Обитель теней - Средневековые убийцы

— Его убили?

— Не думаю. На черепе и других останках не было следов насилия. Да и записи свидетельствуют, что он ожидал скорой смерти. Ему было за семьдесят, когда он писал.

И тут Джеффри вспомнил, где он слышал имя брата Джеймса. Так звали одного из монахов, гулявших по берегу и ставших свидетелями чудесного явления креста, выпавшего из клюва таинственной гигантской птицы. Помнится, и настоятель Ричард Дантон упоминал записки или свидетельство, оставленное братом Джеймсом? Не о нем ли, или его копии, толкует брат Майкл?

— Каменщики, как положено, уведомили меня о своем открытии. Но они утаили два предмета. Кольцо, как видно, и документ. Они, конечно, надеялись продать их с выгодой для себя.

— Документ ведь наверняка был на латыни? — предположил Джеффри. — Откуда им было знать, о чем он? Прочесть-то они не могли.

— В целом это так. Один из них — Саймон — немного умел читать, но только на английском. Но каким-то образом они прознали, что завещание брата Джеймса касается дела важного и опасного. Через день или два после того, как были найдены кости, они пришли ко мне, чтобы рассказать об остальном. Отчасти из желания поделиться открытием, а отчасти — узнать, нельзя ли на этом что-нибудь выгадать. Они не представили документа, а только намекнули на его содержание. Я сказал им, что все это — глупости, и они должны немедленно вернуть документ, принадлежащий обители. Думаю, мне удалось убедить Саймона Мортона. Он уже тогда выглядел нездоровым. Его трясло, и он приговаривал, что тот склеп — проклятое место. Но Джона Мортона поколебать оказалось труднее. Он не здешний, из Сатхема. «Что мы за него получим?» — твердил он. Так что в конце концов я обещал заплатить им за рукопись.

— Ты дал им деньги?

— Да. Встретился с ними на мирском кладбище. Они и так слишком повадились в монастырь, а я предпочитал встретиться с ними вне наших стен. Саймон Мортон казался совсем больным. Думаю, с того дня он не выходил на работу. Не много добра принесла их находка, и теперь оба закончат свой путь на том самом кладбище, где мы встречались.

— А пергамент еще у тебя? — спросил Джеффри, покосившись на груду бумаг на столе Майкла.

— Он уничтожен. Я сжег его по приказу настоятеля. Но я бы сжег его и без приказа.

— Должно быть, его содержание было… ты сам сказал: «опасным».

— В своем роде он был опасен. Тебе, Джеффри, как мирянину, я могу и рассказать. Но буду тебе обязан, если мои слова не пойдут дальше. Если об этом узнают другие, мы станем все отрицать.

— Мы?

— Бермондсийские клюнийцы, те немногие, кому известно, о чем писал брат Джеймс в своем завещании.

— Если оно не касается чего-либо незаконного или связанного с преступлением, я буду молчать, — обещал Чосер. — А поскольку человек, написавший его, давно мертв, не думаю, чтобы оно могло касаться чего-либо преступного.

— И не касалось. Брат Джеймс хотел только исправить давнюю вину — то, что считал виной.

— Что же тут дурного?

— Ты бывал в Винчестере, Джеффри? Видел огромный стол в этом замке?

Джеффри покачал головой, хотя понял, о чем говорит монах. Имелся в виду хранившийся в Винчестере стол — якобы тот самый, за которым сиживал сам Артур со своими рыцарями. Круглый стол, за которым никто не мог претендовать на главенство над другими. Он только не понимал, к чему вспомнил о нем брат Майкл.

— Считается, что круглому столу много сотен лет, — продолжал монах. — То есть так считают невежды. Но я слыхал, что он сделан совсем недавно, и что наш нынешний король Эдуард рад купаться в лучах его блеска. Потому что он увлекается рыцарством более всего на свете — по крайней мере увлекался, пока был здоров и бодр. Тебе ли не знать этого, Джеффри, ведь ты так часто бываешь при дворе.

— Я знаю. Но не вижу связи с завещанием старого монаха.

— Я вспомнил о круглом столе, чтобы показать, что вещи не всегда таковы, какими представляются. Древними и священными порой считают предметы, которые вовсе не таковы.

— Речь о кресте Бермондси, не так ли? — подсказал Чосер, почувствовав, как неприятно келарю переходить к сути дела. — Брат Джеймс был в числе монахов, засвидетельствовавших его чудесное явление на берегу Темзы. По словам настоятеля, он оставил свидетельство об этом чуде.

— Брат Джеймс оставил два свидетельства об обретении креста. Одно и сейчас хранится в нашей библиотеке: рассказ об огромной птице, и о сокровище, которое она несла в клюве, и о луче света и тому подобном. Оно было продиктовано и подписано тремя монахами, видевшими чудесное… э… сошествие креста. Эта история вписана в летопись нашего монастыря.

