Бедная Настя. Книга 8. Воскресение - Елена Езерская

Много позже Анна поняла, что легенда о Северино известна здесь каждому, но в первую минуту столь бурное проявление эмоций по ее адресу взволновало ее. И Анна невольно прижалась к своему похитителю, опасаясь за свою жизнь, но тот лишь улыбался — самодовольно и дерзко, и все всматривался вдаль, словно ожидая кого-то или чего-то. И уже к концу ярмарки Анна поняла, что, наконец-то, случилось — интрига, затеянная Маркеловым, начала осуществляться.

Незадолго до завершения ярмарки, которая на этот раз продолжала бурлить народом, кругами ходившим вокруг да около русской красавицы, по толпе пронесся шепот, постепенно перераставший в гул, разом оборвавшийся, когда все, кто торговал или любопытствовал меж рядов по берегу, вдруг расступились, давая кому-то проход, и люди — индейцы, испанцы, мексиканцы единым возгласом выдохнули. — Северино!

И повинуясь этому всеобщему движению, Анна тоже обратила взор свой в том направлении, откуда шла волна, разводившая по разные стороны дороги торговавших на ярмарке людей, и увидела, как по образовавшемуся в толпе проходу медленно движутся три всадника в ярких одеждах, с раскрашенными лицами и в головных уборах из перьев. И тот, кто ехал первым, выделялся своей важной осанкой и значительностью позы. За раскраской, даже когда они приблизились к ним с Маркеловым, Анна не смогла разглядеть его лица, но по всему и так было видно, что первый индеец — высок ростом и наделен атлетическим телосложением. Наверное, это и есть Северино, подумала Анна, и сердце ее замерло в ожидании — что принесет ей эта встреча? Только ли плохого следовало ей ждать от того, чьи мысли и чувства скрывались под слоем краски, а жесты были неторопливы и величественны.

Спешившись, Северино легкой, почти кошачьей поступью, как будто и не касался ступнями, обутыми в мокасины, земли, подошел к Анне и, не спуская с нее огромных карих глаз и не глядя на Маркелова, сказал, обращаясь, тем не менее, к нему и по-русски — к великому удивлению Анны, позже рассеянному рассказом старика-индейца:

— Я помню тебя, торговец, но кто твоя спутница?

— Это мой подарок тебе, вождь, — с не меньшей велеречивостью в тоне ответствовал ему Маркелов, слегка склоняя голову перед Северино.

— Она — слишком красива, чтобы быть чьей-то собственностью, — мягко промолвил вождь и добавил, — кроме меня. Я принимаю твой дар. Будь моим гостем, следуй за мной.

Один из индейцев, сопровождавших Северино, спрыгнул с лошади и бросился в ряды сбившихся в кучу соплеменников и вскоре вывел из-за их спин двух коней. На одного из них индеец ловко, подхватив словно пушинку, посадил Анну, и, взяв лошадь за уздечку, повел к своей. После чего и сам сев на лошадь, жестом указал на вторую, свободную, Маркелову, который немного замялся — фигурой он был весьма крупноват и к тому же не привык ездить без седла. Заметив его растерянность, Северино кивнул другому сопровождавшему его воину, и индеец немедленно спешился и склонился у самых ног лошади, предназначенной для Маркелова, чтобы тот мог воспользоваться его спиной, как подставкой. Маркелов с удовольствием хмыкнул и, поставив ногу на спину индейца, не без показного лихачества вскочил на лошадь, едва удержав равновесие с помощью узды.

Ехали они долго, и всю дорогу Анна, оказавшаяся в окружении воинов, чувствовала на себе их мистический ужас и еще — странное волнение, исходившее от Северино. За поездку до поселения его племени он ни разу не оглянулся и более не посмотрел на нее, но Анна чувствовала, что вождь не оставляет ее вниманием и вся его сосредоточенность целиком и полностью обращена к ней. И в какой-то момент Анне сделалось страшно.

Никогда прежде она не сталкивалась с индейцами — тема эта была модной среди дамских романов французских и английских писателей, порою делавших своих героинь пленницами коварных американских аборигенов, не знавших жалости и не испытывавших почтения к манерам и принципам жизни Старого Света. Не слишком восторженно отзывались об индейцах, правда, населявших Аляску, и ее спутники — офицеры «Америки», полагавшими жившие там народы бедными и во многом дикими.

Поначалу именно так и отнеслась Анна к тому, что увидела в селении — полукруглые дома из гнутых жердин, обтянутых раскрашенными непривычным орнаментом шкурами животных и крытых соломою, вольно пасущиеся вкруг стоянки индейцев лошади, дым костров, разведенных под открытым небом, размеренные движения женщин, занимавшихся приготовлением пищи и веселая беготня детей. Словно цыгане, подумала Анна в первую минуту, но потом поняла — дежавю нет, и сходство между этими племенами лишь в одном — в невероятном свободолюбии и естественной простоте нравов.

После того, как старый индеец — скорее всего старейшина, которому поручили присмотреть за нею (по приезду в селение Северино, по-прежнему не глядя на Анну, ушел в сопровождении Маркелова в один из индейских домов, которые, как сказал Анне алеут-переводчик, называется вигвамом, а ее отвели в другой — побольше и стоявший отдельно на небольшом холме), поведал Анне историю Северино, она и вовсе преисполнилась благоговейного трепета перед незнакомым ей народом, чья внешняя приземленность была лишь формой для какого-то иного, высокого образа мысли, где знали, что такое честь и постоянство в любви…

А потом старик и переводчик-алеут вдруг поднялись и, не говоря ни слова, тихо ушли, оставив Анну одну. Но, как оказалось, ненадолго — полог, прикрывавший вход в вигвам, вдруг приподнялся и на пороге появился белокурый мальчик, по годам, быть может, ненамного младше ее Ванечки, и у Анны на мгновенье замерло сердце.

— Мама? — не то спросил, не то сказал мальчик по-русски и бросился к ней на грудь. — Ты вернулась!

— Господи! — прошептала Анна, невольно обнимая малыша и гладя его по пшеничной голове и утопая пальцами в волнистых, мягких волосах.

— Он узнал тебя, — вдруг услышала Анна и подняла глаза — от входа на нее смотрел Северино, но пересечение их взглядов было мимолетным — через секунду вождь исчез из затуманенного слезами взора Анны, как будто его и не было здесь. Но хуже всего было то, что мальчик, не переставая звать ее мамой, потянулся руками и обнял Анну за шею, шепча какую-то странную скороговорку, мешая русские слова с индейскими, из которых она поняла — я так скучал, я люблю тебя, я так долго ждал тебя, мамочка.

Вынести это было выше ее сил, и Анна потеряла сознание, чем испугала малыша, и тот принялся плакать и звать на помощь, но его голос доносился до нее поначалу сквозь стойкую пелену, а потом и вовсе исчез — словно прислышался, а всё произошедшее — привиделось ей.