Семилетка поиска - Мария Арбатова

– Давай до завтра считать, что придумала…

– А ты мне до завтра достанешься?

– Сам сказал: как пойдет! – Ей было с ним легко и весело.

– Вон уже на той улице магазин… А за ним – дом.

– Странно, что ни один гаишник тебя не тронул.

– Так я каждый день по этой дороге пилю, они мне честь отдают… Все, сиди в машине – пошел за жратвой. Руль зря не крути. – Он запарковался, вышел и двинулся вполне трезвеющей походкой.

Елена осталась в машине, и вдруг история показалась ей ужасно нелепой. Зачем она едет к полузнакомому мужчине в пустую квартиру? Он, безусловно, нравится ей, но… эта пьяная мимика, эти красные прожилки в белках глаз и уже наработанная привычка пытаться казаться трезвым… Как бы ни было, это отравит все. Может, тихонько выйти из машины и сбежать, пока он не вернулся? А потом наврать что-нибудь… Елена представила расстроенное лицо Муркина при виде пустой машины, и стало стыдно…

А он уже выходил из магазина с пакетом и бутылкой вина под мышкой. Акция покупки продуктов собрала, подтянула и напружинила его. У него стали совершенно другие глаза… Они выдавали, насколько одинок он оказался после ухода жены, как ему хочется отдать и получить немного тепла.

– Вперед? – улыбнулся он, сев за руль.

– Вперед, – кивнула она.

– Лучше гор могут быть только горы, на которых еще не бывал?

– Мы, простые российские врачи, без сальностей никуда? – поддела Елена.

– Это ж разве сальность? Жалкая попытка восстановить мужской авторитет.

– А что-то ему угрожает?

– Да непривычный я, когда баба сверху… Хотя в этом есть прелесть новизны.

– Сверху, в смысле – трезвее?

– Сверху, в смысле «парад принимает».

– Да я разве принимаю? Я просто организовываю пространство, которое тебя по пьяному делу с ног сбивает.

– Что-то ты для разводящейся слишком бойкая…

– Так не впервой…

– А я вот впервой, то-то и плющит…

Подъехали к помпезному сталинскому дому, увешанному мемориальными досками. В подъезде смотрела телевизор пожилая консьержка в оренбургском платке, враждебно оглядевшая Елену.

– Это моя двоюродная сестра из Питера, – заискивающе сообщил Муркин консьержке.

И та смягчила выражение лица и ответила:

– У Пряниковых собака умерла. Ветеринар приезжал за деньги, капельницу привозил. Собаке капельницу! Одни с голоду подыхают, другим деньги девать некуда. А потом жена его пошла, вся заплаканная…

– Там энтерит, а на этом фоне сердечно-легочная недостаточность началась… Прививать надо было вовремя! – буркнул Муркин, не идя к лифту и словно ожидая чего-то.

– Девчонка ваша опять приходила, я ее еле выгнала. Говорит: «Сяду на асфальт и буду ждать!» – заметила консьержка. – Но я ей, как велели, сказала, мол, за границу полетел, большого человека оперировать. Месяц не будет…

– Спасибо! – Муркин метнул в сторону Елены пугливый взгляд, а в сторону консьержки денежку в кулаке.

– Дурная она совсем… – вздохнула консьержка, засовывая денежку в карман.

– Что за девчонка? – спросила Елена в лифте.

– Да так…

– Ну я ж тебе не жена и даже не любовница, чтоб еще и мне врать… Хватит того, что ты консьержку боишься, как двоечник училку…

– Не любовница? Дык ведь минут двадцать, двадцать пять осталось… – усмехнулся он. – Да не боюсь я ее. Просто она всему дому растреплет! А девчонка такая странная… Отвадить не могу… Двадцатилетка.

В квартире был идеальный порядок и полный набор шестидесятнического благополучия: итальянская мебель, солидная библиотека, ковры, хрустальные люстры.

– Попала ко мне с травмой: ключицу выломали так, что не додумаешься… Оказалось, стриптизерша, клиент развлекался, – рассказывал Муркин, накрывая на стол.

– В смысле – проститутка? – уточнила Елена.

– Ну да… У них это называется стриптизерша: танцует, пока клиент не выберет. Представляешь, в семье трое детей – она младшая – в школу никто из них не ходил никогда… мать их избивала, не кормила… Ее однажды наказала: на два дня закрыла на балконе осенью. После этого в больницу попала с пневмонией, говорит, там было хорошо, тепло и кормили…

– Ужас!

– Ну с десяти лет материн сожитель трахал и т. д. Все как полагается…

– А ты ее после приема привез домой, накормил, погладил по голове, оставил на ночь, и теперь не понимаешь, чего она не отваживается? – усмехнулась Елена.

– Ясновидящая! – ухмыльнулся он. – Пьем вино или коньяк?

– Куда тебе вино? Градус нельзя понижать…

– Это вам простым смертным нельзя, а нам, врачам, все можно. Помню, однажды с подружкой мы ночью дежурили. От спирта уже воротит, а выпить нечего. И хочется от работы отвлечься, чтоб на секс переключиться. Она говорит: давай хлороформу дыхнем, чтоб взяло. И, знаешь, так пошло… Забыть не могу… – Они чокнулись и выпили, Муркин начал нагружать ее тарелку едой.

– Я не хочу есть, – отмахнулась Елена.

– Ты меня обижаешь… Я старался, накрывал… – преувеличенно обиженно сказал Муркин. – Ну хорошо, тогда рассказывай про себя…

– Родилась в Москве. Закончила факультет журналистики МГУ. Имею взрослую дочь. Работаю в солидной газете. Третий раз разведена. Предохраняюсь фарматексом. Хватит? – издевательски ответила Елена.

– Хватит… Тогда я про себя расскажу. Папа и мама известные профессора-хирурги, квартира от них осталась, как ты понимаешь. Поздний единственный ребенок, души во мне не чаяли. Кандидатская, докторская, сын уехал, развод…

– Включи музыку, – попросила Елена, время шло, а он словно забыл, зачем приехали.

Долго возился с магнитофоном, искал нужную волну на приемнике, потом снова разливал коньяк, зажигал свечи, убирал что-то на столе. Наконец подсел ближе… Провел рукой по Елениным плечам, начал снимать с нее туфли.

– У тебя ноги замерзли! – заметил он.

– И не только ноги! – Она все ждала, когда подействует коньяк, потому что озябла, пока ехали.

– Подожди. – Сорвался с места, побежал в другую комнату, вернулся с большущими шерстяными носками, видимо, своими.

Встал на колени, начал снимать с нее чулки и натягивать носки:

– Я сейчас в стиральной машине согрею тебе свой халат. Он будет горячий!

И унесся в ванную греть халат. Елена представила, что было после подобных процедур с бедной стриптизершей, ничего, кроме пинков, не получавшей в этой жизни.

Даже балованная Елена почувствовала себя расслабленной любимой девочкой, когда Муркин нежно раздевал ее и закутывал в халат. Послушно и заторможенно двигалась, пока, обнимаясь, не добрались до спальни.

Он достал масло для тела и начал делать ей массаж. У масла был сладковатый вкус цветочного геля. Елена глянула на флакон, опустошенный наполовину, и подумала, что, видимо, Муркина научила пользоваться этой дрянью стриптизерша. Это их детские примочки, потому что когда действительно хочешь мужика, то тебя интересуют вкус и запах его тела, а не вкус и запах масла.