— Не далее как вчера вечером я слышал ее от Ричарда Дантона, — кивнул Джеффри. — Он рассказывал ее как неоспоримую истину.

— Я не сомневаюсь, что настоятель верил в то, о чем говорил, — сказал келарь. — Люди умеют убеждать себя в том, во что хотят верить. Но всего несколько дней назад брат Ричард приказал мне сжечь свидетельство брата Джеймса — то есть его второе свидетельство, пергамент с завещанием, найденный в склепе. Ты догадываешься о его содержании, Джеффри?

— Уже представляю.

— История креста из Бермондси выдумана от начала до конца. Не было огромной птицы, крест никогда не падал с неба, не было и луча солнца, указавшего, подобно небесному персту, на место, где его нашли. Если вы видели крест, то знаете, что он ничем не примечателен. Только обстоятельства его обретения придавали ему особое значение. Возможно, его принес с собой один из трех братьев. Так или иначе, они воткнули крест в ил и сочинили легенду о птице и прочем.

— Боже мой, зачем?

— Не ради выгоды и не ради славы. Вспомни, обитель тогда была только основана. Мы были никому не ведомы, за морем, за сотни миль от родной Франции. Чтобы наш монастырь занесли на карту, можно ли было придумать лучший способ, как освятить его чудесным явлением? И действительно, этот крест прославил Бермондси. Конечно, не только он. Мы многого достигли за эти двести лет и, милостью Господней, существуем и процветаем. Но чудесный крест все еще привлекает верующих. Он послужил своей цели и послужит ей в будущем. И кто может утверждать, что за прошедшие столетия крест, какова бы ни была его история, не приобрел налета святости?

— Но брат Джеймс в своем предсмертном завещании открыл истину? Он описал, каким образом был найден — вернее, подложен — крест?

— Да, перед смертью он решил восстановить истину. На смертном ложе совесть упрекала его. Не знаю, он ли пожелал, чтобы последнее свидетельство погребли вместе с ним, или то было сделано по приказу тогдашнего настоятеля; а может быть, их похоронили вместе по простой случайности. Однако тайна покоилась вместе с ним, пока ее не раскопали два каменщика, занятых будничной работой.

— Многие ли, кроме тебя, знают о завещании?

— Можно по пальцам пересчитать. Брат Питер, хранитель библиотеки. Он очень взволновался и все приставал к настоятелю. Сам Ричард Дантон, само собой. Но дело не из тех, о которых оповещают всю братию. Нельзя без веских оснований возмущать их веру. Те, кто знает, будут молчать. Я полагаюсь и на тебя, Джеффри.

— А братья Мортоны не проговорятся, потому что оба мертвы.

— Совпадение. Один убит безумцем, в раскаянии покончившим с собой…

Чосер поднял бровь. Заметив его скепсис, брат Майкл сказал:

— Кто может предсказать поступки человека в крайности? Такой человек способен на великие и ужасные деяния. Второй же брат, по твоим словам, умер естественной смертью. Он был болен. На кладбище я видел его бледным и трясущимся в ознобе. Конечно, его довела до смерти работа в склепе.

«Конечно, его смерть связана со склепом, — подумал Чосер, — только, может быть, не в том смысле, какой подразумеваешь ты». Ему вспомнился человек на кровати, тяжелый валик, прижатый к разинутому рту. Не слишком ли… удобное совпадение, что никто из осведомленных о завещании брата Джеймса уже не сможет проболтаться? Впрочем, брату Майклу он о своих подозрениях ничего не сказал.

— Итак, дело закрыто? — спросил его келарь.

— Кажется, так.

Брат Майкл снова вздохнул, на сей раз с удовлетворением, и сжал в кулаке кольцо, которое на всем протяжении разговора катал между большим и указательным пальцами левой руки. Затем он протянул правую руку. Джеффри протянул свою. На вид монах был рыхлым и мягкотелым, но пожатие у него оказалось твердым, и он задержат руку Джеффри чуть дольше, чем требовалось, словно подкрепляя свои слова. Затем келарь сказал, что они обязательно увидятся за трапезой, и Джеффри откланялся.

Соглашаясь с братом Майклом, что дело закрыто, Джеффри имел в виду, что от келаря он больше ничего не узнает. Чосер полагал себя проницательным судьей людей и считал, что Майкл, после первоначального запирательства, выложил все, что ему было известно. Его нежелание говорить объяснимо, потому что история подложного креста — или, вернее, подложной легенды — плохо отразится на обители. Впрочем, некая ирония кроется в том, что, откройся «истина», она, по всей вероятности, мало сказалась бы на ценности и притягательности реликвии. Даже сам настоятель, судя по его вчерашнему рассказу, уже заставил себя забыть истинную историю. Таким же способом, каким заставил себя поверить в удобное для него самоубийство сухорукого Адама.