Пропавшая кузина (СИ) - Казьмин Михаил Иванович

— Ты даже ни о чем не спрашиваешь, — удивления в его голосе не слышалось, только обида. Это что же, он всерьез считает, будто настолько мне интересен? Ну-ну… Нет, кое-что я и правда хотел бы от него узнать…

— Как ты вообще выжил-то? — по большому счету, это и представляло для меня наибольший интерес.

— Лечебные артефакты, — Орманди попытался усмехнуться, но тут же закашлялся, прикрывая рот кулаком. — Только лечили меня не от того, от чего было надо. И недолго.

Я промолчал. Подожду чуть, и он сам все расскажет.

— У меня же чахотка[44], — продолжал венгр. — А когда я порубленный повалялся в канаве с грязной водой[45]… Денег врачу за меня дали, он лечил. Потом деньги кончились, а я начал кашлять… Тут врач меня и выгнал. Это еще я в Поккинге лечился, в Пассау не повезли меня, боялись, умру по дороге. А то сейчас бы уже в тюрьме кашлял.

Да уж, недоработка со стороны властей. Исправить бы, только вот как? Кликнуть прислугу и держать Орманди до прихода полиции? Или ноги ему для верности подранить, чтобы уж точно не сбежал?

— А зачем ты вообще ко мне приперся? — этот вопрос по важности стоял у меня вторым, вторым и был задан.

— Саблю свою хочу у тебя выкупить, — после некоторой заминки ответил венгр.

Врет, — чтобы это понять, предвидение мне не потребовалось. Ясно же — будь у Орманди деньги, он бы заплатил врачу, да и при всей своей дури должен же этот гаденыш понимать, что раз уж заявился он в Мюнхен, то арест тут дело времени, причем очень недолгого. Ладно, посмотрим, что он еще мне наврать попытается…

— Сколько за нее хочешь? — не унимался Орманди. Саблю мне, ясное дело, отдавать не хотелось. Как говорится, что с боя взято, то свято. Она и тут неплохо на стене смотрится, а уж дома в Москве будет смотреться еще лучше. Однако же замысел врага я так и не понимал, и это мне совсем не нравилось. Что же ему надо на самом деле? Ну ладно, попробую вот так…

— Сто гульденов. Золотом или серебром, не ассигнациями. И еще — ты расскажешь мне в подробностях, как ты влез в это дело с похищением баронессы фон Майхоффен и всем остальным, от кого и какие получал приказы, как их исполнял и так далее — назначил я цену. — И первым делом скажешь, кто именно заточил тогда шлегер.

— Идет, — неожиданно легко согласился Орманди. — Денег сейчас у меня с собой нет, принесу в следующий раз. А этих, — тут он эмоционально произнес что-то по-венгерски, ругался, не иначе, — я сдам с удовольствием, раз они меня сами бросили.

Он снова закашлялся в кулак, затем, этим же кулаком утершись, усмехнулся, устроился поудобнее и продолжил:

— Шлегер я сам заточил. Ключ от фехтовальной залы у меня был, вечером накануне все и сделал.

…Он говорил еще долго. Я не записывал, полагаясь на память. В принципе, ничего сильно нового я не узнал, но вот кое-какие подробности будут наверняка очень интересны баварским властям. Эх, компенсацию, что ли, с них потом затребовать… За что? А вы думаете, сидеть напротив туберкулезника с открытой формой болезни — прямо так уж радостно и приятно?! Я за эти сведения, можно сказать, здоровьем рискую! Своим, между прочим, здоровьем, не чьим-то! Надо будет потом врачу показаться, пожалуй.

Закончив рассказывать, Орманди отдышался, как после какой-то тяжелой работы.

— Вот и все… — начал было он после недолгой заминки.

— Не все, — перебил его я. — Какой у тебя разряд одаренности?

По меркам этого мира вопрос, кстати, совершенно бестактный. Не принято здесь такое. Когда один одаренный интересуется у другого разрядом третьего одаренного, это нормально, если, конечно, этот третий в беседе не участвует, а вот напрямую спросить собеседника о его собственном разряде — дурной тон. Но это только между равными, в данном же случае никакого равенства не наблюдалось, а победитель, снизойдя до беседы с побежденным, правилами вежливости может и пренебречь.

