Краткая история российских стрессов. Модели коллективного и личного поведения в России за 300 лет - Яков Моисеевич Миркин

членом ЦК кадетов, прошел блокаду, и в блокаду, на восьмом десятке лет закончил известнейшую книгу «Удлинение жизни и активная старость», после чего в 79 лет женился на своей давней возлюбленной, снова построил дом, уже для нее, и добрался до 1970 г. Десятки лет вставал в 5 утра и несколько часов косил, рубил и копал, называя все это «дворницкими работами». Два университета, Московский (отчислен и выслан), а затем Дерптский (ныне Тарту). Лечил на фронте в Первую мировую. Может быть, хватит? В 1953 г., будучи из семьи крещеных евреев, по распоряжению из Москвы изгнан с должности зав. кафедрой и профессора, чтобы работать еще 17 лет, до своих 100+ лет в 1970 г.

Да кто же это? Кому все это выпало? Речь об известнейшем ученом, Захарии Френкеле, «социальном гигиенисте», всю жизнь посвятившем тому, как лучше и здоровее устроить человеческие поселения. Больше десятка книг, академик АМН, зав. кафедрой, председатель всевозможных обществ, в 30-е получил предложение от Нобелевского комитета номинироваться на «Нобеля» (но не стал, 1930-е!). Но, может быть, самое главное, что он был любителем людей, просто очень хорошим человеком, всю жизнь пытавшимся сделать так, чтобы они были здоровее. Санитарный врач с большой буквы. Это радость — писать не о злодеях, а просто об обычном, нормальном, очень хорошем человеке, умельце в своем деле, очень важном для нас всех. И еще — его книги пронизаны сотнями имен других таких же умельцев, спецов в своем деле, и, когда все это читаешь, ты начинаешь понимать, кому ты обязан — и чем. А кому ничем не обязан.

Наша жизнь — циферблат. Она вся в числах. Он владел 11 языками. Русский, украинский (родился в Борисполе), немецкий (свободный), латинский («я слыл… знатоком латыни»),[524] греческий, французский (свободно). «Я… овладевал иностранными языками настолько, чтобы читать… книги и журналы, нужные мне, не только на немецком, французском, но и на английском, итальянском, испанском, чешском и польском языках» (с. 54). «С первого дня пребывания в Лондоне я стал посещать Гайд-парк, чтобы лучше понимать устную английскую речь» (с. 251). Какая ненасытность!

Ненасытность? Три раза в жизни голодал: 1889 г., студентом в Москве — «Там всегда стоял на столе хлеб, и его можно было есть бесплатно. Оплатив талоны на чай, я, главным образом, питался хлебом» (с. 80); 1918 г. — «Мы не могли достать хлеба, не было… никакой муки и крупы» (с. 313), «Мы поддерживали жизнь… употребляя случайно сохранившиеся семена клевера, выпекая из него… суррогат хлеба» (с. 324); 1941–1943, Ленинград — «Невыносимое чувство голода», «неутолимое мучительное чувство голода», «ужасные проявления голода», «смерть от голода витает кругом», «мучает голод до совершенного отчаяния», «люди „падают“ от голода аналогично падежу скота», «уже в ноябре смерть от голода казалась мне неизбежной» (с. 477, 481, 484, 487, 489, 539).

Двадцать раз счастливый человек! «Все 20 случаев моих вынужденных выступлений в качестве акушера окончились благополучно. Но сознаюсь, что я страдал при родах не меньше, чем сама роженица, переживая ее боли и схватки… Из всех сторон деятельности и работы в моей жизни, оказание врачебной помощи при родах давало наибольшее удовлетворение. Непосредственное радостное чувство облегчения, когда раздавался первый крик новорожденного, а настрадавшаяся долгими мучениями роженица становилась счастливой матерью, оставалось светлым воспоминанием после каждого моего выезда на роды» (с. 149).

Еще раз. Помочь появиться на свет ребенку, помочь его матери — «из всех сторон деятельности и работы в моей жизни… давало наибольшее удовлетворение». Счастье! А сколько человек он спас как санитарный врач, как «социальный гигиенист», как ученый? Неизвестно.

Одиннадцать лет, 1896–1907 гг. — земский санитарный врач в Петербургской, Вологодской, Костромской губерниях. «Выезжая к заболевшим оспой, сыпным тифом и другими эпидемическими заболеваниями на места и непосредственно знакомясь с тяжелым положением населения, с его нуждами в элементарном санитарном и культурном обслуживании, я выработал в себе привычку… всякие цифры о числе заболевших воспринимать в их конкретном содержании, видеть за ними всю убогую обстановку в избах, всю неизбывную нужду и терпеливо переносимое горе в семьях, где происходили десятки и сотни заболеваний» (с. 150). «Я лично объехал школы во всех волостях и провел там оспопрививание» (с. 146). «То, что я не лечащий, а санитарный врач, во внимание не принималось. В избы, куда я заходил, набивалось много народа, и нельзя было отказать во внимании больным, которые по много часов ожидали своей очереди» (с. 146).

А рядом — жизнь ученого! Книги и идеи спасают! Создал систему оспопрививания и, основываясь на своем опыте земского врача, выпустил свою первую книгу «Очерки земского врачебно-санитарного дела» (1913). Как так устроить в тысячах земств России, чтобы врачебному делу достать до каждого. На гонорар построил свой первый дом для семьи. Это сейчас возможно?

Он дожил до 100+, но всю жизнь пытался увидеть всё сам, мельчайшие детали человеческих поселений, достать до тех крайних их уголков, где нужен санитарный врач, «социальный гигиенист», чтобы удлинить массовую, «среднюю» жизнь. Чем он только не болел в этих блужданиях! 1896 г. — оспа, два дня без сознания (с. 135). 1899 г. — пневмония, начало чахотки (избавился «выкорчевыванием сосен») (с. 166–167). 1916 г. — крупозная пневмония, два месяца без зрения (с. 281, 294). 1942 г. — крайняя степень истощения, гемоколит («безнадежно смертельный в моем возрасте») (с. 546). Желчная болезнь в 1918–1937 гг. В 1927 г. «сжег глаза» на металлургическом заводе (с. 358–359). Но зато сам, своими глазами увидел все! И все-таки — до 100+!

Любимое слово — «осмотреть». «Я успел съездить в Херсонес и подробно осмотреть раскопки, с изумлением останавливаясь перед вскрытыми керамическими трубами и канализационными колодцами» (с. 171). С изумлением перед канализационными колодцами! Осмотреть заводы, каналы, шахты, стройки, любые устройства человеческих поселений, дающие воду, тепло, очищающие землю, чтобы люди могли жить вместе, не болея. За всю свою жизнь, в эпоху войн и революций, нарушенного транспорта он осмотрел, как «социальный гигиенист», не менее 100–150 городов от Урала до Средиземного моря и сотни поселков и деревень.

Универсальный человек. Он редким образом соединял в себе инженера, проектирующего большие городские механизмы, человека рукотворного, построившего для себя — как образец для всех — уникальный «экологичный», чистый дом под Петербургом, с человеком-ученым, пытающимся вычислить законы, по которым большие массы людей могут так расположиться в поселениях, чтобы жить как можно дольше. Числа. Всю жизнь — статистик и демограф. Все книги — уникальные свидетельства тогдашнего бытия.

В Петербурге холера? В ответ две книги — «Холера и основные задачи оздоровления наших городов» (1908), «Холера и наши города» (1909). Жизнь во время