Карта монаха - Ричард Дейч

— Вот только не надо читать мне проповеди о нечистоплотности богатства. Вы сами стоите более семидесяти пяти миллионов долларов — и много добра на эти деньги сделали? Да вы даже с собственным сыном не встречались, не помогли ему, когда у него были трудные времена, так что не читайте мне лекции на тему нравственности. Ваш сын вас даже не знает — и рискует ради вас жизнью. А вы бы пошли на это ради него? Стали бы рисковать собственной жизнью ради совершенно незнакомого человека?

Стефан чувствовал, как слова Зиверы постепенно проникают в его душу. Сильнее гнева на этого человека был только гнев Стефана на самого себя, потому что, как он ни старался отринуть это подальше, но в словах Джулиана содержалось зерно истины.

— Так значит, вы намерены возглавить этот медицинский прорыв? Надеетесь посадить Бога в сосуд и продавать на разлив?

Легкая улыбка, игравшая на губах Джулиана, была лучшим ответом.

— Невзирая на человеческие жертвы?

— Нет такого открытия, за которое не пришлось бы платить человеческими жизнями, — заметил Джулиан. — Это как на войне: сколько-то людей погибает, чтобы многие могли жить. Или, цитируя безвестного мыслителя-логика, «нужды многих важнее нужд некоторых».

— Вы это к тому, что нужды богатых важнее нужд бедных. При всем внешнем лоске вы всего лишь варвар в костюме от Версаче.

Джулиан выдержал взгляд Стефана. Повернув голову к слуге у двери, кивнул. Не прошло и нескольких секунд, как по обе стороны от Стефана возникли охранники.

— Они проводят вас в вашу комнату. — Джулиан встал.

Сжав челюсти, пытаясь усмирить ярость, он опять стал массировать пальцами лоб.

— Buona notte[7].

Возвращаясь в свою комнату, Стефан обдумывал слова Зиверы, снова прокручивая их в голове. Нужды многих важнее нужд некоторых. Этот человек умеет заметать следы. О его грязных делах никто не знает. Беседа дала Стефану богатый материал для размышлений, но основных выводов он сделал два: этот человек на грани безумия… и в его намерения не входит отпускать Стефана живым.

Джулиан вернулся в библиотеку и уселся за стол с бокалом коньяка в руке. Медленно потягивая напиток, он пытался успокоить нервы; пульсирующая боль в голове была сильнее, чем обычно. Лекарство перестало помогать. Чтобы совладать с болью, потребовалось огромное волевое усилие. Прикрыв глаза, он постепенно изгнал из сознания обуревающую его ярость.

Чтобы окончательно успокоиться, он спустился в винный погреб и достал портвейн «Гаррафейра», приобретенный во время последней поездки в Португалию. Это вино обычно действовало на него благотворно. Раскупорив бутылку, налил себе в суживающийся кверху бокал, покрутил вино, принялся разглядывать золотые искорки за стеклом, стараясь отвлечься от тревожных мыслей. И скоро они утихли.

Его мир перевернулся во время планового медицинского обследования. Он всегда представлял собой образец здоровья, не болел и не испытывал серьезных недомоганий с самого детства — с того дня в восьмилетнем возрасте, когда его чуть не убил астматический приступ. С тех пор его дыхание было неизменно ровным, он не простужался, у него не повышалась температура, и лишь изредка, от переутомления, его беспокоила головная боль. Он решил пройти полное обследование, включающее в себя сканирование всех внутренних органов, из чистого любопытства: ему было интересно, как выглядит его тело изнутри. Если бы он знал, какой ужас ожидает его за дверью, которую он так легкомысленно открыл! Тогда он сразу же закрыл бы ее, вернулся назад во времени и переменил свое принятое под влиянием одной только прихоти решение.

Джулиан видел результаты ПЭТ[8], показывающие его мозг изнутри; видел полушария с мозолистым телом между ними. Откуда-то из самой глубины, из центра мозга, выходили длинные извивающиеся волокна. Необычная опухоль, по словам доктора, такую он видел в первый раз, но тем не менее опухоль.

И операция не поможет, только убьет его.

Несмотря на неисчислимые богатства, на гигантскую власть…

Джулиан умирал.

Все щедро финансировавшиеся исследования, все усилия ничего не дали; его доктора ни на шаг не приблизились к тому, чтобы найти средство излечения. Они не могли сказать, ни сколько времени ему осталось, ни как и в каком темпе будет идти разрушение его организма. Единственное, в чем сходились все, — это что в конце его ждет смерть. Его единственная надежда содержалась в шкатулке, известной под названием «Альберо делла вита».

