Краткая история российских стрессов. Модели коллективного и личного поведения в России за 300 лет - Яков Моисеевич Миркин

войны? В ответ — книга «Петроград периода войны и революции» (1923). «Началось катастрофическое обезлюдение Петрограда».[525] В середине 1917 г. население Петрограда — 2,4 млн чел., в августе 1920 г. — 0,7 млн чел. Уменьшилось на 1,7 млн чел., в 3,4 раза. Произошло «страшное вымирание стариков».[526] «Катастрофическое поднятие общей смертности после революции»: в 1914 г. — 21,5 чел. на тысячу, в 1918 г. — 43,7 на тысячу, в 1920 г. — 50,6 на тысячу, при развитии эпидемий, особенно тифа, и резком падении рождаемости с 30 на тысячу в 1910 г. до 13,8 на тысячу в 1919 г.[527] Так он вычислил цену революции — в людях, в нерожденных детях.

Новые «социалистические» города? Френкель ответил первым советским учебником «Основы общего городского благоустройства» (1926). И в нем — мечта. Город, обладающий качествами «безопасности, здоровья, удобства, долговечности или прочности, красоты и уюта».[528] Благоустройством городов добиться резкого снижения смертности до 11–13 чел. на тысячу, чтобы человек мог спокойно доживать до естественного предела в 80–100 лет.[529] Даже сегодня, спустя 100 лет, мы не достигли этого. В 2020 г. в России у городского населения — 14,6 умерших на 1000 чел. (Росстат).

Он из любого своего опыта извлекал книги. Свою главную книгу «Удлинение жизни и активная старость» издал в 1946 г., когда ему было 76 лет. Эта книга — обещание жить до 100. Обещание для всех — собрать самую лучшую «совокупность окружающих условий», всю «жизненную обстановку»,[530] чтобы увеличить среднюю продолжительность жизни до естественных пределов 80–100 лет. Показать «не иссякающую при соответствующих благоприятных условиях и в старости, далеко за пределами 60–70 лет, творческую и трудовую способность»![531] Дать «яркие образы старости, полной жизненных соков, волевых и интеллектуальных способностей».[532]

Он свое обещание выполнил. Ему 83 года. «В 1952 г. мною было прочитано 370 лекций, прочитано и обсуждено с авторами 67 тетрадей работ, написано 5 рецензий на… диссертации; на защите этих диссертаций я выступал в качестве… оппонента» (с. 599). Каждый ученый хорошо знает, какой это по объему труд!

Есть ли еще числа на циферблате его жизни? Сколько угодно! Пять домашних обысков, не считая множества тюремных. В 1899, 1901, 1905, еще раз 1905, 1938 гг. «Это было тяжелое испытание, обрушившееся на мою семью» (1901) (с. 172). 1905 г. — «Обыск… проведен был с подчеркнутой крикливостью и давлением. Квартира была оцеплена пешей и конной полицией. Жандармы… копались с вечера… до утра, перетряхивали детские кроватки и кухонную утварь, подушки, мебель, перелистывали каждую книгу» (с. 192). 1938 г. — «Он предъявил приказ об обыске у меня и о моем аресте… Я понимал злую мою участь» (с. 433).

Три раза высылался за неблагонадежность и «вредное влияние» (1890 г. — Москва, отчислен из университета, 1901 г. — Петербург, 1908 г. — Кострома).

Пятнадцать месяцев своей жизни из 100 лет просидел в тюрьме: 2 месяца, 1890 г. — в Бутырке (студенческие волнения), 4 месяца, 1908 г. — в Костроме (депутат 1-й Госдумы, за «Выборгское воззвание», призыв к гражданскому неповиновению после ее роспуска), 9 месяцев в «Большой террор», Ленинград, 1938–1939 гг.

«Следователь… осыпая меня самой грязной бранью, стал наносить мне удары по шее, по лицу… Потом нанес кулаком сильный удар спереди по рту, по-видимому, чтобы заглушить дикие вопли, бессознательно мною издававшиеся. Я упал на пол, и он пинал меня ногою… „Ночью тебя, как падаль, в помойную яму выбросим“… Мне было приказано стоять „руки по швам, прямо“. Прошел час, другой, меня мучила жажда, боль во рту и смертельное утомление… Так простоял я весь день… Вторую ночь продолжался допрос… Утром следователь… прочитал исписанные листы моих бесхитростных и абсолютно правдивых показаний, изодрал их в куски и приказал писать новые, а пока поставил к стене, угрожая новыми побоями. Не видно было никакого выхода. Мною овладело тупое отчаяние и какое-то сумеречное состояние, точно в тяжелом сне. Я попытался разбить себе голову ударом о стену. Череп оказался крепким… Около 60 часов непрерывного необычного напряжения, страдания, обращения со мною как с убойной скотиной, погружали меня в какой-то сон наяву… Когда двери камеры открыли… вид у меня был… такой, что никто из товарищей по несчастью меня ни о чем не расспрашивал… Я залез под скамейку, меня скрыли ноги сидевших. Там я пролежал до команды „спать“… Все стихло, и в наступившей тишине под скамейкой я сделал попытку задушить себя, перевязав горло носовым платком» (с. 436–438). Массовый пересмотр дел в 1939 г. спас его.

Он прожил 100 лет и очень любил людей. В его «Записках» не меньше 500 имен, и, когда они проходят одной чередой, ты вдруг узнаешь, как много талантливых, как много добросовестных, как много спецов, которым мы все обязаны, жило на земле российской. 25 декабря 1941 г., в самый голод: «Сколько богатых содержанием встреч в жизни с людьми первого ранга — с драгоценными алмазами и самоцветами человеческого мира: Лукьянович, Анна Ник. Деген-Ковалевская, Ник. Александрович Огородников, Иван Васильевич Шулепников, Кокошкин, Петр Иванович Куркин, Подвысоцкий Влад. Валериан, Савва Артемьевич Самофал и др.» (с. 485–486). Мы хотя бы кого-то из них помним?

Он и сам был «самоцветом человеческого мира». Зачем «полез» в 1-ю Госдуму, депутатом от Костромы? Зачем «стал одним из организаторов ячейки кадетской партии в Костроме» (с. 195)? Его, человека реформ, дважды чуть не убили. «Пока я делал доклад… они кричали толпе, что со смутьянами теперь расправа короткая: топить их в Волге!». Его спрашивали: «Жид ты или не жид?» — и все равно голосовали за него. Дважды член ЦК партии кадетов (1906, 1917). Зачем? А затем! Земля крестьянам! Свободы, равные права, сильное местное самоуправление, рост затрат государства «на действительные нужды народа», 8-часовой рабочий день, земельный госфонд с «передачей земли нуждающемуся населению», конституционная монархия. Это была бы совсем другая страна. И, может быть, сегодня в ней жили бы 400–500 млн чел.

Но этой страны не случилось. В 1908 г. «я получил по почте… приговор… „каморры народной расправы“ „Союза русского народа“. Между двух листков… был вложен черный крест, а приговор… гласил, что каморра постановила подвергнуть бывшего члена Государственной думы З. Г. Френкеля смертной казни» (с. 219). «Ко мне подошел один из местных… и стал мне настойчиво советовать не ходить в глухое время… „Против тебя подговаривают. Далеко ли до греха“… Я ответил ему, что никогда я никому ничего плохого не сделал, так чего же мне бояться?».

Именно так. Чего бояться? Мы никогда никому ничего плохого не сделали. Можно жить в томлении духа, можно ни о чем не думая, можно бесконечно растрачивать свою жизнь так, что и помнить не будешь, что,