилось:

— Да погоди же! Я речь, речь готовлю! Сейчас буду впервые обращаться к своей бригаде… — Он забормотал, отворачиваясь. Но не выдержал. — Да и не Таня это вовсе! Я чувствую печенкой! Их было, если хочешь, две, две девочки-двойняшки. Та, которую я любил, — увы — умерла! превратилась в травы, в радуги… А эта — приехала, решила довести дело до конца… за того парня… за эту девушку… Они же иначе не могут, кисейные барышни, начитавшиеся книг! Это мы с тобой понимаем, плохие… — Хрустов, воровато оглянувшись, слегка обнял Машу. — Нет ничего выше вот этой твоей пуговицы на горле — ни звезд нету, ни луны! Бред, дешевая выдумка! И нет ничего более вечного, чем наши минутные свидания под этими оранжевыми звездами электросварки!.. Ну, мне некогда.