Когда доктор Роберт Таннер сообщил ему, наедине, в библиотеке, окончательный диагноз, Джулиан просто улыбнулся. Потом оба встали и перешли в эту самую комнату. Выбрав бутылку «Шираза», Джулиан произнес тост за доктора, поблагодарил того за все усилия. Никто не мог сказать, как давно необычное новообразование появилось у него в мозгу. Может быть, несколько месяцев тому назад, возможно, несколько лет. Таннер назначил химиотерапию и радиацию, но объяснил, что это лишь подарит ему время, но не излечит болезнь. Они порассуждали философски о жизни, о ее качестве, о препятствиях, возникающих на нашем пути, и о том, что никто, в сущности, не ведает, сколько ему еще осталось и когда настанет утро последнего дня.

Джулиан поблагодарил доктора Таннера за слова сочувствия, выпил за его здоровье, а после того похоронили в гробнице номер 789. Почетное место, всего в трех могилах от жены и тестя.

Джулиан пока еще не чувствовал себя окончательно больным, но головные боли участились, и он не нуждался в докторе, чтобы понять причину.

Он осмотрелся. Усыпальница, устроенная много лет назад в темной, пугающей своим мраком пещере, дышала смертью. Смерть словно витала в воздухе, маячила в густых тенях, выглядывала из дальних углов, похожая на бешеное животное, высматривающее себе очередную жертву. Темнота и тени, казалось, поглощали и без того скудный свет, который оставался в помещении. Джулиан вдруг почувствовал, что они и из него высасывают жизнь, гасят ту искру надежды, которая еще его не покинула.

И, окидывая взглядом могилы своих жертв, людей, которых убил ради достижения своих целей, он знал собственную участь, от которой ему не уйти. Знал, что сказано про него в Книге жизни. Что ему вечного блаженства не уготовано.

Его смертный приговор будет и приговором к вечному мраку. Потому что никто лучше его не знает его грехов, и о том, что за его спиной тянется след смерти, и о том, что он наслаждается, убивая людей.

Его единственный шанс, единственная надежда — в золотой шкатулке, погребенной где-то под Кремлем.

И в пошатнувшемся уме Джулиана родилась мысль, что если ему придется умирать, если надежду на спасение у него отнимут, то его ярость обрушится на всех. Если Майкл не добудет ему шкатулку, то погибнет не только его отец, но и его друзья и их семьи; все, хоть как-то связанные с Майклом Сент-Пьером, будут сурово наказаны. А наблюдать за их гибелью, всех до одного, он станет из этой самой комнаты.

Глава 34

Бросив водонепроницаемый, покрытый изоляцией трос в ревущую воду, Майкл стал наблюдать, как оранжевый шар на его конце засасывает глубже и глубже. В конце концов он пропал из поля зрения, исчезнув в осклизлой от древности трубе под стеной. Силой потока трос рвало у Майкла из рук, а он осторожно его отпускал. На этом тросе, предназначенном для подъема тяжелых грузов, через каждые десять футов была отметка; по частям выпуская трос, Майкл внимательно следил за отметками. Пятьдесят футов, шестьдесят, семьдесят, сто, трос почти превратился в туманное пятно, сквозь перчатки он ощущал жар от трения. И вдруг движение прекратилось; двести пятьдесят футов. Майкл посмотрел на Сьюзен, потом опять на трос, который, колеблемый потоком, подрагивал над водой. Обвязав его вокруг большого каменного столба, он дважды проверил прочность крепления.

Каменная пещера озарилась оранжевым светом от множества флуоресцентных палочек, разбросанных Майклом повсюду. Освещенное помещение оказалось обширнее, чем он думал, составляя в длину не меньше пятидесяти футов. Потолок высотой в пятнадцать футов испещряли известковые отложения, образовавшие своего рода мини-сталактиты. В искусственном оранжевом свете они напоминали перевернутые языки пламени. Майкл сверился с нарисованным от руки дубликатом карты. Скрупулезно скопировав рисунок, он затем покрыл дубликат водонепроницаемым пластиком. На своей карте он отметил не только пещеру, в которой они сейчас находились, но и топографию той части Либерии, куда надеялись добраться. Майкл положил компас на карту и отмерил расстояние, на которое ушел шар. Затем отметил место, где, как он предполагал, должен находиться вход в подземную палату, — на расстоянии ста двадцати футов от начала водостока, того самого, что уходил вниз под углом сорок пять градусов.