— Третий, — нехотя ответил Орманди.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Что-о-о?! У урода третий разряд, а я не знал?! Да и сам я, конечно, хорош, мог бы и раньше справки навести… Тут ведь в чем дело? Первый разряд — ладно, это, можно сказать, вообще ни о чем. Одаренный первого разряда может работать с магией только совместно с другими одаренными или выполнять самые несложные действия самостоятельно. То есть сделать, например, световой камень он не сможет, а вот подогнать уже сделанный кем-то другим под определенные стандарты светимости — да сколько угодно. Второй и третий разряды — это прежде всего специализация. В чем-то одном такой одаренный вполне способен достичь немалых успехов, зато все остальное будет для него почти непосильным. Настоящая универсальная одаренность только с четвертого разряда и начинается. Так на чем же специализируется Орманди и в какой магии он может быть успешным, если я никогда с проявлениями его одаренности не сталкивался?

— Можно мне взглянуть на саблю? Деньги я принесу завтра, — спросил Орманди.

Я встал со стула, отошел назад и шашкой показал на стену, где висел мой трофей. Венгр неспешно подошел и встал ко мне спиной. Стоял он так минуты три, уж не знаю, что там высматривая. Потом медленно-медленно повернулся…

…и бросился в атаку. Быстро и ловко проскользнув вдоль направленной на него шашки, мою правую руку он зажал между своей левой и корпусом, правой рукой тут же схватив меня за воротник. Я пару раз стукнул его по ребрам, но с левой руки это вышло без особого успеха. Пока я соображал, что еще можно тут сделать, Орманди оттеснил меня назад и прижал спиной к стене, а потом неожиданно кашлянул мне в лицо.

Бр-р, ну и мерзость! Гадкое ощущение чужой слюны на лице, перекошенная ненавистью морда прямо перед моими глазами как будто парализовали меня.

— Подарок тебе от меня! — торжествующе шипел гаденыш, обдавая меня тяжелым и липким ядовитым дыханием. — Может, тебя и вылечат — кха! — но это затянется на годы! Кха-кха! Долго будешь меня помнить! Ненавижу тебя, кха!

Вот же гнида, он так и правда мне эту гадость подарит… Кое-как немного отпихнув его от себя, чтобы иметь место для разгона я ударил своим лбом в его. Если знать, как правильно исполнить, очень действенный удар, между прочим. В прошлой жизни научился, вот теперь и в этой пригодилось.

Для следующего удара разгон оказался побольше, так что и сам удар вышел посильнее. Орманди отлетел назад, плюхнулся на кровать, тут же вскочил и и с ревом снова бросился на меня. Точнее, на мою шашку, которую я успел выставить ему навстречу.

Высоко поднимать оружие я не стал, гаденыш насадился на него животом, и клинок сквозь мягкое легко прошел насквозь. Вытащив шашку, я с мстительным удовольствием наблюдал, как урод, прижав руки к животу, рухнул на колени и противно заскулил. Удар ногой — и Орманди валится на пол, еще одним пинком я перекатываю его на спину, наступаю ему ногой на горло, и, взяв шашку обратным хватом двумя руками, вгоняю ее в разинутый и безуспешно хватающий воздух рот, а потом еще несколько раз туда, где даже у таких выродков находится сердце.

Вот, значит, какая у него специализация, — подумал я, разглядывая труп. Скрытность. Умел скрывать одаренность, сейчас вот смог обмануть мое предвидение… Да, тогда, на мензуре, не смог. Но это был бой, в бою все чувства обостряются, вот я тогда его действия и предвидел. Что же, хорошо, что теперь это точно уже в прошлом. Эх, голову бы ему отрубить, чтобы уж точно никаких сомнений не оставалось, но это ж кровищи будет… Прислуга, в конце концов, тоже люди, нечего им столько неприятной работы подбрасывать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Описывать появление полицейских, за которыми я послал, мое с ними общение, их возню с составлением необходимых бумаг и записью показаний Орманди, каковые я пересказывал по памяти, смысла, пожалуй, нет. Описание той старательности, с которой прислуга драила пол в моей комнате, а особенного того рвения, с коим я отмывал лицо, может, и заслуживало бы здесь нескольких строк, но выглядело бы столь же уныло-однообразно, как и сами упомянутые действия. Спать в итоге лег я очень поздно, а с утра пошел учиться. Поход к врачу был запланирован у меня на понедельник, исходя из того, что сутки-другие тут ничего не решат, но вышло все по-другому — в пятницу, едва я собрался предаться послеобеденному отдыху, заявилась Анька и слегка взволнованным голосом доложила: